(3С); в «марсианской реакции» на сказку про Красную Шапочку «даже бабушка и охотник под подозрением», единственным положительным лицом оказывается волк. Толкованне-как-разоблачение антигерменевтично, оно напоминает неправый суд, исходящий из презумпции виновности. Сюда же Салтыков-Щедрин и прочая «обличительная» литература.
Зеркало понимающего
Как зеркало показывает невидимое — возвращает мне мою другость, так моя мысль возвращается ко мне в дружеском ответе понимающего словом, в котором я узна`ю смысл («--в этом толковании единый мой сон себя узнаёт» — Иосиф и его братья). Но понимающий всегда недопонимает, а непонимание автопортретно. Поэтому наш язык не только зерцало мира, он и невольный образ нас самих.
Зеркало для невидимого. Не повторять видимое как в калейдоскопе назначено зеркало — согласно двум ересиархам Борхеса, Хакиму и безымянному укбарцу, зеркала «отвратительны» и «ненавистны», потому что умножают существующее, — а показывать невидимое, иное. Отсюда девичьи гадания с зеркалом и волшебное зеркало в сказках, отсюда же страсть к зеркалам у женщин с их одержимостью чужим, мужским взглядом. Ведь себя, свое лицо, свои глаза не видишь; пословица говорит: «В лицо человек сам себя не признáет, а имя свое знает» или «Имя свое всяк знает, а в лицо себя никто не помнит» (ПРН, с. 704 и 308). А это из Попытки записей о маме Ариадны Эфрон:
Из зеркала на меня смотрит другая девочка, и эта девочка — я сама. Но так не бывает. Когда рядом с той, другой в зеркале появляется моя Марина, в этом нет ничего удивительного. Марину я всегда вижу со стороны — снаружи, а я — это я, и чувствую себя изнутри. Чувствовать себя изнутри и в то же время видеть со стороны — нельзя. Словом, я была одна, а потом «меня» стало две, и это раздражает. Где живу другая я? —
Волшебное зеркало. В рассказе Ван Ду (эпоха Тан) Древнее зеркало лиса обернулась девушкой, а чудесное зеркало отразило лису. Зеркало Елены Премудрой (НРС, 237) находит героя сказки и за третьими облаками и в пучине морской, не находит только когда он спрятался за само зеркало; в другом варианте (236) у Елены Премудрой волшебная книга, которая тоже показывает всё в мире кроме себя. К магии зеркала см. С. Толстая, Зерк. слав.; Е. Душечкина, Зерк. Инд.
«Я» в зеркале как другой. Зеркало прежде всего средство, причем неудовлетворительное, убедиться в собственной воплощенности, которая так же не дана нам непосредственно, как чужая одушевленность. Не отвлеченные тело и душа существуют «в самóй живой переживаемой жизни», но «первичные реальности» (М. Бахтин) «другой для меня» и «я для себя», мой бесплотный дух, ср. «Да просто я не имею формы--я весь — дух--» в Уединенном Розанова (запись Удивительно противна мне моя фамилия--), и чужое бездушное тело. У Музиля стоящей перед зеркалом Агате «казалось, будто сама она стоит здесь без тела, а тело ее принадлежит этой госпоже Хагауэр в зеркале--»[60] (Человек без свойств, 2.21), это для другого человека было бы две Агаты Хагауэр. Зеркало удваивает меня для другого человека, не для меня самого, а я сам, иной по отношению к другим мне людям, единственный и не как все, вижу себя в зеркале как другого и учусь узнавать себя в своем отражении: Неужели вон тот — это я? — Ходасевич (Перед зеркалом). Мое лицо — для других, так и мое имя, с той разницей, о какой говорит приведенная раньше пословица, а сходство между именем и лицом она подразумевает; каждый из нас для себя иной, некто «без лица и названья» (если вспомнить ахматовскую цитату в Поэме без героя[61]), никто. О чувстве фальши у человека перед зеркалом см. в Авторе и герое Бахтина (ЭСТ1 с. 31 сл.) и его заметку в БСС 5, с. 71; к «человеку у зеркала» еще см. статьи В. Топорова и Т. Цивьян в Слв., 1997, № 1, с. 4—11 (есть и рукопись Топорова Семант. зеркала). Пример рассуждений о зеркале как всего лишь средстве удвоения: Ю. Лотман, Культ, взрыв, с. 114–16; зеркалу посвящен сборник ТЗС 22. О зеркале в литературе, в том числе о жанре «зерцал», см. хотя бы Г. Грабес, Зерк. образность, о зеркале в искусстве — Г. Хартлауб, Волшебство зерк.
