– Эй, кончайте, хватит уже! Остановитесь! – Фурмана не глядя отпихнули, и он рассердился. – Вы чего, совсем уже озверели?! А ну хватит, кому говорят!
– Отойди, не мешай… пожалуйста! Мы сейчас с ним покончим… чуть-чуть осталось!..
– Прекратить! Я кому сказал! Я вам приказываю! Как старший по званию!
Часть экзекуторов, укоризненно кряхтя, ослабила нажим, но кто-то все еще продолжал додушивать несчастного. Силой протолкнувшись в центр круга, Фурман нагнулся, чтобы освободить его, – и этот козел одним движением сорвал с него последний погон.
Все, подполковник был убит. «Вот видишь, лучше б ты сюда не лез!» – сказали ему.
Фурмана настолько взбесила абсолютная несправедливость, нелепость и непоправимость всего происшедшего, что он со страшными попреками (уже как бы даже «с того света») обрушился сперва на этого подлого придурка – которого он, видимо, совершенно напрасно пытался защитить от побоев, – а потом и на хмуро молчащую компанию – которая вместо того, чтобы укреплять оборону, занимается черт знает чем… Заставив их связать пленного и под конвоем отправить его в штаб для допроса, он в яростном отчаянии помчался дальше, куда глядели глаза, – уже ничего, впрочем, не видя перед собой и проклиная на ходу весь мир… О, теперь-то он очень хорошо понимал состояние духа тех «расстрелянных» дезертиров, что отправились искать страну мертвых!..
* * *
Побродив в одиночестве среди прошлогодних зарослей, Фурман постепенно смирился со своим несчастьем (может, это был просто «не его день», как говорится? – Да нет, ведь поначалу все складывалось вроде бы не так уж и плохо…). Но на людях его не покидало странное ощущение, что он – призрак. Хотя все видели его вполне отчетливо и даже вступали с ним в беседы на разные темы. То есть события продолжали как-то развиваться – но ему это было уже не интересно.
В какой-то момент появились пропавшие десантники. Они были упоены своими приключениями и могли говорить только о них. По их словам, выйдя из оврага, они, чтобы не тратить время, решили проехать несколько остановок на троллейбусе (естественно, бесплатно), но не заметили, как он свернул и увез их неизвестно куда; они долго выбирались оттуда, потом долго не могли найти спуск, блуждали по каким-то лесам, вышли к источнику с чистейшей и вкуснейшей родниковой водой, даже принесли ее с собой в какой-то грязной бутылке – хочешь попробовать?.. Короче, никаких следов «зеленых» они вообще не обнаружили и, отлично проведя время, тем же путем (за исключением «неправильного» троллейбуса) возвратились обратно.
Что на это можно было сказать? Что они просто дураки? Или, может, надо было похвалить их, что они вернулись, не потеряв знамени? А ведь могли бы: зачем-то они стали переходить ручей вброд, и знаменосец (никто, кроме командира отряда, не знал, что он изнутри обмотан знаменем), поскользнувшись, упал в воду и промок «почти насквозь»… Фурман только качал головой: все эти бестолковые приключения, весь этот бессмысленный рейд были вполне в духе прочих сегодняшних неудач и нелепостей.
Общий итог «Зарницы», как это часто бывает в подобных случаях, показался обидно двусмысленным обеим соперничающим сторонам. Взрослые (они же судьи) просто отказались объявить в конце победителя: им, мол, сперва требуется тщательно проанализировать весь ход боевых действий и произвести какие-то сложные подсчеты, чтобы все было точно и по справедливости. Результаты игры обещали огласить через неделю, и не просто так, а на торжественном собрании в районном доме культуры, где состоится также награждение особо отличившихся.
Многие были недовольны таким «отложенным» решением и даже высказывали какие-то безумные подозрения о возможном подсуживании, но все эти обиды и пересуды касались давно уже мертвого Фурмана лишь постольку-поскольку…
* * *
Ровная, без происшествий, школьная неделя легко поглотила весь этот бесформенный ком событий и переживаний, переместив его в область «необязательных» снов и кошмаров.
Поэтому, когда Фурман получил именной билетик с приглашением на торжественную встречу участников «Зарницы», он почувствовал не только острейшее нежелание еще раз «встречаться» с кем бы то ни было, но и глубокое возмущение этим нарушением границ между разными «мирами».
Тем не менее он не смог отказать Лене, попросившему его помочь составить списки представленных к наградам. Фурман настоял, чтобы в эти списки были внесены, во-первых, все «синие» десантники, включая глуповатого знаменосца (присвоить ему капитанское звание, конечно, не получилось – да ведь и не за что было, если честно), во-вторых, несколько остававшихся верными ему солдат и офицеров и даже (скрепя сердце) сын учительницы пения, который, как оказалось, занял второе место по числу выведенных из строя противников (одна радость, что «посмертно»)… А потом, слово за слово, Леня все-таки уговорил его пойти на «наш общий праздник». «Возможно, тебя там ожидает сюрприз», – меланхолично намекнул он на прощанье.
