хотел, чтобы все видели во мне чистую, невинную жертву.
Он сидел рядом со мной на моей первой пресс-конференции – на этой пресс-конференции я упала лицом на стол и меня вырвало. Он вместо меня рассказал мою историю. А в той части, где задавали вопросы, я сидела рядом с ним и улыбалась, а когда мне стали задавать вопросы, я ответила, что он «мой герой», что он «мое всё», что он «мой рыцарь в сияющих доспехах». Так оно и было. В то время между мной и вопиющим безумием стоял только Гарретт П. Кэннон.
И чему ж тут удивляться, что я в него влюбилась?
* * *
На протяжении двух лет я была счастливой маленькой идиоткой, которая делала то, что ей говорили. Я оставила все случившееся в прошлом. Я старалась забыть обо всем.
– Зачем жить в прошлом? – чирикала я, отважно улыбаясь.
Кого-нибудь лучше моих приемных родителей я и пожелать себе не могла. К следующему Рождеству им почти удалось меня убедить, что все идет нормально. Мы брали напрокат фильмы, катались на коньках, сидели дома и долго-долго играли в «Монополию», готовили изысканные блюда – все что угодно для того, чтобы я забыла о Рикки.
На следующее Рождество я дала Майку и Лиз разрешение попробовать какие-нибудь рождественские украшения и втайне пришла в гораздо больший восторг, чем ожидала, когда увидела в общей комнате подарки в обертках с моим именем. И я позволила себе уверовать, что все снова будет нормально. Что Майк и Лиз помогут мне зажить обычной жизнью. Я не брала в расчет Билли, младшего брата Рикки. Никто не брал.
Билли отбывал срок в закрытой палате психиатрической больницы за нападение на соседа из-за ссоры, в которой они никак не могли договориться, в какой день кто выставляет бачок с мусором, а в том, что случилось с его старшим братом, он обвинял меня. Когда подошло Рождество, он решил, что должен дать мне знать, какого он мнения обо мне. Он достал где-то костюм Санты и задушил своего соседа по палате, а потом принялся стрелять в помещении приемного покоя, где убил двоих, оба были полицейскими. Конечно, когда люди поняли, чей он брат, все перешли в режим полной боевой готовности. Мне отчаянно нужно было связаться с Гарреттом, но он давал интервью прессе, говорил, что ему следует проявлять крайнюю осторожность, глядя в бездну, потому что бездна тоже смотрит на него.
Но он нашел время отправить к дому моих приемных родителей полицейских на дежурство. Общим числом четыре, и все несли дежурство на улице у входных дверей. А потому Билли вошел в заднюю дверь. Первой убил Лиз, а потом – Майка.
Я была слишком испугана, чтобы двигаться, чтобы бежать, и мои шрамы пульсировали, как свежие раны, в течение всех тех трех часов, что он держал меня в кухне. Поначалу он бил меня, когда я производила какой-нибудь звук. Потом он стал меня бить ради удовольствия. Он использовал литой дверной стопор с фигуркой кошки – он так нравился Лиз. Он так покалечил мне череп на затылке, что врачам пришлось ставить туда металлическую пластину. В те несколько раз, что мне приходилось летать на самолете, металлодетектор не пропускал меня.
Я уверена, он и меня бы убил, если бы один из копов не позвонил в дверь, потому что ему понадобилось в туалет. Билли застрелил его и удрал через заднюю дверь. Они его потом искали двадцать четыре часа. Гарретт пристрелил его ровно в 3:14 дождливой рождественской ночью, потом тащил его, истекающего кровью, бросил на заднее сиденье патрульной машины. На сей раз курс лечения был короче. К этому времени Гарретт понял, что, когда речь заходит о коммерческих сделках, живой убийца лучше мертвого.
И опять Гарретт ждал, когда меня выпишут из хирургии, и был готов принять благодарности за спасение меня во второй раз. Прежде я готова была целовать землю, по которой он ходил. Это была какая-то щенячья любовь. Теперь мне уже стукнуло восемнадцать, и он в благодарность хотел кое-чего побольше, чем щенка. В первый раз мы занимались сексом в моей больничной палате. Он был на двадцать три года старше меня. Меня это не беспокоило.
У него были жена и дети, но я, оставаясь одна, звонила ему домой вся в слезах и умоляла прийти и защитить меня. Гарретт сказал жене, что его образ запечатлелся во мне, как образ мамы-утки у утенка. До брака с Гарреттом она успела побывать замужем. Ее первый муж сел в тюрьму за убийство ее брата. Она не относилась к тем женщинам, которые задают слишком много вопросов.
В течение двух лет Гарретт был для меня всем. Он регулировал мое общение с прессой, вел мои контракты, ходил на все мои встречи, а я делала все, что он хотел. Я чувствовала себя окруженной заботой и защитой. Я даже не отдавала себе отчета в том, как много он получает от связи со мной.
В то время поездка со мной в Лос-Анджелес на первый фильм «Колокола смерти» была для него крупным делом. Продюсерам требовалась какая-нибудь хитрость, чтобы люди заметили их помоечное творение, а я была глупа и поверила Гарретту, когда он сказал, что это пойдет мне на пользу. Мне и в голову не приходило спросить, сколько они платят ему. В последнюю минуту у меня случилась паническая атака, я не выдержала и уехала назад в Американ-Форк. Он сказал, что ничуть не возражает против того, что я сорвала его сделку, но после того случая стал все реже звонить мне, а потом вообще перестал ко мне приходить, а спустя еще какое-то время совсем забыл про меня, и я долгое, долгое время каждый вечер плакала до изнеможения, пока не засыпала.
Я думала, что Гарретт оставил меня, но в конечном счете поняла, что всегда была одна. Я сделала все, что они просили меня сделать, но это случилось опять. Никто не мог обеспечить мою безопасность. Никто не приглядывал за мной. Обеспечить мою безопасность могла только я сама. И я взялась за это дело.
Иногда я целый год живу с мыслью, что всё – та история исчерпала себя. Но в глубине души я знаю, что заслуживаю тюрьмы. В глубине души я знаю, что заслуживаю ада.
Особенно теперь, когда у них есть письма и все остальные знают это.
* Доктор Кэрол Эллиотт, частные замечания по результатам
