За это штрафовать положено, — согласился Юдов. — Надо сучки отпиливать и осаживать на землю.
— Да я не про то совсем! — с досадой отмахнулся Калугин. — Я говорю про то, что пятиметровый комель увезли, а остальное бросили.
— А это... Это все по инструкции — все правильно, прямой ствол отпиливания около семейных сучков, а дальше — развилка или семейные сучки — это уже неделовая древесина.
— Да ведь эти сучки по массе в несколько раз больше комля!
— Ну и что? Я же говорю — неделовая древесина...
— Заладил: неделовая, неделовая... — передразнил Павел. — Вся древесина деловая — хозяева неделовые! Ведь ясень на фанеру все равно перемалывают в опилки, хорошую ровную древесину перемалывают, а можно было бы ровные стволы не трогать, оставлять для мебели, а вот кривые сучки, всякую неделовую, как ты говоришь, древесину перемалывать да делать из нее и фанеру, и деревоплиту, и все что угодно...
— А ты пойди в Министерство лесной промышленности, сделай об этом доклад, может, там тебя послушают, — язвительно сказал Юдов, оборачиваясь к Николаю, словно бы за поддержкой, и тот поощрительно кивнул ему:
— Верно, Викентий, верно. Я тоже советую Калугину пойти работать замминистра — такой талант пропадает...
Не вступая в пререкания, Павел обогнул верхушку ясеня и зашагал по тропе дальше, удивляясь тому, как быстро Юдов с Николаем нашли общий язык.
К вечеру стали попадаться свежие осенние поруба с еще не выветрившимся запахом смолистых опилок и раздавленной хвои. На многих поваленных кедрах висели большие желтые шишки, похожие на спелые ананасы.
Павел сорвал три шишки, две сунул в карман, третью принялся шелушить и щелкать орешки на ходу. Тигроловы последовали его примеру — очень уж соблазнительно желтели шишки на поверженных кедрах, да и вкусные, спелые семена оказались в них.
Побродив среди пней и не найдя здесь ни изюбриного, ни кабаньего следа, тигры резко повернули вправо, поднялись по склону до границы нетронутого леса, прошли вдоль нее километра полтора, то и дело заглядывая вниз на белую ленту дороги, вьющуюся по склону. Убедившись в том, что место это бескормное, опять круто повернули вправо, поднялись на водораздел, полежав тут несколько часов, спустились в пойму какой-то неизвестной тигроловам речки. Здесь, на склоне, и застигла охотников ночь. Выспались они плохо, чувствовали себя совершенно разбитыми. Но в этот день судьба уготовила им приятный сюрприз: тигры, спустившись со склонов сопок в долину пойменного леса, вышли неожиданно на проселочную дорогу с конскими следами и пошли по ней. Вскоре показались впереди поляна и стожок сена. Полежав на дороге и походив в нерешительности взад-вперед, звери свернули в густой ельник, огибающий поляну подковой.
— Дымом пахнет, — сказал Павел, принюхиваясь. — По следам пойдем или прямо по дороге?
— Пойдем по дороге, — сказал Евтей. — Жилье близко.
За стожком проселочная дорога влилась в другую дорогу, более торную, со следами вездеходных гусениц и машинной колеей. Пройдя по ней метров двести, тигроловы увидели одноэтажный двухквартирный дом с надворными постройками и большим огородом. И колючая проволока вместо забора, и шиферная крыша здесь, в глухой тайге, показались Павлу нелепыми.
Две лайки, белая и черная, привязанные под навесом сарая, подняли остервенелый лай, и тотчас же на крыльцо выскочил толстый лысый мужик в расстегнутом нараспашку егерском мундире. Увидав приближающихся к кордону вооруженных людей, он юркнул обратно в дом и тотчас вышел на крыльцо застегнутый на все пуговицы и в форменной фуражке.
Тигроловы к этому времени уже успели привязать собак.
— Доброго здоровья, хозяин! — бодро приветствовал егеря Евтей. — Пусти переночевать, а то до гостиницы шибко далеко идти нам...
— Здравствуйте, здравствуйте! — пробасил егерь, настороженно оглядывая гостей. — Ночевать — ночуйте, ради бога, да знаете ли вы, охотнички, куда попали?
— Куда ж попали? — с беспокойством спросил Савелий.
— Ведь здесь охотиться нельзя. Это заказник военно-охотничьего общества, а я здешний егерь Барсуков! — Он сказал это внушительным тоном и значительно посмотрел на Савелия, ожидая, должно быть, увидеть на его лице испуг или хотя бы растерянность, но заиндевевшие усы и борода Савелия дрогнули от улыбки.
— О-о! Паря! Заказник для проказников? Этто нам знакомо... Мы таких заказников-проказников немало видывали...
