– Насколько я помню, у нас свободные отношения, – играла свою роль Летисия.
– Ты, наверное, не слышишь меня – они выкрали твоего ребенка, убили приставленного к нему моего человека Сосу. Они отправили на тот свет Густаво Сосу. Ранили моего телохранителя – Рикардо ранен. Они потребовали выкуп – два миллиона долларов. Я согласился заплатить. Рикардо и Coca передали им деньги, но они не вернули мальчика. Они стреляли в моих людей и одновременно трахали тебя, сучка!
– Они не тронут Альфонсито, они знают, что ты не простишь им этого. К тому же они жадные, эти итальяшки не упустят возможности подоить тебя еще. Они просто прощупали тебя – раз ты так легко расстался с двумя миллионами, значит, с тебя можно вытрясти гораздо больше, – спокойно рассудила Летисия, словно речь шла не о ее чаде.
Прошла неделя. Летисия донимала Канозу расспросами, какие шаги тот предпринял для освобождения Альфонсито. Дон Орландо клялся, что делает все возможное, что итальянцы не выходят на связь и нет никаких известий о местонахождении ребенка. Они лгали друг другу в лицо, изображая из себя встревоженную, но не отчаявшуюся мать и заботливого, но не паникующего отчима. В конце концов у дона Орландо нервы сдали раньше.
– Они убили нашего мальчика, – сообщил он ужасающую новость, ни сном ни духом не ведая, что сожительница переиграла его задолго до этого признания. – Эти изуверы утопили его.
– Как ты узнал? – вопрошала не сломленная трагическим известием мать.
– Рыбаки выловили тело, я ездил на опознание, – почти веря в произносимое, молвил Каноза.
– Я хочу его увидеть, – с надрывом изрекла Летисия.
– Это жуткое зрелище, я опознал его с помощью нашего лечащего врача мистера Гофмана. Помнишь, он удалил мальчику аппендикс год назад? Алан идентифицировал личность с помощью сохранившихся рентгеновских снимков по костям и фрагментам кожи. Думаю, ты сможешь поговорить с ним, если захочешь, но смотреть на это тебе точно не стоило. Я на правах отца написал заявление о кремации. Мы похороним его завтра утром.
– Он уже в раю. Мой мальчик, – ее слезы не были наигранными. То были слезы неподдельной радости, ведь коммунистка Рамон искренне верила, что социалистическая Куба является раем на земле. Ее Альфонсито только теперь, на Острове свободы, в полной безопасности.
Она давно просила об этом. Карлос мог выполнить ее просьбу раньше, когда мальчику еще не угрожала такая опасность. Он плод их любви. Ее и Карлоса. Кубинского резидента. Хотя да, он ведь не в курсе. Летисия не стала убеждать Карлоса в отцовстве, он лучше других знал, на что ей приходилось идти во имя Революции – он сам давал ей инструкции. Соответствовать образу путы, женщины легкого поведения, развратной нимфоманки. За эти годы в Майами она так вжилась в свою роль, что с трудом вспоминала себя иной – доверчивой и романтичной, влюбчивой и чистой, как кубинский цветок мари-поза. Карлос сделал ее имидж роковой женщины ее оружием. И он, наверное, был прав, имидж не раз помогал ей выходить сухой из воды. Здесь, в Майами, все не так, как в Сальвадоре или Гватемале. Там врага надо было просто уничтожить, а здесь с ним приходилось спать, чтобы выведать планы, раскрыть сеть, чтобы потом одним махом взорвать этот контрреволюционный спрут, который пытается вонзить свои щупальца в их непреклонный и свободолюбивый остров… К чему портить отношения с Карлосом недоверием? Все останется как есть. Пусть настоящий отец, так же как отчим, думает, что она сама не знает, от кого зачала. У нее было много мужчин, отцом мог стать любой из них… И все-таки Карлос «лока»,[53]неужели он не понимает, что она бы не родила ни от кого, кроме него… А еще кубинский резидент.
«Наконец-то сучка заплакала, – с удовольствием отметил про себя дон Орландо. – Хоть что-то может растрогать эту тварь до слез. Как же я ее хочу…» – он с вожделением пожирал Летисию глазами, даже не претендуя на сексуальную близость в ближайшие несколько дней.
– Возьми меня! – вдруг потребовала она.
– Что? – не поверил своим ушам Каноза.
– Возьми меня прямо сейчас, или я найду себе другого утешителя. – Подобная угроза в устах Летисии никому не показалась бы утопией.
– Понял, – дон Орландо уже нес предмет своей безудержной страсти на кожаный диван посреди гостевого холла. Она была его наркотиком. Когда он видел ее обнаженное тело, то забывал обо всех своих проблемах, даже не подозревая, что Летисия и есть основная его проблема. Она методично, по крупицам, за несколько лет превратила его в зомби. Правда, она не была довольна подобным положением вещей, так как мечтала просто его убить. Неважно как – взорвать автомобиль, нашпиговать взрывчаткой дом или просто выстрелить в затылок. Гавана пока молчала.