К «Неужели вон тот — это я?» Ходасевича — Набоков о «недоумении перед ночным зеркалом» в рассказе Ужас: «--я глядел на свое отражение в зеркале и не узнавал себя. И чем пристальнее я рассматривал свое лицо, — чем настойчивее я говорил себе: вот это я, имя рек, — тем непонятнее мне становилось, почему именно это — я, и тем труднее мне было отожествить с каким-то непонятным „я“ лицо, отраженное в зеркале.--» И Лев Лосев, В отеле и Один день Льва Владимировича (Чудесный десант, ср. здесь же От автора). А еще «Что это там за рожа?» из басни Крылова Зеркало и Обезьяна.
К стыду от себя в зеркале по статье С. Бочарова Холод, с. 131 слл., — С. Жожикашвили в ВЛ, 1997, № 4: «К рассуждениям Бочарова о зеркале можно добавить еще одно: зеркало есть визуальное свидетельство, что ты есть, без зеркала можно было притвориться, что ты только точка зрения, взгляд--, как ребенок, закрывающий глаза, думает, что спрятался, ведь его присутствие подтверждалось для него прежде всего тем, что он видит всё вокруг. В зеркале человек увидел себя в окружении других предметов, и это невероятно стыдно.» (с. 160) — с учетом бахтинских «кругозора» и «окружения». Ведь «Я не то, чтó видим в себе, а то, чем всё видим, смотрящий взор.» — В. Бибихин, Узнай себя (с. 290).
Другой как зеркало. Женщине зеркало нужно чтобы знать, как она выглядит, это «я для другого», а мужчина при виде своего отражения скорее пытается понять, кто он такой, это «я для себя», но оба не достигают цели. «Лучшее зеркало — глаза мужчины», напоминает женщине нерусская пословица, про то же самое русская На то у селезня зеркальце /зеркальца (на груди или на крыльях), чтобы утки гляделись (СВРЯ, ст. Зеркало и Селезень), поскольку слово зеркальце значит и «зрачок», вернее «зрачок с человечком-отражением»; ср. «Глаза — зеркало души». Цветаева об Андрее Белом: «а глаза у него всё-таки были самые неверные, в которые я когда-либо глядела, гляделась» (Пленный дух, 2, в скобках) — выразительно это глядела-сь, сюда же из заговора, «чтобы муж жену любил» (Великор. закл., 47): «Как люди смотрятся в зеркало, так бы муж смотрел на жену да не насмотрелся--». А зеркало мужского самопознания, в которое смотрится шут Nemo, т. е. Никто, на рисунке с двусмысленной подписью «Никто (не) познал самого себя» в объемлющем рисунке Брейгеля Каждый (Elic), это, по выражению С. Бочарова, «внутреннее зеркало» (О худож. мирах, с. 146), не «внешнее». К зеркалу самопознания см. Н. Южде, Метаф. зерк., ЗВ, и Грабес, Зерк. образность, с. 137–39. Зеркалом, другим мною становится для меня друг; есть изречение «Друг — твое зеркало», так уже у Платона и Аристотеля (Федр, 255d, и Большая этика, 1213а). Я вижу себя в друге как другого, недаром друг по Аристотелю не только зеркало, он и символ, вторая половинка целого (Эвдемова этика, 1239b). Другой-для-меня и я-для-себя, вот первичные половинки цельного человека, изображенного андрогином в плато-новом Пире.
