– Пошли. Мне все равно делать нечего.
Да, в избытке такта капитан-лейтенанта упрекнуть было нельзя…
К счастью, о женщинах Меркулов больше не высказывался, мы заговорили о текущей военно-политической обстановке.
– Кстати, ты последние новости знаешь? – осведомился Меркулов. Он энергично почесывал надгубье, запустив палец под кислородную маску.
– Смотря какие.
– Про манихеев, – понизив голос, сказал он.
– Что, по визору передавали?
– По какому визору?! Совсекретные сведения!
– Так откуда мне знать?
– Вот-вот, неоткуда. – Меркулов самодовольно ухмыльнулся. – А мне только что Овчинников рассказал, под неразглашение. Я, конечно, гроб-могила… Но тебе-то можно.
– Тогда давай. Если ты уверен, что мне и правда можно.
Меркулов собрался с духом и выпалил:
– Манихеи атаковали наш линкор. Атомными торпедами!
– Что? – Новость настолько меня потрясла, что я встал как вкопанный, прямо посреди сугроба. – Что ты сказал?
– То и сказал. Атаковали. Атомными торпедами. Наш линкор.
– Где атаковали? Возле Глагола?!
– Почему же. На рейде Иокасты.
– А откуда там манихеи?
– Прилетели на клонском фрегате.
– А как же Аддис-Аббебская конвенция? О неприменении? – У меня буквально в зобу дыханье сперло. – Неужели ядерная война?!
Все-таки прав был Коля, когда говорил, что Конкордия – государство сумасшедших!
– Не все так плохо, товарищ Пушкин, – авторитетно заявил Меркулов. – Я же сказал тебе: линкор атаковали манихеи.
– Ну и что?
– А то, что Конкордия тут же прислала нашим цидулу. Дескать, просим не считать этих шизиков нашими подданными. В общем, смысл такой, что я не я и хата не моя…
– Уже легче. Манихеи и впрямь шизики. Но все равно, знаешь, как-то в дрожь бросает… Впервые за двести лет…
– Вот и я тебе про то же.
– И что теперь с… манихеями? – Вначале я хотел спросить «что теперь с линкором?», но быстро осознал всю наивность такой постановки вопроса. С линкором, атакованным ядерными торпедами, уже ничего не случится. Потому что сам он стал частью Великого Ничего.
– А бес их знает! Овчинников сам не больно-то хорошо осведомлен. Это позавчера ночью все произошло. Я думаю, наши еще объявят. А может, и не объявят. Я бы на их месте не стал. Чтобы не сеять панические настроения…
За такими вот разговорами мы дошли до «Велико Тырново». У трапа толпился народ – в основном женщины. Они стояли группками и о чем-то своем женском говорили.
Поодаль несколько малышей – бедные, занесло же их сюда, в самую пасть к дьяволу – играли в снежки. Одеты они были кто во что, в основном – в худо-бедно перешитые военфлотские куртки и подбитые ватой штаны.
Снег лепился плохо, считай, совсем не лепился, но ребятишек это не смущало, они швыряли его сыпучими горстями, озорно хохотали и тузили друг дружку, то визжа, то сладостно подвывая.
Я улыбнулся и подумал: «Побольше бы таких картин».
И еще: «Как в Архангельске».
Судя по меланхолической гримасе Меркулова, он думал приблизительно о том же.
– Ишь, черти, прямо вспомнил детство золотое… Я бы сейчас тоже побесился… У нас в Красноярске знаешь какие снега в феврале?
Редкий случай, когда наши мысли полностью совпали – с точностью до города.
– Знаю. Я в Красноярске был на рождественских каникулах после первого курса. На экскурсии.
– Что, правда? – недоверчиво спросил Меркулов.
– Вот те крест!
– Не врешь?
– Нет, зачем мне? Красивый город, величественный. Со своим характером.
Мое замечание насчет Красноярска оказало на Меркулова неожиданно сильное воздействие. Он просиял. Застыл, словно прислушиваясь к чему-то тихому, внутреннему. Потом вдруг принялся лихорадочно хлопать себя по карманам здоровой рукой. Наконец извлек на свет божий бумажник.
– Екарный папенгут! Пока в этих карманах что-то найдешь, – прокомментировал Меркулов. – Я бы тем, кто куртки эти придумал, руки-то повыдергал. Шинели насколько лучше все-таки!
– Ладно тебе, нормальная куртка.
– Да я не про то вообще, – отмахнулся Меркулов. – Я одну штуку тебе хотел подарить.
– Штуку?
– Помнишь, я тебе на «Сухуми» показывал манихейский амулет?
Я кивнул – как ни странно, тот разговор я помнил довольно хорошо.
– Я его с тех пор ношу с собой. На счастье.
– Амулет – дело хорошее, – сказал я и некстати подумал: «А ведь когда Колька погиб, у него в кармане наверняка моя счастливая зажигалка лежала…»
– А то! Так вот, я еще на «Ксенофонте» решил, что подарю его тебе! Ведь все-таки если бы ты не решился тот пакет вскрыть… Вот я тебе честно скажу: мне духу не хватило бы залезть в пакет, адресованный штабу Первой Группы Флотов! Это же трибунал при других обстоятельствах. А если бы мы не знали, что в пакете, тогда…
– Тогда ой. А мне без тебя не хватило бы духу вообще с Глетчерного взлететь, не то что до полюса тащиться. Мы с тобой теперь как братья-близнецы.
