Тогда в Нью-Йорке он познал и бедность, и одиночество. Его жизнь изменилась в двадцать восемь лет, когда он уехал в Голливуд. Но до того времени, как он, улыбаясь, говорил, «жизнь была ко мне сурова»… Десять лет на случайных работах. Без крыши над головой, сплошные неудачи и отказы, порой и голод. «Ты не знаешь, что это такое, my boy… Ведь правда?» И мне было стыдно за мою размеренную, правильную жизнь.
Мало-помалу я узнаю о его жизни все…
Он продолжает называть меня «my boy», и это мне очень нравится…
Меня немного удивляет его интерес ко мне. Он говорит, что очень меня любит. Что я сильно отличаюсь от американских парней моего возраста. Просит рассказать о моей семье. Он говорит, что часто в жизни бывает, что люди женятся на ком-то похожем на их родителей, и этого надо избегать, потому что тогда повторяется одна и та же история, и этому нет конца.
15 декабря.
Он постоянно рассказывает мне о своих первых годах в Нью-Йорке, когда умирал с голоду и у него совсем не было друзей.
Однажды он встретил приятеля, которому доверился. Приятель, Фред, отвел его на крышу небоскреба. День был дождливый и холодный, видимость плохая. Фред объявил ему, что за туманом наверняка скрывается великолепный пейзаж, и если они его не видят, это еще не означает, что он не существует. Верить в жизнь, добавил он, значит верить, что пейзаж существует и что за туманом есть местечко и для тебя. Сейчас, в данный момент, ты считаешь себя маленьким и незначительным, но где-то за всей этой серостью тебе заготовлено место, где ты будешь счастлив… А значит, не суди свою жизнь исходя из того, кто ты сегодня, суди ее в расчете на то место, которое ты в конце концов займешь, если действительно к тому стремишься…
Он велел мне крепко-накрепко это запомнить.
Интересно, как это получается? Нужны, наверное, очень сильная воля и богатое воображение.
И вера в себя. Отказаться от всего ради этого будущего места. Но ведь это опасно… Если меня примут в Политехническую школу, хватит ли у меня смелости не пойти туда и рассказать родителям историю про место за туманом? Не уверен. Хотелось бы иметь достаточно решимости…
Он — другое дело. У него не было выбора.
В девять лет он потерял мать… Мать он обожал. Это была какая-то невероятная история. Он сказал, что расскажет мне ее позже. Что как-нибудь вечером пригласит меня выпить по стаканчику в его номере в отеле. Вот тут у меня и впрямь закружилась голова! Я представил, что мы с ним останемся вдвоем, и испугался. Ужасно испугался… Здесь-то, когда мы с ним видимся, вокруг полно людей, мы никогда не бываем наедине, и при этом все время говорит он один.
Но я понял, что мне все-таки очень хочется остаться с ним наедине. Думаю даже, я мог бы сесть в углу и просто смотреть на него. Он так красив, просто безупречен… Я не могу понять, что за чувство к нему испытываю… Никогда еще такого не переживал. Волна тепла поднимается по всему телу, и хочется быть рядом с этим человеком, и я все время думаю о нем. У меня не получается сосредоточиться на работе, совершенно не получается!
Он был очень удивлен, когда узнал, что я напряженно занимаюсь, чтобы поступить. Сказал, что не уверен, что это так уж необходимо. Что он всему выучился безо всяких институтов. Простой парнишка из английского города Бристоля, предоставленный сам себе. Он наделал кучу глупостей. В четырнадцать лет попал в труппу бродячего цирка, уехал на гастроли в Америку, а когда пришло время возвращаться, остался в Нью-Йорке. В восемнадцать лет! Один как перст, без гроша в кармане! Ему было нечего терять…
Он все оставил: Англию, родной город, семью… ничто его не связывало. Нужно было начинать с нуля. Нужно было что-то придумать. И он придумал Кэри Гранта! Потому что сначала, он сказал, никакого Кэри Гранта не было. Его настоящее имя — Арчибальд Лич. Забавно, имя Арчибальд ему ну совершенно не подходит!
Тут как-то раз я сказал ему, что хотел бы быть на него похожим. Он рассмеялся и ответил: «Всякий хочет быть Кэри Грантом, даже я сам!» Было видно, что он не хвастает, скорее у него самого проблемы с персонажем, которого он создал. «Мне кажется, я в какой-то момент превращаюсь в того персонажа, которого изображаю на экране. В конце концов сам становлюсь «им». Или он становится мной. И я уже не понимаю, кто я такой».
