Это важно для нас обоих — договориться о том, что никакого продолжения не будет. Меня, в отличие от Джина, дома не ждала жена, но я выстроил свою концепцию семейной жизни — и Рози, которая после секса наверняка выходит на балкон покурить, в нее не вписывалась. Странно, но почему-то на этот раз идея перекура не вызвала у меня отвращения.
— Надо кое-что принести из моей комнаты, — сказал я.
— Молодец, что догадался. Только не исчезай надолго.
Мой номер был всего одиннадцатью этажами выше, поэтому я поднялся по лестнице. Вернувшись к себе, я быстро принял душ и пролистал книгу, которую подарил Джин. В итоге он оказался прав. Невероятно.
Прошло сорок три минуты, и я спустился по лестнице на этаж Рози. Я постучал в дверь, и Рози открыла мне, теперь уже в пижаме — которая, надо признать, была еще более откровенной, чем полотенце.
— Извини, оно слегка выдохлось, — Рози держала два бокала шампанского.
Покрывало на кровати было откинуто, окна зашторены, и только одинокий ночник горел. Я вручил ей книгу Джина.
— Поскольку это наш первый — и, возможно, последний — секс, а ты, несомненно, более опытна в этих вопросах, предлагаю тебе выбрать позу.
Рози пролистала книгу, потом вернулась в начало. Она остановилась на первой странице, где Джин поставил свою символическую подпись.
— Это Джин тебе дал?
— Да, это его подарок в дорогу.
Я попытался прочесть выражение лица Рози. Показалось, что в нем промелькнула злость. Но уже в следующее мгновение она смягчилась и произнесла совсем спокойно:
— Дон, извини, я не могу. Мне действительно очень жаль.
— Я что-то не то сказал?
— Нет, все дело во мне. Извини.
— Ты передумала, пока я ходил к себе?
— Ага, — сказала Рози. — Именно. Мне жаль.
— Ты уверена, что причина не во мне?
Рози была моим другом, и теперь меня больше всего беспокоила опасность потерять эту дружбу. Вопрос с сексом как-то рассосался.
— Нет, нет, только во мне. Ты был на редкость деликатным.
Такого комплимента я удостоился впервые в жизни. Очень успокаивающий комплимент. Вечер не превратился в полную катастрофу.
Сон, однако, никак не шел. Я остался без ужина, а на часах — всего лишь двадцать пятьдесят пять. Клодия и Джин наверняка были на работе — там, в Мельбурне; да мне и не хотелось говорить ни с одним из них. Я счел неразумным снова беспокоить Рози, поэтому позвонил своему единственному оставшемуся другу — Толстяку. Дейв уже поужинал, но мы пошли в пиццерию, и там он съел второй ужин. Потом мы перешли в бар, где смотрели бейсбол и говорили о женщинах. Я уже не помню, кто и что говорил, но подозреваю, что наши рассуждения вряд ли могли быть полезны для составления обдуманных планов на будущее.
28
На меня нашло затмение. Звучит банально и, конечно, несколько избыточно для ситуации, в которой я оказался. Мой мозг продолжал функционировать, сердце по-прежнему билось, я не забывал дышать. Я сумел упаковать свой багаж, съесть завтрак в номере, доехать до аэропорта Кеннеди, зарегистрироваться на рейс и загрузиться в самолет до Лос-Анджелеса. Мне даже удавалось общаться с Рози — в той степени, в какой это было необходимо для координации всех вышеперечисленных действий.
Но вот мыслительная функция мозга зависла. Причина очевидна: эмоциональная перегрузка! Мои эмоции, обычно умело контролируемые, в Нью-Йорке были выпущены на свободу — по совету Клодии, опытного психолога-клинициста, между прочим; вот и получи перевозбуждение. Теперь чувства пошли вразнос и подавляли мою способность к рациональному мышлению. И это в тот момент, когда мне надо было мобилизовать весь свой разум для того, чтобы проанализировать жизненно важную проблему.
Рози заняла место у окошка, а я в полном ступоре сидел у прохода. Я прослушал предполетные правила техники безопасности, впервые не задумываясь об их недоработанности и бессмысленности. В случае катастрофы вряд ли кому удалось бы выполнить больше одного из перечисленных пунктов.
— Как ты себя чувствуешь, Дон? — Рози накрыла мою руку ладонью.
Я попытался сосредоточиться на анализе приобретенного опыта и сопутствующей эмоциональной реакции. Понятно, с чего следует начать. По логике, мне не было никакой необходимости возвращаться к себе в номер за книгой Джина. Первоначальный сценарий — я разрабатывал его еще в Мельбурне, готовясь к сексуальному контакту, — не предусматривал знакомства Рози с этой книгой. Может, я и неуклюж, но при таком авансе в виде поцелуя от полуобнаженной женщины вряд ли могли возникнуть трудности в продолжении. Мои познания в сексуальных позах были бонусом — возможно, неуместным для первой встречи.
Так почему же тогда инстинкты подтолкнули меня к действиям, которые уничтожили открывшуюся возможность? Ответ первого уровня казался очевидным: они подсказывали мне, что продолжать — не стоит. Но почему? У меня нашлось три возможных ответа.
Я боялся, что провалю первый секс.
Этот вариант я отмел довольно быстро. Вполне возможно, что я был не столь опытен в этих вопросах и от страха мог оплошать, хотя считал это маловероятным. Но смущение такого рода — для меня дело привычное, даже в присутствии Рози. Сексуальное влечение было куда сильнее желания защитить свой имидж.
Отсутствие презерватива.
Поразмыслив, я понял, что Рози могла решить, будто я отлучился за презервативом. По всем правилам безопасного секса мне, конечно, следовало иметь его при себе, да наверняка и у консьержа был запас, наряду с зубными щетками и бритвами. То, что я не обзавелся презервативом, доказывало, что подсознательно я не был готов к сексу. Джин однажды рассказывал мне, как он мотался по всему Каиру в поисках ларька с кондомами. Моя мотивация определенно не была такой сильной.
Я не смог бы справиться с эмоциональными последствиями.
Третий вариант пришел мне в голову только после того, как я исключил первый и второй. Я тотчас догадался — опять же инстинктивно! — что он был единственно правильным. Мой мозг к тому моменту был уже перегружен эмоционально. Не смертельным спуском из окна хирурга. Не воспоминаниями о темном подвале, где меня допрашивал бородатый психиатр, готовый на все ради сохранения тайны. И даже не тем, как держала меня за руку Рози по дороге из музея к метро, — хотя этот эпизод тоже к спокойствию не располагал. Нет, нет и нет. Меня взбудоражила вся эта нью-йоркская неделя общения с Рози.
Инстинкты подсказывали, что если к этому потрясению я добавлю еще безумия секса, мои чувства уж точно возобладают над разумом — и приведут прямиком к роману с Рози. Это было бы катастрофой по двум причинам. Во-первых, Рози совершенно не годилась на роль спутницы жизни. А во-вторых, она ясно дала понять, что наши отношения ограничатся лишь Нью-Йорком. Эти доводы были абсолютно противоречивыми и взаимоисключающими, они основывались на разных исходных данных — и я понятия не имел, какой из них был верным.
Самолет пошел на снижение. Я повернулся к Рози. Прошло несколько часов с тех пор, как она задала свой вопрос, — и теперь я мог ответить на него вполне осмысленно. Как я себя чувствовал?
— Я в смятении, — вырвалось у меня.
Я подумал, что она уже и забыла, о чем спрашивала. Но, возможно, мой ответ пришелся как нельзя кстати.
— Добро пожаловать в мир.
Первые шесть часов нашего пятнадцатичасового перелета домой я боролся со сном, пытаясь восстановить биологические часы. Далось мне это нелегко.
Рози спала несколько часов, потом смотрела фильм. Я покосился в ее сторону и увидел, что она плачет. Она сняла наушники и вытерла слезы.
— Ты плачешь. Что-то случилось?
— Дала слабину, — сказала Рози. — Грустная история. «Мосты округа Мэдисон». Я так полагаю, ты в кино никогда не плачешь.
— Совершенно верно. — Решив, что это может быть истолковано не в мою пользу, я добавил в свою защиту: — Кажется, это привилегия женщин.
— И на том спасибо. — Рози снова затихла, но, похоже, успокоилась.
— Скажи, — спросила она, — ты вообще что-то чувствуешь, когда смотришь кино? Ты видел «Касабланку»?
Она не застала меня врасплох. Этот же вопрос мне задавали Джин и Клодия, после того как мы вместе посмотрели DVD, — так что у меня было время подумать над ответом:
— Я видел несколько романтических фильмов. Нет, не чувствую. В отличие от Клодии, Джина и, по всей видимости, от большинства представителей человечества, меня не трогают лав-стори. Надеюсь, такая реакция ненаказуема.
В субботу вечером я навестил Джина и Клодию за ужином. Неожиданно для себя я почувствовал последствия перелета, а потому не смог представить связный отчет о поездке. Я пытался рассказать о своей встрече с Дэвидом Боренштейном в Колумбийском университете, о том, что видел в музеях, о еде в ресторане «Момофуку Ко», но они с маниакальной настойчивостью допрашивали меня на предмет отношений с Рози. Баловать их подробностями я, разумеется, не собирался, а уж о проекте «Отец» и вовсе не могло быть речи.
