Дж.К.Гэлбрейт полагает, что "справедливое общество не стремится установить в распределении доходов равенство, не соответствующее ни природе человека, ни характеру и мотивации современной экономической системы. Как известно, люди коренным образом различаются по тому, насколько они хотят и умеют делать деньги. Причем источником той энергии и инициативы, которые служат движущей силой современной экономики, является не просто жажда богатства, а желание превзойти других в его накоплении", но, -- заключает он свою мысль, -- "такого положения справедливое общество допустить не может; для него также неприемлемо любое оправдание... существования подобного неравенства" [560]. Стабильность мировой хозяйственной системы находится в настоящее время под угрозой -- фактически вне зависимости от того, какими окажутся действия лидеров современных великих держав. Кризис глобального рыночного хозяйства объективно выводит на первый план проблемы "справедливого общества" в глобальном его измерении. По мнению большинства авторитетных исследователей, открытое общество, соответствующее
---------------
[560] - Galbraith J. К. The Good Society. The Humane Agenda. P. 59, 60.
---------------
западным ценностям, может быть построено только во всемирном масштабе. Причем это мнение не поколеблено даже очевидными неудачами японской модели индустриализации, "прорыва" азиатских стран, экспериментов Запада в Латинской Америке и России, катастрофической неспособностью развитых стран преодолеть негативные тенденции, связанные с экологическим ущербом, который наносится нашей планете хозяйственным развитием (или, напротив, неразвитостью) отдельных стран "третьего мира". В этом, на наш взгляд, проявляется недооценка проблем, имеющих по своей сути аналогичную природу, но проявляющихся на локальном уровне, в границах отдельных развитых экономик. Эксперты и социологи, ратующие за укрепление стабильности в мировом масштабе, не отдают себе отчета в том, что выступают тем самым за обострение противоречий, которые уже сегодня вполне различимы внутри постиндустриальных держав.
В течение последних двадцати лет, особенно углубивших разрыв между индустриальным и постиндустриальным мирами, с одной стороны, и между индустриальным и постиндустриальным секторами хозяйства внутри развитых стран -- с другой, Запад продолжал находиться в плену двух опасных иллюзий. Считалось (и на то имелись определенные основания), что западная социальная модель уверенно завоевывает все новые пространства и этот процесс способствует укреплению доминирующих позиций самой западной цивилизации. Тем не менее, сегодня становится очевидным, что, во-первых, гигантские инвестиции развитых стран создали в отдельных регионах мира не более чем индустриальные экономики и что, во-вторых, дальнейшее поддержание их устойчивого функционирования потребует намного больших вложений, чем все ранее поощрявшиеся программы развития. Причина -- в принципиальной неспособности индустриального мира конкурировать с постиндустриальным. Вторая иллюзия состоит в уверенности, что социальной системе развитых стран не угрожает никакая изнутри возникающая нестабильность, поскольку острота традиционного классового конфликта устойчиво и неизменно снижалась в течение этих десятилетий. В определенной мере и это мнение было правильным, однако придерживавшиеся его аналитики игнорировали возможность развертывания социальных противоречий нового типа, адекватных постэкономическому общественному состоянию; и сегодня также становится ясно, что поддержание некоего "оптимального" в данном контексте равенства в обществе потребует таких усилий, которые до сих пор трудно было представить.
Таким образом, можно констатировать, что у западного мира сегодня нет достаточных сил, средств и ресурсов для одновременного выравнивания обеих важнейших диспропорций, сопровождающих становление постэкономического типа хозяйства. Активизация усилий по поддержанию индустриальных экономик и снижению масштабов опасности, обусловленной распадом природных экосистем в наиболее бедных странах Африки, Азии и Латинской Америки, не может не отозваться ростом внутренних проблем в пределах самих развитых стран; при этом совершенно неочевидно, что обладающие суверенитетом реципиенты помощи и инвестиций реально обратят их на пользу как своих народов, так и более стабильного мирового порядка. "Замыкание" развитых стран и перенос акцента на внутренние проблемы может резко обострить течение современного кризиса и сделать международные конфликты гораздо более непредсказуемыми по их последствиям. Попытки гармонизации усилий на этих двух направлениях способны, на наш взгляд, привести скорее к определенной консервации проблемы, нежели к ее реальному разрешению.
