Мурат ухмыльнулся и пояснил, что «гирлянда», висящая над асфальтовой дорожкой, ведущей к особняку, начинена разнообразной техникой. Можно, например, определить, сколько человек находится в машине. Вернее, крупных живых организмов, исправился Хабибуллин. Например, если гость приедет с ротвейлером, аппаратура покажет, что в машине сидят двое. А тут я ехала одна, а аппаратура четко показала двоих. Аппаратура не ошибается.
Более того, специальный луч просвечивает нутро машины, снимок передается на соответствующий компьютер, и оператор видит все, что находится внутри: оружие, видеокамеры, содержимое сумочек и портфелей. Даже до того, как оператор успел все рассмотреть в подробностях, аппаратура подает соответствующий звуковой сигнал, если в машине есть типы оружия, введенные в ее память. Именно поэтому охранники с автоматами и не проходили под «гирляндой».
– У нас было оружие? – искренне поразилась я.
– Было, Оля, было, – улыбнулся улыбкой удава Мурат. – Господин Голопопов готовился к штурму моего особняка.
Саша-Матвей поднял глаза на Мурата, но тут же снова опустил их в пол.
– Но зачем? – удивленно спросила я Сашу-Матвея.
Он молчал.
– Ответь женщине, – сказал Хабибуллин.
– На всякий случай, – пробурчал Саша-Матвей.
– Два «калаша», «стечкин», три «макара» на всякий случай? – Хабибуллин расхохотался. Охранники последовали примеру шефа. – Расскажите это кому-нибудь другому, господин Голопопов. Кстати, вы, наверное, в курсе, что вам полагается за хранение такого арсенала? Вижу, что в курсе, – продолжал после короткой паузы Хабибуллин. – Вы с Уголовным кодексом знакомы не понаслышке. Так что, я думаю, мы с вами договоримся. Переночуете у меня или поживете у меня пару деньков, а там посмотрим.
Затем Хабибуллин посмотрел на охранников и приказал:
– Уведите!
Молодцы, поддерживавшие Сашу-Матвея, исчезли, тихо прикрыв за собой дверь.
Я не знала, как мне себя вести, что думать и что делать. Наверное, лучшей тактикой будет послушать, что скажет сам Мурат, и плясать уже от этой печки. Но чувствовала я себя мерзко. Главное: чувствовала свою вину перед Сашей-Матвеем. Мало ли что там говорит Хабибуллин. Но журналиста избили, а я… И что с моими детьми? С ними-то хоть ничего не случилось? Эти изверги с ними ничего не сделали?! И где они?!
Опять, словно прочитав мои мысли, Хабибуллин твердо заявил:
– Детей я ваших не брал. Против детей я не играю. Но уже выяснил, где они находятся. С ними все в порядке.
– Камиль? – ляпнула я первую мысль.
– При чем здесь Камиль? – По-моему, Мурат искренне удивился.
Я закусила губу.
– Говорите, раз уж начали.
– Не знаю, что вы выбили из Саши, но если хотите, слушайте…
И я выдала Хабибуллину-старшему все, что случилось со мной в последнее время. Он слушал молча и не задавал никаких вопросов. А когда я выдохлась, спросил:
– Кушать хотите?
– Что?!
– Кушать хотите, спрашиваю? Вы когда обедали?
– Хочу, – ответила я. – Но больше всего хочу узнать, где мои дети и что с ними. Верните мне моих детей!
Наверное, в эти минуты мой голос звучал истерично. Мурат как-то странно на меня посмотрел, отдал очередной приказ по рации, и вскоре столик, за которым мы сидели, заставили яствами. Мне также предложили коньяк. «Для успокоения нервной системы», – сказал Хабибуллин. Сам он, по его словам, не пьет.
Когда официанты удалились и мы вновь остались вдвоем, Мурат, глядя на то, как я потягиваю коньяк (я понимала, что за руль мне сегодня уже не придется садиться), сказал, что за моими детьми мы поедем завтра. Незачем их беспокоить среди ночи.
– Где они?
– Не очень далеко отсюда. В Ленинградской области. Приозерский район. Есть там один домик-пряник, где они сейчас и живут.
– Чей он?
– Записан на вашу бывшую свекровь.
Я подавилась коньяком.
– Надежда Георгиевна?!
Мурат кивнул. В это мгновение в его глазах промелькнула жалость.
