– А я и не думаю. Я закаленный. А Галя ваша – она по сравнению с моей женой просто ангел!
– А, так он еще и женатик! – возмутилась Галя. – Машка, а ведь он нас с тобой в гарем заманивает.
– Кто про что, а вшивый все про баню, – даже плюнул с досады дед. – У нашей куме одна любовь на уме.
– Какая уж тут любовь, если три бабы на одного мужика, хоть и путного! Нет, господин офицер, нельзя мне с вами в Москву. Вот Маринка две недели назад уехала – и привет. Ни писем, ни звонка. Я ей говорила: не езди, нельзя нам с тобой в Москву. Нет, не послушалась.
– А Маринка – это кто? – спросил Русанов.
– Маринка-то? А сестра.
– Ну и почему вам нельзя в Москву?
– Семейное проклятие. – В глазах у Гали скакали лукавые черти. – Тетка наша уехала много лет назад в Москву учиться. Связалась там с преподавателем. Ну он ее и убил.
– Как – убил?
– А так. Взял да убил. Ну не сам, конечно, в аварию они попали. Мать тогда сразу поняла, что нам в Москву нельзя – не принимает нас столица. Рассказывала еще какую-то жуткую историю про свою прабабку, которая аж в прошлом веке еще в Москву поехала – тоже сгинула. Во как!
– А Маринка, сестра ваша, – продолжал пытать ее Русанов, – она что, тоже учиться поехала? Как та самая тетка?
– Нет, изумруды гранить.
– Как?! – Русанов почувствовал даже, как кровь прилила к вискам. – Как это – гранить?
– Ну как камни гранят, так и она будет. Она ж училище кончила. Сидела без работы, а тут у нас появился один вроде вербовщика, ну он ее и завербовал. Вернее, вербовал-то он не ее, а ее парня, Славика. А Маринка с ним за компанию…
– А этот Славик – он кто?
– Да сволочь. Гений, конечно. Но с моей, женской точки зрения – сволочь. Девка по нему иссохлась вся, а ему хоть бы что. Знай себе пилит камни, а на девку наплевать. Ну вообще-то она сама виновата, как будто не знала, что чокнутый он. С детства.
– Да никакой он не чокнутый, – заступился за Славика Петрович. – Талантивый парень. Данила-мастер такой. Камень чувствует как никто. А эта дурочка возьми да и влюбись в него.
– Какая она вам дурочка, – не согласилась Галя. – Маринка хорошая девочка всегда была. Умненькая. Да дернул ее черт в этого Славика влюбиться…
– Ну это так, это конечно. Сердцу ведь не прикажешь, – вздохнул Петрович.
– Еще как прикажешь, если мозги есть.
– Ну вот! А у Маринки-то твоей, что их, нету, что ли? Только что рассуждала, какая она умненькая…
– Ну ты меня совсем запутал, дед, – всплеснула руками Галя. – И вообще ни одного слова не даешь сказать!
– Да говори, говори, пожалуйста.
– Да мне уже и расхотелось.
– Пожалуйста, рассказывайте, рассказывайте, Галя, – попросил Русанов, всем нутром чувствующий, что за этим может стоять что-то очень важное.
– Хорошо. На чем я остановилась-то?.. Ну, не важно. Так вот, она, Маринка, все из-за этого своего Славика делала. И в художественное училище из-за него пошла. И все перед ним выпендривалась, чтобы внимание на себя обратить, хотела даже по огранке обогнать. Да где уж ей до него! Ну, правда, второе место в группе держала четко. Ну вот. А потом училище кончила и сидела без работы. А тут недавно приехал к нам какой-то мужик из Москвы. Сказал, что отбирает лучших для работы на крупную ювелирную фирму.
– Что за мужчина? Как он выглядел? – не на шутку разволновался Русанов, хотя какое-то чувство подсказало ему, что он уже знает ответ.
– Ну… я его не видела… Маринка фамилию его называла, но я ее не запомнила… А вот… вроде как она говорила, бородка у него такая… небольшая… Маринка еще шутила, что едет в пекло, сам, мол, Мефистофель за ними приехал. А, вспомнила, фамилия у него на «евский» заканчивается.
– Тарчевский? – с надеждой спросил Русанов.
– Да вроде бы так, – согласилась Галя.
– Ну, тогда ваша Маринка, наверное, в беду попала…
– Почему в беду? – почти шепотом произнесла Галя.
– Есть у меня такое подозрение…
– Господи, да говорите вы толком! – возмутилась Галя. – Чего вы все жметесь-то!.. Ну, если что, я своими руками задушу этого Мефистофеля.
– Не сможете, – вздохнул Русанов.
– Еще как смогу! Вы даже не представляете, какая я сильная.
– Не в этом дело. Тарчевского уже нет в живых.
– О господи! А Маринка?
– А Маринка ваша, думаю, пока жива, но в опасности.
– Но вы ей поможете, правда? Я очень прошу вас. – Галя вцепилась в руку Русанова. От ее напускной грубости не осталось и следа. – Я для вас все что хотите сделаю, только спасите ее, Дима!
