и думая, что эмоциональный торговец что-то лопочет о цене, Ржевуский щедрым жестом бросил золотой. Торговец оскорбился. На выходе с рынка к графу подошёл местный чиновник в сопровождении стражников.
Турок поинтересовался, действительно ли господин подал милостыню торговцу, как тот утверждает и показал монету.
Ржевуский отвечал, что дал эту монету в уплату за взятый табак и не понимает в чем дело.
Дело в том, объяснил турок, что раздача милостыни иностранцами в Константинополе запрещена. Падишах сам способен позаботиттся о своих подданных, если же кому непременно хочется раздавать беднякам деньги, он может делать это в своей стране. Табак был предложен бесплатно, чему есть множество свидетелей, следовательно, монета не может считаться платой. Зачем же тогда господин её бросил? Это милостыня. Штраф за нарушение правила составляет…
Ржевуский понял, что его дурят, и, чтобы припугнуть, представился официально.
Турок обрадовался. Это меняет дело, сообщил он графу, и в худшую сторону. Раздача милостыни послами иностранных государей не просто запрещена, но запрещена категорически. К своему огромному сожалению, он вынужден задержать господина и препроводить его в одно место, где тот сможет дать любые объяснения его начальству.
Возражения и указания на дипломатический иммунитет не оказали на турка ни малейшего впечатления.
Помятуя, что он есть персона представляющая государя, пан Ржевуский не мог допустить собственного задержания и оказал сопротивление, сразу переросшее в безобразную драку. Полковник отличался недюжинной силой, расшвыряв первых схвативших его стражей османского правопорядка, граф обнажил саблю и пообещал зарубить любого кто посмеет покушаться на его особу.
Турок сперва опешил, но кровь взыграла и в нем. Граф успел нанести несколько ранений стражникам, прежде чем те смяли его сиятельство числом. Неизвестно чем бы кончилось дело, но подоспела помощь в лице двух или трех европейских дворян, оказавшихся неподалёку. Они отбили изрядно помятого полковника у стражей и потребовали объяснений. С противоположной стороны кто-то бросил клич, что неверные избивают невинных мусульман, что разом превратилось в жаждавшую мести и крови толпу из тех же торговцев. Полетели камни, и, удивительное дело, где-то поодаль что-то загорелось, ибо что за потасовка без огня? Полетели камни, европейцам, число которых тоже выросло уже за десяток, пришлось отступить и барикадироваться чем только можно.
Когда Ржевуский появился в посольстве, вид его вызвал к жизни немую сцену достойную Гоголя.
— Что я говорил? — закатил глаза к ярко-синему небу Степан.
— Что с вами, граф⁈ — воскликнули одновременно Пушкин и Безобразов.
Граф доложил его превосходительству, что он исполнил поручение (в наилучшем виде), после чего заметил какие-то беспорядки проходя мимо Базара, на котором произошло определённое взимонепонимание между торговцами.
— Но как пострадали вы? Вам нужен врач, Адам Адамович!
Ржевуский отвечал в том духе, что пострадал случайно, нечаяно оказавшись близко к эпицентру событий, но покинул его так скоро, насколько мог. Надо признать — увидев, что дело дрянь, но чести его императора ничего не грозит, граф улизнул с места побоища почти незаметно.
Пушкин покачал головой и приказал удвоить караул у ворот, а то мало ли что там произойдёт в городе. Чем может обернуться погром, если до такого дойдет, он теперь представлял себе очень хорошо.
Погрома не случилось, власти смогли относительно быстро подавить беспорядок, хотя ночь прошла неспокойно, но на утро в ворота посольства постучался сам Великий визирь.
Глава 16
Степан. POV.
— Всё дурака валяете, ваше сиятельство? — поинтересовался Безобразов, глядя на мои глубокомысленные вырезания государств с карты Европы.
— Его сиятельство не дурака валяет, его сиятельство сосредотачивается. — ответил я неисправимому гусару. Кстати, в где сейчас бывший лицеист Горчаков? В Вене сидит, если не ошибаюсь. Уму-разуму у Меттерниха набирается. Жаль, парень толковый, но таких учителей — за…хвост, да в музей.
— Сосредотачиваетесь? Признаюсь, немного пугает. Что-то задумали?
— Нет, Пётр Романович, скорее обдумываю, чем задумываю. Прокручиваю в голове всё чему был свидетелем в последний год. Что со мной было, с другими, да вообще со всеми.
— Любопытно. И каков ваш подход — философский или материальный?
— И то и другое, Пётр Романович. То и другое.
— Не поделитесь соображениями, ваше сиятельство?
— А вам, Пётр Романович, зачем?
— Не вы один скучаете. Что-то грядёт, я чувствую. Но пока — скука. Полуденный зной в предверии грозы. Вы так не считаете?
— Считать так — дело немудреное. Войска стоят уже у придунайских княжеств. Не для красоты, наверное.
— Не соглашусь. Войскам полезно прогуляться, это они на квартирах без дела стоят, хоть какая-то польза. Англичане воду мутят, как обычно. Вот государь и мыслит охладить, только и всего.
— Мне бы вашу уверенность.
— А с кем здесь воевать? — зевнул Безобразов. — С султаном у нас мир и союз. С Австрияками? Ещё больший абсурд. Прочие далеко. Хотя, мы можем подойти поближе.
— Что вы имеете в виду, Пётр Романович?
— Так все понятно. — гусар посмотрел с удивлением как могут быть непонятны настолько простые вещи. Можно записать себе в плюс. — Англичане выбили для себя преференции. Государь тоже хочет. Но даже дай их падишах, ерунда выйдет. Вспомните, на чем основан был последний мирный договор?
— Напомните, Пётр Романович.
— На военной помощи. Император помог султану, выручил. И ещё раз поможет, если понадобится. А может и попросить, чтобы понадобилось? Понимаете?
— Теперь понимаю. Продолжить конфликт?
— Да. Можно помочь султану надавать по шее египтянам.
— Хм.
— Не удивлюсь совершенно, граф.
— Турки и наши на одной стороне в баталии?
— Бывало и такое.
С Петром наши отношения за последнее время наладились. Иллюзий я не питал, он только приспособился, не более. Осознал, что выведение меня на чистую воду — задача сложнее, чем казалось. Отступил, закурил трубочку и копил информацию. Знал бы гусар, что самого меня тревожат вопросы сходные.