Ранним утром на похоронах в момент, когда урну с прахом замуровывали в склепе, она тоже молчала. Каноза больше не увидел ее слез. Этот моральный урод держал ее за руку, несуразно выдавливая из себя скорбь и соболезнование. Не стоило так тужиться – подобные чувства не свойственны зверью. Это животное уже много раз заслужило смерть, но ее личная вендетта за Альфонсито не должна мешать общему делу.
Она отрешенно смотрела на дату псевдосмерти своего мальчика, высеченную под ангелочком на надгробии, и на короткую эпитафию на мраморе, текст которой утвердила лично. «Рай там, где ты» – буквы бликовали на солнце золотым тиснением, унося ее в даль, туда, где океанский ветер встречается с плотным строем королевских пальм, где белый песок на берегу превращается десятками детских рук в сказочные замки и дивные галеоны. Туда, где сейчас ее сын, где ее родина, ее рай… Туда, где Куба.
…Тони Антинари и Мигеле Браццо выпустили под залог и под подписку о невыезде. Теперь они сами стали мишенями для объективов папарацци. Впервые в жизни они ощущали себя никчемными, беспомощными, бесполезными. По городу их возил неприветливый водитель – человек Банатти, который, казалось, специально, им назло, не отрывался от роя журналистов, оседлавших десятки байков с одной-единственной целью – заработать на снимках главных подозреваемых в убийстве Джованни Вертуса. За неделю у следствия появилось еще несколько версий, однако внимание к ньюйоркцам со стороны прессы не ослабевало.
Для своих они стали прокаженными. Правда, они получили временную передышку благодаря консеглиери[54]семьи Лукези, которой они верой и правдой служили десять лет. Тот вступился за них по старой памяти, напомнил дону Франческо о заслугах и преданности чистильщиков, подкрепив свой спич словами Писания:
– Тот, кто без греха, пусть первый бросит в них камень. Парни достойно держались на допросах и даже для блага семьи не стали опровергать «легенду» своего появления в Майами. Для всех, даже для собственных матерей, они навсегда останутся «голубыми модельерами». И они пошли на такую жертву ради семьи, полностью осознав, что совершили роковую ошибку и недооценили наших врагов.
– Мы посылали их на дело, а они в угоду сиюминутному удовольствию поддались соблазну, пренебрегая интересами семьи, – возразил дон Франческо. – Они выставили нас слабаками перед Канозой и даже перед моим другом Вито Банатти, который сейчас больше других рискует и рассчитывает на нас. Они променяли наше доверие на стакан виски и сучье вымя, а ты хочешь снять их с крючка? Хорошо, мы подождем, когда страсти поутихнут. Посмотрим, как они будут вести себя дальше. Проведем собственное расследование. Я хочу, чтобы этим занялся Маорицио. Но потом, скажем, через полгода, пусть Маорицио устроит им «конфирмацию»[55]– звезды телеэкрана должны умирать красиво. Об их семьях пусть позаботятся.
Комиссия коза ностры согласилась с доном, она могла настоять и на немедленном списании в тираж этих опростоволосившихся болванов за откровенную глупость и пренебрежение элементарными правилами конспирации, если б не простое человеческое любопытство. Мафия не сомневалась, что столь изысканная подстава – дело рук Канозы. Его люди сработали профессионально, унизив мафию. Они оставили пренебрежительное послание в виде трупа Вертуса, показав свое полное неуважение к коза ностре, они даже не тронули ее посланцев. Но осуществить такое без помощи федералов латиносы бы не смогли и не осмелились бы. Каноза под их защитой. Насколько силен Каноза, и значат ли последние неудачи Вито, что в недрах семьи Банатти завелся «крот»? Утечка информации могла исходить только оттуда. Пролить свет на происшедшее должен был свежий взгляд Маорицио. Этот проныра женат на пуэрториканке и неплохо знает испанский. Он найдет исчезнувшую блондинку с солнцем на пуповине в два счета и подскажет, как лучше приструнить Канозу, стоит ли «замочить» его сразу или с разборкой придется повременить…
Маорицио имел репутацию не только «карающего топора Лукези», но и независимого консультанта мафии. Он считался одиночкой, хоть и служил донам. Маорицио содержал немногочисленную группу из «аналитиков» и квалифицированных «солдат», владеющих всеми видами оружия. За тучность и угловатость его иногда называли «Чао-чао», естественно за спиной. Обращались же к этому здоровяку подчеркнуто вежливо, произнося полное имя. Прозвище «Мао» позволялось использовать только главам семей – членам Комиссии. Когда он говорил со старшими в гангстерской иерархии – он только слушал, хотя его умные круглые, как у породистого пса со знатной родословной, глаза выдавали в нем пытливую натуру. Он не любил, когда о нем говорили как о «топоре» мафии, но в случае крайней необходимости мог получить контракт на ликвидацию. Если того требовали обстоятельства. Палачом он становился неохотно и за еще большие деньги, на порядок превышающие гонорары за его консультации. Он считался не простым, а очень разборчивым исполнителем, имеющим свои профессиональные принципы.
