в этом году погибло более шести тысяч человек? Гораздо больше, чем от Эболы, но корь — это не Эбола и не атипичная пневмония, поэтому на международном уровне это не имело никакого резонанса. Может быть, это непрофессионально, но мне все еще сложно общаться с семьями, у которых другое отношение…
— Вы думаете, мы не прививали ее по собственному желанию? — Элизабет говорит громко, слишком громко для маленькой прихожей.
Доктор Мэйхью переводит взгляд с Элизабет на Джека и обратно на Элизабет.
— В карточке Клемми значится, что она не привита и что мы не должны больше присылать напоминания. Я сделала вывод…
— Так вот, вы сделали неправильный вывод. Если бы вы потрудились прочитать историю болезни нашей дочери, вы бы знали о ее судорогах в раннем возрасте и о том, что доктор Паркер рекомендовал нам не прививать ее.
Доктор Мэйхью переминается с ноги на ногу. Приятно видеть, что ей неловко.
— Понятно, — говорит она. — Прошу прощения. Мне не следовало вести себя так… м-м… так…
— Грубо? — подсказывает Элизабет.
— Мне не следовало вести себя так невнимательно, да.
— Ну что ж, хорошо. Ладно, — говорит Элизабет, у нее перестает пульсировать вена на шее.
— Так, я должна отвезти мазок как можно быстрее. Не забудьте проверять температуру и давайте обезболивающее, если потребуется. Вам позвонят из Службы здравоохранения.
— Но с ней все будет в порядке, да? В смысле, сейчас корь звучит пугающе, но…
— Клемми здоровая девочка, так что нет причин думать, что она не поправится в ближайшие пару недель. Если будут какие-то осложнения, звоните в больницу. Я сообщу вам результаты анализов.
Она кивает на прощание и выдавливает из себя улыбку, пытаясь открыть входную дверь. Джек выпускает ее.
Люди из Службы здравоохранения звонят Джеку и называют примерное время, когда они приедут, чтобы задать вопросы. Когда в дверь звонят, Элизабет купает Клемми и меняет постельное белье, так что половину беседы она пропускает. Как только Клемми устраивается в кровати, снова с «Гарри Поттером», Элизабет идет на кухню и присоединяется к Джеку и немолодой женщине, которую зовут Анджела. У нее бейдж на шнурке, губы как тонкие полоски. Глаза маленькие и подвижные, волосы мышиного цвета. Джек ставит стул для Элизабет рядом с собой.
— Я рассказывал Анджеле о наших перемещениях за последние две недели.
На столе лежит лист бумаги, на котором крупным наклонным почерком Джека написано несколько названий. Первым пунктом в списке значится «ярмарка в начальной школе „Неттлстоун“». Джек пододвигает бумагу Элизабет. Она видит название «Лэнcдаун Фиш-энд-Чипс» и ее щеки заливаются краской. Никто не говорил ей, что в ее отсутствие они ходили есть рыбу с жареной картошкой. Видимо, договорились держать это в тайне от нее.
— Это все? — спрашивает Анджела.
— Да, по-моему, все верно, — подтверждает Элизабет.
Анджела кивает и склоняется над своими записями.
— Доктор Мэйхью сказала, что в нашем районе есть и другие случаи кори, — говорит Джек, пока Анджела лихорадочно водит ручкой по своим бумагам. — Сколько их сейчас?
— Я не вправе обсуждать другие случаи…
— Да, я понимаю, но насколько все серьезно?
Анджела с легким вздохом откладывает ручку и сплетает пальцы в замок:
— В Фарли и окрестностях одни из самых низких показателей вакцинации в стране. В случае с КПК это примерно 83 процента. И это не считая детей до года и людей с противопоказаниями — например, больные раком или те, кто перенес пересадку органов. Так что в целом непривитых примерно одна пятая от всего населения. Если исходить из того, что из ста непривитых людей, контактировавших с зараженным, девяносто заразятся, и у семерых из них возникнут серьезные осложнения, то да, все очень серьезно. Еще сложнее бороться с заражением, когда люди ездят в отпуск и возвращаются из-за границы, что обычно и происходит в это время года.
Она берет ручку и продолжает писать.
— Но корь — это ведь не так страшно, да? — спрашивает Элизабет. — В смысле, это же не полиомиелит или что-то в этом роде? Это не…
Ручка останавливается.
— В Великобритании в одном случае кори из пятнадцати развиваются серьезные осложнения, такие как пневмония или энцефалит, то есть воспаление мозга. В большинстве случаев обходится без осложнений, но иногда болезнь принимает серьезный оборот.
Элизабет привалилась к Джеку. Она внезапно чувствует, что очень устала. Голова кажется слишком тяжелой, чтобы держаться на шее. Джек обнимает ее за плечи, и больше вопросов Анджеле они не задают.
Вечером Джек отвозит мальчиков с воздушными змеями и запасами для пикника на пляж в получасе езды от дома. Элизабет валится с ног от усталости, но у детей всегда найдутся вопросы, на которые должен ответить кто-то из родителей. К семи вечера Клемми уже спит, а Элизабет закончила с посудой и думает только о том, как бы доползти до кровати и лечь рядом с дочкой. Но вдруг видит тень, мелькнувшую мимо витража возле входной двери. Тень на секунду замирает и двигается прочь. Элизабет чувствует прилив адреналина; а вдруг это Брай? Что б ее, неужели ей хватило наглости… Элизабет открывает дверь. На улице теплый вечер.
Через маленькую черную калитку удаляется не Брай, а Розалин в темно-синем платье до колен и, разумеется, босая. Услышав, как открывается дверь, Розалин оборачивается, и обе женщины на минуту замирают в недоумении. На крыльце стоит прикрытая фольгой тарелка.
— Я не хотела вас беспокоить, но мы вечером готовили тирамису, и Рэйф сделал немного для вас.
Розалин указывает на тарелку у ног Элизабет, но Элизабет не смотрит вниз. Она не может отвести взгляд от Розалин. Это похоже на влюбленность, только совершенно наоборот: ее охватывает ненависть, и это столь же опьяняющее чувство.
— Как вы смеете?!
Розалин недоуменно хмурится.
— Думаете, это все исправит? — Элизабет указывает на тарелку. — Вы приготовите нам десерт, а мы забудем о вашей безответственности?
— Элизабет, что происходит?
— Что происходит? — Элизабет смеется, и сама слышит в этом смехе безумие. — У моей дочки корь, потому что такие, как вы, люди, которых мы считали друзьями, решили не поддерживать то, что правильно.
— Элизабет, я думаю, вы…
— Нет-нет, я единственная разглядела в вас
