У неё пока — ничего подобного. Человек, с которым она возмечтала сойтись судьбой, совсем не то, что подполковник Уваров. И не тот, что брат-близнец: с ним очень легко и просто было чувствовать себя на «Валгалле». Поразительно другой, словно бы намного старше, суровее, жёстче, и время вокруг — не то. О том, что избранному ею мужчине едва перевалило за тридцать, она не подумала. Зато сумела почувствовать, что при всей своей жёсткости — и нежнее тоже. Возможно — именно поэтому.
— Испугался? — благодушно спросил Фёст у Секонда, сделал несколько больших глотков коньяка, стянул зубами с шампура кусок не успевшего остыть мяса. Совершенно как артист Смирнов в короткометражке «Напарник» тысяча девятьсот шестьдесят шестого года выпуска, который никто, кроме него, в этой компании не видел. А зря.
— А ничего. Как видишь — обошлось. Спасибо Людмиле…
— Ты бы — не испугался? — тихо спросил Секонд. Фёст его понял сразу. Как его самого поняла Людмила, милая Люда.
— Как тебе сказать? Не осуждаю — в твоём положении, то есть — в чужом, до последней гайки непонятном мире, какой бы ты ни был геройский-разгеройский солдат — испугаться можно, иногда и нужно. Страх для того и придуман. Вопрос — чего пугаться? Впасть в несоответствие перед поверившим в тебя коллективом — пожалуй. А физически — нет. Отстрелялись бы, с боем пробились, до дома доехали. Только в этого лейтенанта, участкового, стрелять я бы ни в коем разе не стал… Глаза у него честные, а жизнь — не приведи бог. Оклад — тысяч двенадцать, а «на чай» и сотню далеко не каждый даст. И не у каждого он возьмёт…
Фёст почувствовал, что его понесло совершенно не туда. Бесконечно длинный день, занятия с девушками, встреча с Воловичем, бестолковая дискуссия с президентом, бой, в котором, признаться, он выжил лишь чудом, нарушив все предварительно данные самому же себе обещания. И после этого — едва не пол-литра крепкого почти без закуски. Чего же ждать? Хорошо, попросту не развезло. Вполне он ещё держится, практически — в норме. И в состоянии младшего братца поучать.
— Вот если бы меня там, на даче генеральской, убили, вот тогда вам худовато пришлось бы… Не захотел бы я на твоём месте и в твоём положении оказаться. Но раз я снова выжил — нечего здесь комплексовать. Тебе. Если твой мир — зоопарк, а мой — подлинные джунгли, о чём речь? Я вот хотел благодарность перед строем объявить… Повинуясь его взгляду, девушки дружно встали. В кителях с погонами и форменных юбках, в высоких сапогах они выглядели бы куда воинственнее, но и в платьицах с босоножками — тоже вполне ничего.
Фёст жестом велел Секонду налить всем, у него самого в чарке уже было. Недопитое. Раза три он только губы мочил. Сам выпрямился, ухитрившись не качнуться. Вздохнул и сказал:
— Не обладая никакими дисциплинарными и прочими правами, только от себя лично, а может, и не от себя, а от всего становящегося для вас близким мира, который мы вдруг вздумали спасать, хочу объявить эту благодарность… — Сам подтянулся, сдвинул каблуки. — Подпоручикам (а поместному — лейтенантам) Вельяминовой, Волынской, Витгефт, Вирен — за мужество и героизм, явленные в боевых действиях. Подпоручику Вяземской — за выдержку и тактическое мастерство в сложной оперативной обстановке. Варламовой и Верещагиной — за тыловое обеспечение очень непростой операции. Сам я ничем государственным вас наградить не могу, а негосударственное каждая из вас завтра получит. Надеюсь, что господин полковник Ляхов на своей стороне что-нибудь придумает. Сообразно должностным возможностям. Проще говоря — спасибо вам, девочки. Что бы я без вас… А теперь — забыли абсолютно всё и гуляем до утра. Танцы и тому подобное…
С танцами всё получилось хорошо. Девушки, поголовно влюбившиеся в своих командиров (а как иначе может быть после случившегося?) да ещё, согласно приказу, одетые абсолютно символически, немножко страдали.
Пятерым из семи, чувствуя на теле желанные руки, отчётливо знать, что ничего другого не будет, — каково? Все они хорошо знали Вадима Петровича-второго (для них — первого) и его жену Майю Васильевну, что на палубе «Валгаллы», что на пляже за лишний неслужебный взгляд, брошенный любой из них на своего мужа, одаривала таким ответным… Желающих перешагнуть черту не нашлось.
Тут вдруг объявился его брат-близнец. Неженатый и очень спокойный. Слегка меланхоличный даже. И что? Его мгновенно, никто даже сообразить не успел, как именно и когда, окрутила Людка Вяземская. Самая тихая и неприметная все последние пять лет в лагере Дайяны.
