Глава XIII
О том, как они жили в замке Рингштеттене
Здесь мы с тобой остановимся, добрый читатель; прости мне,Если тебе о том, что после случилось, не многоБуду рассказывать; знаю, что можно бы было подробноМне описать, как мало-помалу рыцарь наш сердцемСтал от Ундины далек и близок к Бертальде, как сталоСердце Бертальды ему отвечать и час от часу жарчеТайной любовью к нему разгораться, как стали УндиныОн и она дичиться и в ней существо им чужоеВидеть, как Ундина плакала, как пробуждалиСлезы ее заснувшую совесть Гульбранда, а прежнейВ нем любви уже пробудить не могли, как пороюЖалость его к Ундине влекла, а ужас невольноПрочь отталкивал, сердце ж стремило к Бертальде, созданьюС ним однородному… знаю, что это все я умел бы,Добрый читатель, порядком тебе рассказать; но позволь мнеЛучше о том позабыть, что так больно душе; испыталиВсе мы неверность здешнего счастья; ты сам, вероятно,Был им обманут, таков уж земной человеческий жребий.Счастлив еще, когда при разделе житейского был тыСам назначен терпеть, а не мучить; на свете сем доляЖертвы блаженней, чем доля губителя. Если сей лучшийЖребий был твой, читатель, то, может быть, слушая нашуПовесть, ты вспомнишь и сам о своем миновавшем, и тихоМилая грусть тебе через душу прокрадется, сноваТо, что прошло, оживет, и ты слезу сожаленьяБросишь опять на цветы, которыми так любовалсяПрежде на грядках своих, давно уж растоптанных. Полно ж,Полно об этом, читатель. Послушай, и с доброй УндинойТо же сбылось, что и с нами со всеми: Ундина страдала.Но и Гульбранд и Бертальда не была веселы. ВсякийРаз, когда Ундина хоть мало была несогласнаВ чем с Бертальдой, последней казалось, что ревность владелаСердцем обиженной бедной жены; и мало-помалуВид госпожи, причудливо-грубой и гордой, БертальдаС ней приняла; Ундина с грустным незлобием молчаВсе сносила; а рыцарь всегда стоял за Бертальду.Боле ж всего с недавнего времени вот что согласьеЖителей замка стало тревожить: Гульбранд и БертальдаНачали вдруг на всех переходах, во всех закоулкахЗамка встречать привиденья, о коих дотоле и слухуНе было: белый, седой человек, в котором проказникДядя Струй Гульбрандом, смотритель фонтанов БертальдойУзнаны были, стал им повсюду обоим, Бертальде жЧаще, являться с угрозой, так что Бертальда от страхаСтала больна и даже решилась бы замок покинуть,Если б имела где угол какой для приюта; но честныйНаш рыбак на письмо Гульбранда, которым тогда жеРыцарь его известил, что Бертальда едет в Рингштеттен,Вот что ответствовал: «Я по воле господа богаСтал одинокий, бедный вдовец; скончалась старушкаЖенка моя; хоть теперь мне дома и пусто, но лучшеБыть хочу я один, чем с Бертальдой; пускай остаетсяС вами, но только чтоб не было худа какого УндинеМилой моей от того; тогда ее прокляну я».Так-то, сколько неволей, столько и волей, осталасьВ замке Бертальда. Вот однажды случилось, что рыцарьВыехал. Скликав дворовых людей, Ундина велелаКамень один огромный поднять и его на колодезь,Бывший на самой средине двора, наложить. «Нам далекоБудет ходить за водою», – заметили слуги. Но с грустным,Ласковым видом, с унылой улыбкой сказала Ундина:«Дети, сама бы за вас я с охотою стала в кувшинахВоду носить; но этот колодезь, поверьте мне, должно,Должно закрыть нам, иль с нами случится большое несчастье».