Я откинулась на спинку огромного кресла и закрыла глаза. Вот ведь дрянь! Да когда я расскажу об этом свекру и отцу, они ведь ее придушат. И я им помогу. Какую хитрую игру затеяла эта тварь? Зачем она стала вовлекать меня в свои махинации? Ведь сразу же можно было понять, что она не просто так решила ввести меня в руководство «Алойла». Она же прекрасно понимает, что я в бизнесе – как обезьяна у компьютера. Ей, видите ли, понадобился человек, которому она может доверять. А сама тем временем…
Но зачем ей мои дети? Или я – уже списанный материал и мне в самое ближайшее время следует ожидать пулю в затылок или чего-то подобного? Кто я? Какая-то невестка. А Катька с Витькой – родные внуки, дети любимого и неповторимого Лешеньки, который больше детей иметь не может. От меня избавится, детки остаются. Наследники нефтяной империи. Отправит их учиться в Англию или Штаты, потом приобщит к семейному делу…
Хотя…
А почему я поверила Мурату?
Зачем ему было выяснять местонахождение моих детей, даже не поговорив со мной? Саша-Матвей, конечно, мог сказать о моей цели прибытия в этот особняк, но… Какое дело Мурату до меня?
Я подняла на него глаза. Хабибуллин опять словно прочитал мои мысли.
– Если пожелаете, завтра можем заехать в райсовет, – спокойно сказал Мурат. – Для меня откроют и покажут все регистрационные документы. Правда, вы также сможете поговорить с охранниками, стерегущими ваших детей. Думаю, они ответят на все ваши вопросы. В особенности если мои ребята велят им это сделать.
Мурат усмехнулся.
– А если я вам все равно не верю? Любые документы можно подделать. Да даже если дом в самом деле зарегистрирован на Надежду Георгиевну… Вы сами могли им воспользоваться, а она о нем забыла. Мало ли у нее недвижимости.
Хабибуллин от души рассмеялся.
– Оленька, – сказал он, вытирая глаза, – в этом домике-прянике ваша свекровь регулярно встречается с молоденькими мальчиками, которых она так полюбила в последние годы. Вы бы, кстати, о ней как-нибудь роман написали. С посвящением. Думаю, пользовался бы большим успехом. И Матвея Голопопова возьмите в соавторы. Он вас может фотографиями снабдить. Не думали попробовать опубликовать опус со снимками, демонстрирующими описываемые вами события?
Хабибуллин продолжал разливаться соловьем, рассказывая, как Саша-Матвей и его редакция подкупили охранников Надежды Георгиевны и те установили в спальне соответствующую аппаратуру. Надежду Георгиевну не любят – поэтому и постарались. Саша-Матвей снимки не опубликовал, а получил с моей свекрови кругленькую сумму, ей отдал негативы. Но часть снимков (в частности те, что сегодня демонстрировались мне, – Надежда Георгиевна с убитым Толиком) оставил у себя на всякий случай.
– Он получил с нее деньги?
– А вы думали, он такой честный-пречестный? Ха-ха!
Мурат сказал, что еженедельник публикует только десятую часть снимаемого материала – в основном малоизвестных бизнесменов средней руки, для которых появление в еженедельнике – своеобразная реклама, артистов и певцов, желающих хоть как-то засветиться перед публикой. Они не подают исков, наоборот, рады. По-настоящему серьезных людей «Скандалы» публиковать боятся. Иногда шантажируют. И то не всех – а тех, шантаж которых, как им известно, сойдет с рук. Иногда шантажируют по заказу. Опыт съемок и очень хорошая аппаратура у них есть, вот их и нанимают серьезные люди.
– Как вы думаете, почему Надежда Георгиевна терпит эту компанию у себя во дворе? Ведь не просто же так? Неужели у нее не нашлось бы возможностей их выселить? Из-за снимочков, Оля. Голопопов за деньги отдал ей негативы. И они договорились: он ее больше не снимает. При условии, что она не мешает ему снимать других. Это Надежду Георгиевну устраивает. Когда знакомые предъявляют ей претензии, она отвечает: со всеми вопросами – в «Скандалы». Ничего не могу поделать. – Мурат рассмеялся. – Про Матвея Голопопова я могу сказать: слово держит. И не только в случае с вашей свекровью. Если обещал не печатать снимки – не печатает. Правда, снимать продолжает. – Мурат усмехнулся.