Сюрприз? Что это может быть?.. Неужели меня тоже хотят наградить? В списках меня не было… Сюрприз! Орден? Эх, разве я его заслужил?.. А что же, может, и заслужил… Господи, какая ерунда лезет в голову! На кой мне их «орден»?! из туалетной бумаги…
На торжественное мероприятие Фурман явился, как и просили, при полном параде.
Несмотря на некоторые потуги устроителей, вечер развивался по большей части как обычный концерт самодеятельности. Со сцены перед полупустым залом утомительно долго выступали ветераны войны, потом зачитывались стихи и поздравления, исполнялись детские песенки и народные танцы… Публика несколько оживилась, когда участникам «Зарницы» предложили поделиться своими «боевыми воспоминаниями». Каждый вспоминал что-то сугубо свое, но разворачивающаяся под общий хохот картина игры с каждым новым эпизодом представлялась Фурману даже еще более бессвязной и абсурдной, чем в его личных воспоминаниях…
Награждение стояло в программе последним пунктом. «Героев» одного за другим вызывали на сцену, кратко описывали их подвиги и под неутихающие аплодисменты вручали им грамоты, а особо отличившимся прикалывали к груди почетные знаки, «ордена» и «медали». Фурман старательно хлопал вместе со всеми, примериваясь к поведению «героев» на сцене и их наградам и в перерывах придумывая свою «ответную речь»… По правде говоря, он ужасно разволновался: тело сотрясала дрожь, щеки и уши пылали, а ноги и одеревеневшие от хлопков ладони были ледяными…
Его не вызвали.
(Никто не хотел его обидеть. Он ведь и сам знал, что не заслужил никакой награды… Просто он ошибся: не так понял Ленины слова. Под «сюрпризом» добрый Леня, скорее всего, имел в виду очередное «чаепитие в узком кругу» – оно и состоялось тем вечером в маленькой комнатушке на втором этаже, рядом с входом в зал, после окончания «основной части» мероприятия… Посидев там немного, Фурман сказал, что, кажется, заболевает и ему, наверное, лучше пойти домой. Поскольку вид у него и в самом деле был неважнецкий, его, конечно, отпустили, напоследок сочувственно посоветовав лечиться. Но, хотя школу он на следующий день пропустил, заболеть по-настоящему ему не удалось…)
Вздох ангела (внутренний мир)
1
На первом же уроке физкультуры в шестом классе обнаружилось, что за лето кое с кем произошли странные изменения. У большинства на загорелой и чуть загрубевшей коже рук и ног весело золотился мелкий дитячий пушок, а у Мишки Николаева – самого спортивного, смазливого и кудрявого мальчишки в классе – этот пушок теперь удлинился и потемнел, превратившись, особенно на голенях, в узнаваемую тень взрослой (звериной?..) «шерсти». Общественное сознание было весьма взбудоражено этим фактом. Выдвигались различные предположения не только о Николином происхождении, но и о его возможном будущем. Мишка очень старался не обижаться, но, случалось, не выдерживал и «озверевал» – что лишь подтверждало высказывавшиеся ранее опасения.
Через год шутки на эту тему вышли боком: поразившая Николу «нехорошая болезнь» оказалась ужасно заразной, и Фурман, бывший одним из главных насмешников, стал ее третьей жертвой. Отвратительные и пугающие симптомы собственной «волосатости» представлялись ему столь вопиющими, что он всерьез подумывал о том, не начать ли ему ходить на физкультуру в длинных тренировочных штанах, хотя это и противоречило бы строгим официальным требованиям к спортивной форме.
Гуляя с папой, он несколько раз пробовал завести разговор о своих мучениях, но стеснялся сделать это прямо и начинал с косвенных вопросов: мол, а почему вообще у людей растут волосы? На голове – это понятно, а на других-то местах? А у тебя они когда начали расти? (Предатель!!! Ведь это он во всем и виноват! Сам-то – весь зарос волосами, как обезьяна… Передал «наследство», называется…) И что ты при этом чувствовал? У тебя в школе это не считалось чем-то стыдным? – Увы, папа ходил в школу еще во времена раздельного обучения и совершенно не улавливал скрытой в вопросах сына горечи. В конце концов Фурману пришлось кратко объяснить ему подлинную причину своего интереса. Глаза у папы округлились, но он по-прежнему не понимал, в чем заключается проблема. Ведь сама по себе растительность, в том числе и на ногах, – это просто один из признаков наступающей мужской зрелости. Здесь нет ничего страшного, наоборот, можно даже гордиться этим как естественным проявлением мужественности! Кстати, многие (если не большинство) из прославленных в истории мужчин были волосатыми. Взять хотя бы тех же древнегреческих героев и атлетов: в жизни они были совсем не такими белыми и гладкими, как их изображают знаменитые античные статуи. Это просто смешно, ведь греки – южные люди!.. Но Фурман вовсе и не собирался становиться древнегреческим героем или атлетом (особенно если за это нужно платить такой ценой). Он считал, что все это «созревание» происходит с ним преждевременно и у него еще будет возможность стать мужественным – позднее. А сейчас он во что бы то ни стало хочет избавиться от волос на ногах! Должно же быть в аптеке какое-то средство?.. БРИТЬ? НОГИ?! А, черт с ним, пусть брить – лишь бы не было видно…
