История человечества во все времена была историей военного, политического и экономического соперничества между составлявшими его нациями, народами и племенами. Нашим далеким и относительно близким предкам неизвестны были иные эффективные средства добиться более высоких результатов, чем у соседних стран и народов, обеспечить своим гражданам достойные условия жизни, дать импульс техническому и общественному прогрессу. Однако до последнего времени существовала определенная саморегуляция, не позволявшая какой-либо одной модели развития достичь над другими полного и абсолютного доминирования. Обратившись к истории, можно сделать два важных наблюдения, характеризующих наиболее драматичные ее периоды. Во-первых, максимально активное и жестокое соперничество между государствами и народами возникало в тех случаях, когда они обладали различными технологическими инструментами (в данном случае мы используем понятие технологии в предельно широком значении, обозначая им как производственные и хозяйственные, так и политические и социальные институты, распространенные в том или ином обществе). Во-вторых, результатом такого соперничества оказывалось, как правило, усвоение всеми его сторонами той технологической системы, которая проявляла себя как наиболее эффективная. Это может быть проиллюстрировано на совершенно различных примерах -- от быстрого принятия на вооружение артиллерийских орудий всеми европейскими армиями в XV-XVI веках до стремительного вытеснения двигателями внутреннего сгорания паровых машин в конце XIX столетия; от распространения в первой половине прошлого века в европейских странах буржуазной социальной системы, порожденной Французской революцией, до стремительного воспроизведения в наше время различными государствами тех или иных хозяйственных механизмов, доказавших свою эффективность.
Таким образом, на протяжении столетий социальное соперничество проявлялось в достижении одной нацией неких технологических преимуществ над другими и их использовании для укрепления собственных позиций. Вместе с тем эти преимущества никогда не становились столь значительными, чтобы речь могла заходить о подчинении всего человечества. Даже в тех случаях, когда качественно различия были наиболее разительными (как, например, наличие огнестрельного оружия у солдат Кортеса при завоевании империи ацтеков), они зачастую могли быть преодолены чисто количественными факторами (численностью армии) либо сходили на нет при простом освоении соответствующей технологии (захвате большого оружейного арсенала), даже если таковое не дополнялось способностью к ее воспроизведению. До тех пор, пока количественные факторы (население, размеры территории, масштабы сельскохозяйственного или промышленного производства, естественные ресурсы, находящиеся в распоряжении нации, и т.д.) играли значительную роль и могли компенсировать качественное превосходство, привносимое новыми технологиями, а также пока сами новые технологии могли легко усваиваться и перениматься за пределами той общности, где они возникли, любые стремления к мировому господству оставались иллюзиями, которым, хотя они в течение столетий и заливали мир кровью, не суждено было осуществиться.
Одна из важнейших причин такого положения состоит в том, что технологическое развитие на протяжении всей истории обеспечивалось в первую очередь за счет эмпирического знания, не основанного на теоретическом анализе окружающего мира или базирующегося на нем в весьма незначительной степени. Там, где источником прогресса служил эксперимент, движение вперед оставалось малопредсказуемым и случайным, а материальное производство сохраняло свое доминирующее значение. Преимущество отдельных государств и народов зависело от того, насколько им удавалось усовершенствовать методы и формы этого производства. Отличие новейшего времени от всей предшествующей истории заключается в том, что основой прогресса служит сегодня накопление и использование теоретического знания, обеспечивающего технологическое развитие отдельных стран. В этих условиях возникают как возможность прогнозируемого и по сути своей ничем не ограниченного развития материального производства, так и стремление человека реализоваться вне традиционных форм потребления. Таким образом, там, где источником хозяйственного развития выступает теоретическое знание, материальное производство как таковое утрачивает свою абсолютно доминирующую роль. Преимущество одной страны над другой обусловлено теперь не столько масштабами ее материального богатства, сколько интеллектуальным потенциалом населения и принятой в обществе системой мотивов, побуждающих человека либо к творческой деятельности, либо к труду индустриального типа. В этих условиях появляется резкая поляризация возможностей развития различных государств и возникает постиндустриальный мир, развитие которого минимально зависит от остальной части человечества. Разумеется, постиндустриальные страны занимают совершенно особое место в мировом порядке, добиться которого прежде не суждено было даже величайшим политическим и военным империям. Особый драматизм сложившемуся положению дел придает то обстоятельство, что в очередной раз происходит столкновение обществ, обладающих различными технологическими инструментами, однако различие между эмпирическим и теоретическим типами познания мира обусловливает невозможность усвоения новой технологической реальности одной из сторон противостояния до тех пор, пока эта реальность не перестанет быть наиболее эффективной.
Складывающаяся в современном мире ситуация чревата двумя чрезвычайно серьезными опасностями, угрожающими устойчивому и предсказуемому развитию цивилизации.
С одной стороны, формируется новый мировой порядок, в котором постиндустриальные государства оказываются отделены от всех других стран и народов в гораздо большей степени, чем когда бы то ни было ранее. Зависимость человечества от постиндустриального мира (а иными словами -- от Запада) приобретает крайне гипертрофированные формы по меньшей мере в силу двух причин. Во-первых, Запад диктует необходимый темп усвоения технологических перемен, отставая от которого развивающиеся страны фактически теряют возможность быть значимыми членами международного сообщества; при этом нарастают монополизация новых технологий и их сосредоточение в пределах постиндустриального мира. Во-вторых, экспортируя технологии, Запад не уменьшает собственных возможностей их использования и, таким образом, приобретает объективно ограниченные ресурсы, которыми располагает "третий мир", поставляя взамен ресурс, ограниченность и редкость которого весьма условны. Еще более драматично обстоит дело с интеллектуальными ресурсами человечества. В постиндустриальном сообществе все более интенсивно складывается новая система ценностей, признающая исключительную значимость знаний и побуждающая человека к развитию творческих способностей и постоянному самосовершенствованию; в результате не только происходит более быстрое развитие человеческого потенциала самих западных обществ, но и возникает стремление инкорпорирования в них интеллектуальных работников из всех регионов мира. Таким образом, "информационный" мир закрепляет свою неограниченную власть над миром "неинформационным" по мере того, как интеллектуалы, способные к производству новой информации и знаний, покидают страны "третьего мира" и пополняют научное сообщество постиндустриальных держав.
С другой стороны, умножая все возрастающее неравенство в мировом масштабе, постиндустриальная трансформация не устраняет его и в границах самих развитых стран. В силу того, что в фундамент новой социальной системы заложены знания и способность ими распоряжаться, происходит дифференциация граждан по признаку их интеллектуальных и творческих способностей, которые отличают людей друг от друга в гораздо большей степени, нежели любые иные социальные или имущественные характеристики. Поэтому постиндустриальный и постэкономический типы общества не признают равенства. В последние десятилетия, и это будет подробно рассмотрено ниже, во всех западных странах появляются зримые доказательства этой неочевидной формулы. Разворачивающаяся информационная революция делает самым важным достоянием человека его способности, и общество со все возрастающей щедростью осыпает всеми благами цивилизации тех, кто собственной творческой деятельностью подтвердил уникальность своего интеллектуального потенциала. И хотя многими из этих людей уже сегодня движут мотивы, серьезно отличающиеся от стремления к умножению материального благосостояния, все большая часть общественного богатства перераспределяется в их пользу. В то же время среди работников традиционных отраслей усиливается конкуренция за право получать жизненно необходимые им денежные и материальные средства. Таким образом, не только на международной арене, но и в каждой отдельно взятой постиндустриальной стране технологическая революция порождает скорее не единство, но противостояние, не гармонию, а углубляющиеся противоречия.