Зеркало тела, души и духа. Лучшее зеркало женского тела это глаза мужчины, зеркало души, сердца это лицо друга, а зеркало духа, ума, меня самого для себя — бог. Из Бахтина к мужскому самопознанию: «Но я-для-себя — другой для Бога.-- Чем я должен быть для другого, тем Бог является для меня.» (Автор и герой, с. 52), ср. Алкивиад I Платона, 132с—33с; об узнании себя в другом — Бибихин, Язык филос., с. 170–76. Лицо как зеркало изображается анфас и со взглядом на зрителя. Но Вий и Хома Брут тоже смотрят друг на друга. У мусульманского ангела смерти Израила / Азраила разные лица для грешников и праведников, то есть у него «лицо как зеркало» (сказал один курд на уроке датского) — зеркало души, за которой он пришел.
Зеркало понимающего и автопортрет непонимающего. К концовке первой части бахтинского К философским основам гуманитарных наук — «Несказáнное ядро души может быть отражено только в зеркале абсолютного сочувствия.» и немного выше поясняющая фраза «Неовнешняемое художественно ядро души (я для себя).» (БСС 5, с. 9) — см. Бочаров, Событие бытия, с. 511—13, и в БСС 5, с. 465 сл. Подобным зеркалу делает сочувствующего-понимающего его самоотречение. Таков Достоевский по Бахтину: «бескорыстный художник», он с «последовательным антигедонизмом» отдает своему герою последний авторский «избыток» (1961 год. Заметки в БСС 5, с. 343 слл.). Мое чувство и моя мысль, воссозданные сочувственным пониманием, так что кажется, будто они взяты у меня готовыми — по-няты, возвращаются ко мне в ответе — отражении понимающего друга, мысль возвращается ко мне словом, но моим словом, в котором я узна`ю смысл. «В трудных случаях Мария Ивановна всегда советовалась со всеми, ей было всё равно, с кем бы ни советоваться, лишь бы свою мысль увидеть в зеркале и думать о ней как о чужой.» — Пришвин (Кащеева цепь, 4). А чем меньше понимания в слове, тем меньше в нем виден предмет речи и тем больше виден сам непонимающий, кто «судит по себе». Мы воссоздаем чужую мысль не во всей ее полноте, наше понимание-и-вместе-с-тем-непонимание (по В. Гумбольдту и Потебне) я бы сравнил с зеркалом не сплошным, а местами прозрачным, за которым проглядывает сам недопонимающий, или даже с простым, но иногда и отражающим стеклом. Из-за этой-то бессознательной и потому дурной автопортретности непонимания имеет смысл ходячее сам дурак или от такого слышу в ответ на обзывание. Зато непонимающий создает, «С умом — подумаем, а без ума — сделаем» (ПРН, с. 445), «homo non intelligendo fit omnia», сказал Джамбаттиста Вико (Новая наука, 2.2.2.1/405), и зеркало понимающего отражает создание непонимающего, созданное им по своему образу и подобию. На карамзинское предостережение «Творец всегда изображается в творении и часто — против воли своей.» (Что нужно автору?) возразил молодой Достоевский своим «Во всём они привыкли видеть рожу сочинителя; я же моей не показывал.» (по поводу Бедных людей) из письма брату Михаилу от 1.2.1846, но согласна с Карамзиным притча, которую рассказал Борхес в послесловии своего Создателя и перед смертью в сонете Итог: художник, много лет писавший громадную картину мира, умирая видит, что это автопортрет, la imagen de su сага (тут вспоминаются картины Джузеппе Арчимбольдо и пририсованный нос битовского пейзажиста). Язык — вот зерцало мира, в меру нашего понимания мира, а в меру человеческого непонимания это невольный образ самого (мирового) человека. Но если бы художник намеренно писал автопортрет, а не мир, двоякого изображения не получилось бы; итак, познай самого себя, стань Nemo.
