осушил его до донышка. – Что, еще по бокальчику?
– Только, если угостишь. Я мелочевку уже спустил, а крупные дробить не охота.
– Да не вопрос, – ответил охотник, и собрался отправляться к стойке.
– Погоди, – остановил его Тимофей. – Тут подавальщица есть. Да только брезгует она промеж пьяных ходить, пока не позовут.
Иван повернулся, и с трудом рассмотрев сквозь клубы сизого дыма стойку, крикнул корчмарю, мол, еще четыре пива. На что тот кивнул. На мастера воззрились несколько осоловелых взглядов завсегдатаях, осмотрели с ног до головы и тут же потеряли интерес, потому что в зале появилась подавальщица.
В белом платье–рубашке расшитом орнаментом, в красном передничке, русая коса до пояса, горделивой походкой, будто пава, она несла поднос с гусем и пивом.
Энергетическая обстановка в зале тут же изменилась. Ток энергетики по телам пьянчуг и простых посетителей заплескался, заструился, зашевелились паразиты, откачивая в свои брюшка хлынувший избыток энергии. Даже хмурый Тимофей оживился, и серость лица сменилась легким румянцем. Заблестели глаза, заалели и вскипели потоки, бегущие по его телу. Коронарные выбросы с силой хлынули в сторону Ивана, и он едва не отшатнулся, но вовремя опомнился.
Тощий паразит на затылке работяги несмотря на активность, не получил и доли энергии от Тимофея. Он был не подвижен и в прозрачное брюшко, не поступило от хозяина ни капли. У остальных напротив, паразиты пили, захлебываясь из встревоженных потоков наполняя свои полупрозрачные брюшка.
Красивая девушка, несущая поднос, напротив была холодна словно айсберг. Она окатывала осклабившиеся пьяные лица холодным взором синих глаз. Казалось один взмах длинных ресниц, и похабная усмешка навеки замерзнет на лице того или иного посетителя. Но в действительности же она умело лавировала среди оживившихся пьянчуг, избегая шлепков и щипков, жирных, и пропахших рыбой, дрожащих рук. Миновав назойливых мужиков эта снежная королева, остановилась у их столика.
Перед Иваном стали появляться пивные бокалы с пенными шапками, только что испеченный, истекающий соком жирный гусь с гарниром из овощей, свежий, душистый хлеб, и такая редкость, как салфетки.
Одну из кружек он поставил Тимофею, что словно невзначай, бросил взгляд на подавальщицу. Иван тоже взглянул на ее миловидное личико, но сразу же был послан, куда подальше надменным взглядом ледяных озер ее глаз. Услужливая фантазия даже предоставила ощущение дуновения, обжигающего холодом ветра.
– Разделим по–братски? – подмигнул мастер, Тимофею указывая на источающего ароматную дымку гуся. – Я один не одолею.
– А? – будто опомнился полыхающий Тимофей. – Не откажусь, – улыбнулся он и снова, вскользь окинул взглядом ладную девушку.
Еще, когда она расставляла заказанное блюдо на столик, Иван заметил, как она украдкой постреливала глазками в Тимофея. В то же время, страшилась встретиться с ним взглядом, а ее холодная энергетика заалела и начинала бурлить. И думал он, что ей богу как дети. Сменяются времена, эпохи, эры, гибнут цивилизации и на их прогнивших останках появляются новые ростки, а человеческое поведение, мимика и ужимки не меняются.
Доводилось ему от скуки читать древние романы, на чудом сохранившихся носителях, переживших и катастрофу, и все перемалывающий своим движением ледник. Все те же охи – вздохи. Трепет ресниц. Румянец на щеках, и взгляды украдкой, будто невзначай. Все так же, как и сотни лет назад. Правда, говорил один старый ментор в Обители, что было время, которое он назвал «Новый Рим». А точнее, это был двадцать первый век, когда вопреки прогрессу, который должен был вознести общество на новый духовный уровень, человечество обленилось, оскотинилось, чуть не схватилось опять за палки и не влезло обратно на деревья.
Люди тогда утратили всякую мораль, духовность и веру. Сношались друг с другом будто дикие животные без разбора. Копировали друг друга, обезличивая и лишая себя индивидуальности. Поклонялись лживым и продажным идеалам. Продавали тело и душу за бесполезные мелочи, преклонялись пред бессмысленными вещами, от которых не было проку, но ценились они выше, чем собственное достоинство, о котором в ту пору забыли напрочь. Как забыли об уважении, чести, совести, сострадании и милосердии.
Ширилась и поедала эта гангрена души молодежи, а через них переходила и на старшее поколение, и загнило общество, отупело. С большим трудом, потом, а иногда и кровью, преодолело человечество те темные времена и выбралось, наконец, в космос. Но снова пошла черная полоса.
Так изранили, истощили и загадили люди свою родную планету, соблазнившись новыми мирами, что теперь имеем, что имеем. А по сути, имеем мы новую эру. Не поразила бы снова чума бездуховности выбирающееся из грязи, страха и расцвета каннибализма человечество. Не сменился бы румянец и блеск влюбленных глаз, отупелым, бессмысленным взглядом и искусственными, бездушными масками вместо лиц. Не дай Бог, не дай Мать Сыра Земля.
– Эй, Иван, – позвал уплетающий гусиную ножку Тимофей. – Ты где витаешь? Гусь стынет. На диво вкусный он сегодня. И пиво вкусней. Недаром говорят, что на халяву и уксус сладкий.
– Ты ешь, не обращай внимания. Бывает у меня такое. Задумаюсь, ни с того ни с сего, да хрясть, и мордой об землю. Думаешь, чего у меня физиономия такая битая вся, – улыбнулся Иван, и отломал жирную ножку от гуся.
– А, это бывает. Вон у нас один так тоже все ходил, лбом столбы считал. Над ним все потешались, чудной мол, дурень. – Тимофей вдруг задумался, облизать пальцы, или вытереть салфеткой, но решил не корчить интеллигента и все же облизал.
– А потом?
– А потом, он придумал водные генераторы. Верней не придумал, а воспроизвел старые технологии, электрифицировал поселок, потом при содействии меценатов и гильдии технократов разработал и построил завод. Вот тебе и дурень. Не зря, видать, я его в детстве деревянной лошадкой по темечку колотил, – заулыбался Тимофей. – Теперь уважаемый человек. Изобретатель.
– А лошадка та сохранилась?
– А что?
– Да мне бы разок–другой, тоже по темечку, – засмеялся Иван.
– Увы и ах, но нет, – развел руками Тимофей. – Как сквозь землю. Сам теперь ногти грызу от обиды.
Так они за разговором прикончили гуся, и пару кружек пива. Тимофей вдруг расщедрился и через сорок минут, снежная королева подавала на стол тушеного аспида, сыр, вино и фрукты. Получив по серебрушке чаевых от Ивана и Тимофея она, продолжая уклоняться от хамья, отправилась в направлении кухни.
Закончилось пиво, за ним вино и аспид, что оказался отменно приготовленным, закончился тоже. Захмелевший Иван, исподтишка выуживал у нового знакомого, который захмелел куда сильней его самого, информацию о самоубийцах и сошедших с ума бедолагах, когда в зале началась возня, и корчмарь стал прикрикивать на посетителей.
Один из перебравших мужиков, схватил подавальщицу за платье и