Казалось бы — что в ней? Всей разницы — цвет глаз, размер груди. На один номер больше, чем у всех, кроме Инги (у неё второй), и только-то? Рост, фигура, ноги, не говоря о прочем, — одинаковые. Но каждой видно — она на Вадима Петровича-второго, а по внутреннему счёту братьев — Фёста (значит, есть за что), посматривает через каждые десять, от силы — двадцать секунд. Мгновенно, из-под ресниц, и снова отворачивается. Но долго вытерпеть не может.
Да и он, хоть и сел специально на другой конец стола, уделяя внимание и Маше Варламовой, и Мане Верещагиной, без намёков, по-дружески то за ручку невзначай беря, то по плечам поглаживая, танцевать чаще всех приглашая (наверное, потому, что в бой не взял), всё равно на Вяземскую смотрит.
Даже с любой из девушек танцуя, то и дело на свою пассию оглядывается. Словно боится, что убежит куда-то.
Ладно, хватит об этом. Всего не перескажешь и ничего не исправишь.
Около четырёх утра, когда едва засветлело небо на востоке, Фёст, протрезвевший, будто вообще ничего не пил, вдруг сказал:
— Собираемся и уезжаем. Девчата, что вам нужно из снаряжения — грузите в машину. Кто-нибудь, для смеху, трусики или бюстик на вот эту ветку повесьте. Прямо перед глазами входящего. Пусть люди порадуются. Пустые бутылки и прочий мусор — в яму за домом. Одну полную на столе оставьте. Быстро, быстро…
— Да в чём опять дело? — удивился Секонд. — Со всем разобрались…
— Слушай старших. Очень мне взгляд одного из оперов, что с участковым были, не понравился, бывают такие… Или упёртые служаки, готовые старушку, не там улицу перешедшую, замордовать, или мерзавцы законченные. Представь себе картинку, у вас, может, малореальную. Примерно сейчас, кое-как покрутившись на глазах у начальства, которое само в периоде полураспада пребывает, означенный капитан или майор, хрен его знает, втихаря отойдёт в сторонку. Наверняка, если не дали ему конкретного задания, о нём никто и не вспомнит. До утра минимум.
За это время (если он такая сволочь, как я предположил) подскочит сюда. Сдуру может и один, а скорее — с двумя-тремя мордоворотами. Очень у нас всё колоритно. При должном старании алкаша, каким я представился, можно раскрутить на любое признание, любую явку с повинной. В стельку пьяная девчонка, — он указал на Людмилу, — тоже что хочешь подпишет. Они же не знают, кто она есть. Предположат, что дочка приличных, но не слишком влиятельных родителей. Проституцию ей пришьют или — предложат соглашение о сотрудничестве. Выбор почти очевидный…
— Страшные вещи ты говоришь, брат, — поёжился Секонд.
— Привыкай. С этим мы и решили воевать, если ещё не понял. Рад, если ошибусь. Всё может оказаться совсем наоборот, и этот капитан или майор станет верным бойцом «Чёрной метки». Поэтому ты с девочками прямо сейчас гонишь на Столешников и вызываешь по СПВ Воронцова… Скажешь ему вот что…
Фёст начал объяснять, что именно, и тут до него дошло.
— Эх, чёрт возьми! Совсем у меня ум за разум зашёл. Как ты поедешь? У тебя ни прав, ни документов… А сейчас, небось, менты все, какие у них есть «Перехваты» и прочие схемы в действие ввели. Тут и я то ли проскочу, то ли нет. Всё. План отменяется. Грузитесь…
— Давайте все останемся, — предложила Анастасия.
— Не пойдёт, — возразил Фёст. — Случись новая заварушка, по-светлому мы все вместе не прорвёмся. Сейчас поехали, время единственно благоприятное…
Мало кому известными дорогами, скорее — с трудом проходимыми просеками — они выбрались к Волоколамскому шоссе. Ухитрились, наверное, из-за своего одновременно респектабельного и разгульного вида спокойно миновать все стационарные и передвижные посты. ППС, ДПС и поддерживающие силы высматривали совсем другой контингент. Домой вернулись в самый раз, до начала пробок.
— Теперь — всем отдыхать, — распорядился Фёст, убедившись, что за окнами нужной половины квартиры — время Секонда, не его. — Не слишком у нас спокойный пикничок получился. Ну да ладно, другим разом отдохнём спокойнее, если Вадим Петрович пригласит…
… Для связи с «Валгаллой» имелась фиксированная частота, так что найти Воронцова не составило труда. Вновь увидев пароход и ставший привычным пейзаж, Секонд испытал чувство, похожее на умиротворение. Вот то место, где нет «ни скорбей, ни воздыханий». А то за истекшие сутки нервотрёпки было многовато. Он сам себе удивлялся — казалось бы, ничего особенного не случилось, и не такое приходилось видеть, а вот поди ж ты. Вадим ещё не догадывался, что таким образом он ощутил «давление времени». Предупреждал ведь Шульгин — походы именно для него из химеры в реальность могут закончиться плохо. Точнее — неизвестно как и чем. Вплоть до развоплощения.