Всем служителям было приятно угодное сделатьДоброй своей госпоже; без дальних расспросов огромныйКамень был поднят; и он, показалось, как будто бы добройВолей давшись им в руки, с земли поднялся и как будтоСам рванулся колодезь задвинуть. Но в эту минутуК ним прибежала из замка Бертальда. «Не троньте колодца, —Громко она закричала, – его вода умываньемЛучшим мне служит; его запереть никак не позволю».Но Ундина с своим обычным смиреньем на этотРаз осталася в воле своей непреклонна. «Я в здешнемЗамке хозяйка, – оказала она, улыбаясь прискорбно, —Мне за всем наблюдать; и здесь мне приказывать можетТолько рыцарь, мой муж и мой господин». – «Посмотрите, —С сердцем вскричала Бертальда, – подумать можно, что этойБедной, невинной воде самой не хочется с божьимСветом расстаться: как жалко она трепещет и бьется!»В самом деле, чудно кипя и шипя, из-под камняКлюч пробивался, как будто спеша убежать и как будтоЧто из него исторгнуться силой хотело. Тем с большейСтрогостью свой приказ повторила Ундина; охотноБыл он исполнен: Ундину любили, а гордость БертальдыВсех от нее удаляла, и каждому было приятноТой угодить, а этой сделать досаду; и каменьКрепко-накрепко устье колодца задвинул. УндинаТихо к нему подошла, над ним задумалась, что-тоПальчиком нежным своим на нем написала, в молчаньеГрустном потом посмотрела вокруг себя и, вздохнувши,Медленным шагом в замок пошла. На камне ж осталисьВидны какие-то странные знаки, которых дотолеНе было там. Ввечеру, когда Гульбранд возвратилсяВ замок Рингштеттен, Бертальда ему в слезах рассказалаТо, что случилось с колодцем. Сурово взглянул на УндинуРыцарь; она стояла, головку склоня и печальноВ землю глаза опустив; но однако, собравшися с духом,Вот что шепнула в ответ: «Всегда справедлив господин мой;Он и раба не осудит, не выслушав; тем наипачеМне, законной жене, он позволит в свое оправданьеСлово оказать» – «Говори», – сердито ответствовал рыцарь.«Я бы желала, чтоб был ты один», – сказала Ундина.«Нет, при ней!» – Гульбранд возразил, указав на Бертальду,«Я исполню волю твою, – она продолжала, —Но не требуй того, прошу, умоляю, не требуй».Голос ее был так убедителен, очи так нежны,Все в ней являло такую покорность, что в сердце ГульбрандаСолнечный луч минувших дней пробежал; он УндинуДружески за руку взял и в ближнюю горницу с неюВышел; и вот что ему сказала она: «Уж коварныйДядя мой Струй довольно известен тебе; не один раз встречалсяОн с тобою здесь в замке; Бертальде же так онСтрашен, что может она умереть. Он бездушен, он простоОтблеск стихийный наружного мира; что в жизни духовнойЗдесь происходит, то вовсе чуждо ему; здесь глядит онТолько на внешность одну. Замечая, как ты недоволенМной иногда бываешь, как я, неразумный младенец,Плачу, как в то же время Бертальду, случайно быть может,Что-нибудь заставляет смеяться, в своем безрассудствеВидит он то, чему здесь и признака нет, колобродит,Злится и в наши дела, незваный, мешается; пользыНет от того никакой, что ему я грожу и гоняюС сердцем отсюда его; он мне, упрямый, не верит; в бездушной,Бедной жизни своей никогда не будет способенОн постигнуть того, что в любви и страданье и радостьТак пленительно сходны, так близко родня, что разрознитьИх никакая сила не может: с улыбкою слезыСладко сливаются, слезы рождают улыбку». И очи,Полные слез, с улыбкой поднявши, она исподлобьяРобко смотрела Гульбранду в лицо; и все трепетаньеПрежней любви он почувствовал в сердце; Ундина глубокоТо поняла, к нему прижалась нежней и в блаженствеРадостных слез продолжала: «Когда словами не можноНам бестолкового дядю Струя унять, то затворимВход ему в замок; единственный путь, которым сюда онМожет свободно всегда проникать, есть этот колодезь;Он с другими духами здешних источников в ссоре;Царство ж его начинается ниже, вдоль по Дунаю.