* * * * *
События последних десятилетий свидетельствуют не только об ускоряющемся темпе общественного развития, но и о растущей нестабильности социальных систем -- при всей видимой их незыблемости и основательности. Впечатляющие успехи постиндустриального мира, достигнутые на фоне краха коммунизма и глубокого экономического кризиса в странах, еще недавно конкурировавших с развитыми державами, нередко рассматриваются как подтверждение универсального характера западных ценностей и их способности к быстрой экспансии в мировом масштабе. Однако за поверхностными формами социальных явлений могут скрываться глубинные процессы, изучение которых отнюдь не приводит к выводам о становлении гармоничного мирового сообщества; сегодня есть все основания говорить о нарастающей поляризации мира и "замыкании" отдельных составных его элементов.
В настоящее время как никогда ранее ощущается потребность в футурологической доктрине, способной инкорпорировать идею о нарастающей противоречивости современного мира в концепцию прогрессивной постиндустриальной трансформации. На наш взгляд, этому может служить теория постэкономического общества, базирующаяся на выводе, что в истории развития цивилизации можно аргументирование выделить три основные эпохи -доэкономическую, экономическую и постэкономическую. Важнейшими критериями подобного разграничения являются, во-первых, тип человеческой деятельности и, во-вторых, характер соподчинения интересов отдельных личностей в пределах каждой из этих эпох.
Эти два критерия тесно взаимосвязаны. Относительно первого можно констатировать, что на ранних этапах развития человечества наиболее распространенной была деятельность, осуществлявшаяся на основе инстинктивных побуждений, присущих человеку как биологическому существу и определяемых необходимостью противостоять природе, угрожавшей самому его существованию. Постепенно эта деятельность приобретала осознанный характер, порождая систему сознательно координируемых общественных усилий. Человек не только стал противостоять окружающему миру, но и выделял себя из числа себе подобных. Средством преодоления сил природы оказывался отчуждаемый материальный продукт, воплощавший собою основную цель человеческой активности. И, наконец, на высших этапах прогресса появилось стремление к развитию самого себя как личности, а главным результатом
деятельности выступает уже сам человек как носитель новых качеств и способностей. Таким образом, предтрудовая инстинктивная активность, вызываемая, по сути дела, животными побуждениями, труд как осознанная потребность в преобразовании природы ради достижения материального результата и, наконец, творчество, главное содержание которого - в максимальном развитии личности самого субъекта, представляют собой три основных вида деятельности, характерных соответственно для доэкономической, экономической и постэкономической эпох общественного прогресса.
Второй критерий позволяет нам анализировать иной аспект той же проблемы. В условиях господства инстинктивной деятельности человек не ощущает себя противостоящим природе, как не противостоит и себе подобным. Индивидуальный интерес в собственном смысле этого понятия отсутствует; стремления каждого конкретного человека сфокусированы на поддержании необходимого уровня потребления и в этом качестве вполне идентичны стремлениям других членов общины. Как следствие, не возникает противоречия интересов. В дальнейшем люди начинают воспринимать друг друга как конкурентов в борьбе за присвоение материальных благ; их ограниченность приводит к столкновению индивидуальных интересов, оказывающихся по своей сущности однопорядковыми, а по направленности -- совершенно различными. Механизм соподчинения этих интересов определяет социальную структуру экономического общества. Когда, наконец, важнейшей целью большинства индивидов становится развитие личности, интересы человека выходят за пределы материальной плоскости и, будучи неунифицируемыми, перестают быть взаимоисключающими и потенциально враждебными. Таким образом, третья, постэкономическая, стадия формируется как комплексное социальное состояние, свободное от непреодолимых противоречий между людьми.