Я был озадачен. Подумал, что трудно стать кем-то. И трудно понять, кто ты такой.
Мысль о его отъезде сводила меня с ума. Я был готов умереть. Что, если уехать с ним?
Но что я скажу родителям? Папа, мама, знаете, я влюбился в мужчину пятидесяти восьми лет, актера американского кино? Они в обморок упадут. И все семейство вместе с ними. Потому что это правда, я отдаю себе отчет, я влюбляюсь на глазах… Может, это неподходящее слово. Разве может мужчина влюбиться в мужчину? Я знаю, что такое существует, но… В то же время, когда он подходит слишком близко, у меня душа уходит в пятки!
Не хочу жениться, не хочу заводить детей, не хочу быть инженером, — это я знаю точно… а все остальное не могу понять.
Если он предложит мне уехать вместе, я последую за ним…»
Опять сработал таймер, погас свет, и Жозефина встала, чтобы включить его. Выключатель был липким и влажным, и от запаха помойки ее чуть не стошнило. Но так хотелось читать дальше…
«Мне поскорее хотелось узнать историю его матери. Кажется, это сильно на него повлияло. Он говорит, что не доверяет женщинам из-за того, что случилось с его матерью. Кажется, он рассказал об этом Хичкоку, который воспользовался этим для своего фильма «Дурная слава» с Ингрид Бергман. В диалоге с Ингрид Бергман персонаж, которого он играет, говорит: «Я всегда боялся женщин, но в конце концов это пройдет».
«И это чистая правда, my boy, но я над этим работаю». Он говорит, что надо работать над отношениями с людьми, не пользоваться раз и навсегда устоявшимися схемами. «Я вот, my boy, из-за этой истории с матерью всегда более свободно чувствовал себя с мужчинами. Я мог им доверять. Предпочитаю жить с мужчиной, чем с женщиной».
Он уже откровенничает со мной, подумал я. Откровенничает, как с другом. И я был безгранично счастлив, что он мне доверяет… Нужно было, чтобы я рассказал о нем кому-то, и я рассказал Женевьеве. Я не все ей рассказал, лишь несколько вещей вроде этой. На нее это, похоже, не произвело никакого впечатления. Думаю, она немного ревнует… а она еще знает далеко не все!
У нас не слишком много времени для разговоров на съемочной площадке, потому что нас все время перебивают, но когда я пойду выпить этот пресловутый стаканчик в его отель, я задам ему множество вопросов. Он обладает удивительным искусством общаться с людьми, с ним чувствуешь себя абсолютно свободно, я совершенно забываю, что это знаменитый актер. Звезда первой величины…»
Впереди были еще страницы и страницы…
Жозефина перескочила в конец, чтобы узнать, чем закончилась вся история.
Ей казалось, что она читает роман.
Дневник заканчивался письмом Кэри Гранта к тому, кого она назвала Скромным Юношей. Тот добросовестно переписал его в дневник. Даты не было. Он только пометил: «Последнее письмо перед тем, как он покинул Париж».
«Му boy, запомни вот что: каждый сам несет ответственность за свою жизнь. Не нужно никого винить за свои ошибки. Каждый сам кузнец своего счастья, а порой — и главная преграда на пути к нему. Ты сейчас только начинаешь свою жизнь; моя клонится к концу. Я могу дать тебе только один совет: слушай, слушай тихий голосок внутри себя, прежде чем отправишься по дороге жизни… А когда расслышишь, следуй ему слепо, без колебаний. Не давай никому сбить себя с толку. Никогда не бойся требовать и добиваться того, к чему у тебя лежит душа.
Вот это и будет тебе труднее всего, my boy. Ты так вбил себе в голову, что ничего не стоишь, что не можешь вообразить себе действительно яркое, счастливое будущее, в котором оставишь свой след. Но ты молод, ты еще можешь стать другим, и ты не обязан жить так, как живут твои родители.
Love you, my boy…»
Что сделал Юноша после окончания съемок? Поехал ли он за Кэри Грантом? И почему эта черная тетрадка с кучей драгоценных воспоминаний выброшена в мусор?
Жозефина утерла лоб ребром ладони, отложила дневник Юноши и вновь взялась за поиски тетради Зоэ.
Тетрадь отыскалась в последнем контейнере. В мусорном мешке она соседствовала с дырявым свитером Зоэ, комком шерсти Дю Геклена, линялым носком и какими-то рваными бумажками. Ифигения выбросила ее не нарочно. Она наверняка прихватила тетрадь с кучкой рваных листков на столе у Зоэ.