Вот для чего я на камне, которым колодезь задвинут,Знаки свои написала: они беспокойного дядюСтруя власти лишили, и он ни тебя, ни БертальдуБоле не будет тревожить; он камня не сдвинет. Но людямЭто легко; ты можешь исполнить желанье Бертальды;Но, поверь мне, она не знает, чего так упрямоТребует; Струй на нее особенно злится. А еслиСбудется то, что он предсказал мне (хотя и без всякойМысли худой от тебя), то и сам ты, мой милый, не будешьВне опасности». Рыцарь, глубоко проникнутый в сердцеВеликодушным поступком своей небесной Ундины,Обнял ее с горячностью прежней любви. «Мы не тронемКамня; отныне ж и все, что ты когда ни прикажешь,Будет в замке от всех, как теперь, исполняемо свято,Друг мой Ундиночка». Так ей рыцарь сказал, и Ундина,Руку целуя ему в благодарность за милое, столькоВремени им позабытое слово любви, прошепталаРобко: «Милый мой друг, ты ныне со мной так безмерноМилостив, ласков и добр, что еще об одном попрошу я.Видишь ли? Ты для меня как светлое лето; в сильнейшемБлеске своем оно иногда себя покрываетОгненно-грозным венцом громовых облаков и владыкой,Истинным богом земли нам является; точно таков тыКажешься мне, когда, на меня прогневан бывая,Грозно сверкаешь, гремишь и очами и словом; и в этом,Милый, твоя красота, хотя и случится пороюМне, безрассудной, плакать; но слушай, друг мой: воздерженБудь на водах от гневного слова со мною; единымСловом таким меня передашь ты в волю подводныхСродников; мстя за обиду их рода, они невозвратноВ море меня увлекут, и там в продолжение целойЖизни я буду под влажно-серебряным сводом в неволеПлакать, и мне уж к тебе не прийти; а если приду я…Боже! то это будет и пуще тебе на погибель.Нет, мой сладостный друг, избавь меня от такогоБедствия». Рыцарь торжественно дал обещанье исполнитьПросьбу ее, и они с веселым лицом возвратилисьВ горницу, где их Бертальда ждала. Она уж успелаСлуг к колодцу послать, чтоб они, по первому знакуРыцаря, камень свалили с него. «Не трогайте камня, —Холодно рыцарь сказал, – и помните все, что УндинаВ замке моем одна госпожа, что ее приказаньяСвяты». При этом слове Бертальда, в лице изменившись,Скрылась. Вот уж и ужина час наступил, а БертальдыНе было. Рыцарь послал за нею, но вместо БертальдыВ спальне ее опустевшей нашли записку на имяРыцаря; вот что стояло в записке: «Вы приняли, рыцарь,В дом свой меня, недостойную дочь рыбака, и о низкомРоде своем я безумно забыла; за то в наказаньеДоброю волей иду к отцу рыбаку, чтоб, в убогойХижине скрывшись, о счастье земном не мечтать; наслаждайтесьДолго им вместе с вашей прекрасной супругой». УндинаСильно была опечалена; рыцаря вслед за БертальдойСтала она посылать – ее убежденья, однако,Были не нужны; он сам на то был готов. Но в какуюСторону ехать за ней? Никто об этом не ведал.Рыцарь сидел на коне и хотел уж свой путь наудачуВыбрать, как вдруг явился пастух и сказал, что БертальдаВстретилась с ним у входа Черной Долины; стрелоюРыцарь пустился туда, не слыша того, что в окошкоВслед за ним кричала Ундина: «Не езди! не езди,Милый! постой! Гульбранд, берегися Черной Долины!Стой! назад! иль, бога ради, позволь мне с тобоюЕхать!..» Но рыцарь уж был далеко. Ундина поспешноСела сама на коня и одна за ним поскакала.
Глава XIV