– Близнецы не близнецы… По лирике это ты у нас специалист. Но я тебе одно скажу: возьми его и носи. И чтобы без выкрутасов! – Меркулов пригрозил мне пальцем.
– Но…
– Никаких «но»! – С этими словами Меркулов открыл свой бумажник, извлек алюминиевый цилиндрик – тот самый, который показывал на «Сухуми» – и протянул его мне. – Только бумажник я себе оставлю. Пригодится.
– Даже не знаю, как благодарить, – растроганно сказал я.
– До завтра что-нибудь придумаешь… Тут одно кафе поблизости есть, вон за тем углом. «Белый карлик» называется. Жду тебя там завтра. В пять!
– Но…
– Никаких «но»!
Не сказав «до свидания», он развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел по своим делам. В спину Меркулову полетел озорной детский снежок. Он мягко врезался в его куртку с желтой трафаретной аббревиатурой «ВКС» на спине и рассыпался в льдистую, радужно искрящуюся пыль.
Вообще-то я не хотел являться к Тане без звонка. А может быть, и хотел, но это желание лежало чересчур глубоко в моем подсознании.
Конечно, я знал: являться без звонка неприлично. И опасно! Можно увидеть то, что ты видеть совершенно не планируешь: застиранный халатик любимой, ее небритые подмышки или того хуже – недовольное лицо развалившегося перед визором соперника.
Нет, я честно собирался позвонить! Однако служебный мобильный мой был уже несколько дней как мертв и реанимации не подлежал, а на проходной лайнера «Велико Тырново» не оказалось работающего автомата. Если быть точным, на проходной вообще ничего и никого не оказалось – ни коменданта, ни даже сварливой, во все сующей свой нос уборщицы. Заходи кто хочешь, бери что хочешь.
Какое счастье, что я знал, в какой каюте живет Таня! В противном случае отыскать ее в этом гражданском попугайчатнике было бы невозможно.
Я остановился возле нужной мне двери и постучал.
Чтобы как-то сгладить дерзость своего поступка, я напустил на себя развязный вид. Мне долго не открывали. В какой-то момент я даже подумал, что Тани нет. В конце концов, ведь у нее тоже могут быть дела! Но вскоре за дверью послышались шаги и мне отворили.
Только зайдя в ее крохотную двухместную каюту (к счастью, соседка была в отлучке), я понял, насколько мой визит к ней напоминает ее визит в комнату лейтенанта Юхтиса. Да и не просто «напоминает» – служит его зеркальным отражением!
С той лишь разницей, что в Таниной каюте оказалось как-то нереально чисто (в буквальном смысле – ни одной неприкаянной пылинки!). А сама Таня словно бы целый день ожидала гостей – одета во все новое, волосы заплетены в две косы, губы накрашены розовой блестящей помадой.
Не успел я извиниться за свою вольность и усесться за откидной столик, как Таня немедленно принесла мне горячий земляничный чай. Поставила передо мной вазочку с вафлями. И с самым невозмутимым видом уселась напротив.
Мне стало не по себе. А вдруг она ждала не меня, а кого-то другого? И ради него все это было затеяно? А я просто подвернулся к случаю?
Думать о таинственном «другом» мне не хотелось. Скажу даже больше: думать о «другом» мне было противно. Поэтому я принял деловитый вид и, очертя голову, бросился в обсуждение связавшего нас вопроса.
– Вот, Таня, прошу вас. – С этими словами я протянул ей распечатку. – Здесь вся информация, которую наши воендипы смогли выкачать из вашего глоббура.
– Воендипы?
– Ох, извините. Служба! Весь язык этими дикими сокращениями облеплен… Воендипы – это военные дипломаты. Уверен, глоббур сумело бы прочесть ГАБ, – я привычно понизил голос, – но с этими ребятами меня лишний раз общаться не тянет… Да и вы ведь просили, чтобы я не очень афишировал… Так что я пошел к командиру своего авиакрыла – авиакрыло это, считайте, дивизия. И он мне подкинул идею, до которой я сам, признаться, не додумался бы и за неделю.
– Так вы сказали своему командиру, откуда у вас глоббур?
– Нет. Ему, конечно, было интересно. И если бы мы, скажем, воевали с чоругами, пришлось бы мне выложить всю подноготную – как-никак у меня присяга. Но чоруги нам сейчас кто? Да никто! Не союзники, не противники – нейтралы, одно слово! Так что я сказал командиру просто: вопрос личный, хотя и важный. Так вот, он – Бердник его фамилия – посоветовал мне обратиться в военно-дипломатический отдел при генеральной комендатуре Города Полковников. Такие отделы есть на всех наших крупных базах. В них сидят тихие интеллигентные майоры, на настоящих кадровых офицеров совершенно непохожие. И имеют они, по сути, одну-единственную обязанность: следить, как бы из-за неосторожного рукопожатия не началась война с инопланетянами…