– В это время можно откуда-нибудь позвонить? – спросил Русанов.
– Позвонить? – насмешливо переспросил старик. – Может, ты думаешь, что у нас здесь еще и Большой театр есть?
– Так что, значит, неоткуда?
– Ладно, идем к Любе, попросим открыть почту. А вы, девки, сидите тут тихо. Калитку чтобы никому не открывать. Мы придем, стукнем сперва три раза. Потом два. Потом еще три. Ясно?
– Ясно, – ответила за обеих Маша.
7
Петрович с Русановым вышли на почти не освещенную улицу.
– А хорошо у вас здесь, Петрович! – вдруг как-то чересчур восторженно и громко сказал Русанов. – Даже уезжать не хочется. Но ничего не поделаешь, тетка ждет племянничка в отпуск. С тех пор как ушел из ФСБ, ни разу у нее не бывал.
– Ага, теперь я тоже их вижу, – тихо отозвался Петрович. – Слушай, может, мы зря девчонок одних оставили?
– Ничего, я думаю, они пойдут за нами.
Они подошли к почте. Почта здесь, – это Русанов помнил еще с прошлого приезда, – размещалась в большом пятистенном рубленом доме, на одной половине которого сейчас рядом горел свет. Петрович постучал в окно:
– Открой, Люба, это я, Иван…
Выглянула женщина с платком на голове – по всему видать, эта половина пятистенка была жилая.
– Ну что там? А, Петрович.
– Вечер добрый, Люба!
– Какой там вечер, ночь уже. Ты чего пришел-то? Я тут спать уж ложилась.
– Да вот, Люба, позвонить надо. Срочно.
– Случилось, что ль, чего? – встревожилась Люба.
– Да гость, вишь, у меня, из Москвы. Они, московские-то, сама знаешь, колготные, им в самые не подходящие моменты всякие идеи в голову приходят.
– А-а-а, – протянула та, – это который из ФСБ.
– Да чего вы все ФСБ да ФСБ!
– Так больше ж других чужих сегодня не было. А что он из ФСБ, так все уже говорят. А я и сама его помню. Такие не забываются.
– Да ушел он из ФСБ к едрене фене, давно уж. Приехал вот в гости по старой памяти, а тут позвонить срочно приспичило. Улетел и что-то жене забыл сказать. Говорит – важное очень. Говорит, завтра поздно будет звонить – уедет она. Открой почту, а, Люб? Пусть уж позвонит. А то будет потом в Москве трепать, какие мы тут дикие и серые…
– Аи хрен с ним, пусть треплет. Да ладно, ладно, открою. Но ты, старый, мне будешь должен, понял?
Они перешли на крыльцо почтовой половины и вскоре услышали, как женщина изнутри открывает запоры. Наконец звякнула щеколда, на крыльце загорелась лампочка, и дверь распахнулась. Люба в цветном халате, накинутом поверх длинной ночной рубахи, встретила их на пороге.
– Ну, здравствуйте еще раз, – сказала она, адресуясь главным образом к Русанову, и пошла вперед, зажегся свет.
– Вон там телефон, – кивком показала она Русанову. Потом повернулась к деду: – Пошли вон, сядем. Тут у меня парочка стульчиков есть. Не будем человеку мешать.
– Ну говори, старый, копают, что ль, чего? – проговорила она тихим голосом, когда Русанов скрылся за перегородкой переговорной.
– Ты это про что, Люба? Чего копают-то? Яму, что ль, какую? – с ухмылкой спросил тот.
– Да брось ты дурачком прикидываться.
– Да когда это я, прости господи, прикидывался?
– Ну скажи, ради бога, копают под директора или нет?
– Много будешь знать, скоро состаришься. Как я.
– Состариться я не боюсь. А боюсь я, что состарюсь, а жизнь у нас тут так и не переменится.
– Да зачем ее менять-то? Что хотели, то имеем. Кто на митингах громче всех кричал: скинем, мол, директора, новая жизнь начнется!
– Так ведь сколь уже времени, дед, расхлебываем. Сколь еще-то можно?
– А ты вон у Бога спроси, сколько он еще вас наказывать будет.
– Ишь ты, «вас». А ты, стало быть, ни при чем… Парень-то твой из ФСБ будет?
– Да какой там ФСБ! В отпуске он. Проездом, к тетке собрался.
А Русанов в это время уже говорил с Португальцем.
– Привет, Серега!
– А, Финик, привет, коль не шутишь. Ну что там у тебя случилось?
– Еще не случилось. Но может. Сам понимаешь, раз звоню – значит, дело серьезное. Слушай внимательно.
– А когда у тебя были дела несерьезные?
– Ты можешь завтра за мной сюда заехать?
– В Балышево? Ну смогу после работы.
– Нет, с утра. Можешь? Чем раньше, тем лучше.
– Ничего себе! Часа три туда, часа три – обратно, а к девяти мне на работу… Это ж во сколько ж я выехать должен?
– Часа в три.
– Математик несчастный! Да ведь сейчас уже почти одиннадцать! Это все, что ты хочешь?