Уверенный тон Савелия, улыбки на заросших лицах вооруженных мужиков смутили егеря, но он вдруг отступил к двери и, держась за нее одной рукой, дрогнувшим голосом спросил:
— Вы охотники? А охотничьи билеты у вас имеются? И карабины у вас, смотрю. На карабины разрешение милиции необходимо иметь. Вот с часу на час должна приехать рейдовая бригада во главе с участковым — сможете ли вы перед ними документально оправдаться? — последние слова он сказал явно для острастки незваных гостей.
— Да вы нас не бойтесь, уважаемый, — поспешил успокоить егеря Николай. — Мы не охотники и не бандиты. И разрешение на оружие у нас имеется. Тигроловы мы. Вот бригадир наш, — Николай кивнул на ухмыляющегося отца, — Савелий Макарович Лошкарев, а мы все — члены его бригады.
— Тигроловы? Так чего же вы сразу не сказали? — обрадовался егерь, широко распахнув сенную дверь. — Проходите, проходите, гости дорогие! — И, спохватившись, внушительно сказал поднявшемуся на крыльцо Николаю: — А я вовсе и не испугался вас, просто малость решил предостеречься — уж больно рожи у всех у вас подозрительно заросшие.
— Потому и участковым решил попугать? — спросил Евтей.
— Да нет, рейдовая бригада в самом деле должна подъехать... — И, облегченно засмеявшись, махнул рукой: — Денька через три-четыре обещались.
Егерское жилье состояло из просторной кухни и комнаты-спальни. Даже с мороза, после ночевок у нодьи, это жилище показалось Павлу неуютным и грязным. Потрескавшаяся, с облупившейся штукатуркой печь; закопчен был и потолок, и стены; в углах черными лоскутами колыхалась паутина. Своей неряшливостью жилье егеря напомнило Павлу избушку Цезаря...
— А я тебя, Савелий Макарович, сразу-то не признал, — выставляя на плиту большой медный чайник и ведерную эмалированную кастрюлю, возбужденно проговорил егерь. — В прошлом году я ведь видал вас троих в Малиново, и собаки были с вами те же самые. В рейсовый автобус вы грузились. В феврале, кажись, это было? Точно, в феврале — вспомнил!.. Да вы посмелее, посмелее, ребятки, будьте как дома! — перебил он собиравшегося что-то ответить ему Савелия. — И еще я в газетке недавно читал, что тигров поймали двух. Славно работаете, славно! Значит, двух отловили, а теперь еще разыскиваете? Так всю зиму и бегаете за ними? Вот работа! Я сейчас вам борща согрею, похлебаете борщеца, сразу и на душе полегчает. Вы уж поди давно по тайге шастаете? Смотрю, пооборвались да щетиной позаросли, может, побриться кто пожелает? — Он посмотрел на Павла, лицо которого уже успело обрасти аккуратной светло-русой бородкой. — Могу бритву дать — хочешь побриться?
Но не успел Павел отрицательно покачать головой, а егерь уже смотрел на Савелия и рассказывал ему о том, как на прошлой неделе, уезжая в поселок, он забыл вылить из ведра воду и она за три дня промерзла до дна, а ведро лопнуло по шву. Задавая тигроловам вопросы, он тут же, не дожидаясь ответа, перескакивал на другое, и складывалось такое впечатление, что он спрашивал самого себя и сам с собой же разговаривал. Двигался егерь по кухне, несмотря на свое грузное тело, излишне суетливо. Павлу подумалось, что и суетливость хозяина, и его возбужденная болтовня вовсе не черта его характера, а скорее всего либо от искреннего желания угодить гостям, либо просто егерь в одиночестве намолчался и теперь старается выговориться перед людьми, да при этом еще людьми необычными — тигроловами!
И Павел оказался прав: егерь вскоре остепенился и перестал суетиться. Во время ужина при свете двух керосиновых ламп Павел хорошо разглядел его лицо. Оно было гладко выбрито, одутловато, с мясистым лилово-красным носом; на правой щеке в центре темнело, размером в копеечную монету, родимое пятно; под глазами висели мешки, а самые глаза были черными, как у цыгана, с хитренькими блестками в глубине. То и дело поглаживая пухлой волосатой рукой коричневую лысину, он, отвечая и рассказывая, смотрел не только на собеседника, но и успевал одновременно внимательно следить за всем, что делается в комнате.
Спросив тигроловов, кого как звать, и назвав себя Сидором Петровичем, егерь между тем обращался к одному только Савелию, и тот, польщенный вниманием, стал вдруг называть егеря на «вы».
После чая егерь снял китель, подсел на край скамьи ближе к печке и закурил. Воцарилось неловкое молчание. Юдов попросил у егеря папиросу и тоже закурил, к неудовольствию сидящего рядом с ним Савелия. Евтей, морщась от табачного дыма, тихонько покашляв и погладив бороду, спросил у хозяина:
