его русским. Самое рождение в России он считает несчастием, воображая себя совершенством, до понимания которого не могут возвыситься соотечественники; он восклицал: «О, Россия, Россия! Когда ты научишься познавать достоинства людские». Презрение к национальному в нем настолько сильно, что ему не хочется в России и умереть. Словом, все русское ему кажется позорным.
В характеристике русского «петиметра» критика отметила довольно сильное влияние датского писателя Гольдберга – автора известной русским читателям, в немецком переводе, комедии «Jean de France».
«Бригадир» Фонвизина был чрезвычайно тепло встречен образованной частью столичного общества, которое не могло не отметить, в этой сатирической комедии верности действительности у изображенных автором типов и их исключительной выразительности как «героев» галломании в России. Пленил всех и язык, коим написана эта комедия. Он стоит неизмеримо выше всех предшествовавших драматических опытов Фонвизина, свободен от чисто книжных выражений и носит характер живого, гибкого и выразительного стиля, достаточно ясно определяющего особенности отдельных персонажей.
Еще более значительным произведением, можно сказать, неизмеримо более значительным, чем «Бригадир», была комедия Фонвизина «Недоросль», где автор, с неизвестным дотоле художественным совершенством и мастерской сатирической смелостью, высмеял как нельзя лучше мрачные стороны крепостного права, неправосудие и подкупность тогдашнего суда, скотский образ жизни русских помещиков и помещиц и до невероятности уродливое воспитание «маменькиных сынков».
«Эта пьеса, – сказал знаменитый Ключевский, – бесподобное зеркало. Фонвизину удалось стать прямо перед русской действительностью, взглянуть на нее просто, непосредственно, в упор, глазами, не вооруженными никаким стеклом, и воспроизвести ее с безотчетностью художественного понимания». Самое название комедии «Недоросль» в старинной Руси обозначало подростка. Дворянский недоросль – это подросток, «поспевавший в государеву ратную службу» и становившийся «новиком», взрослым человеком, как только поспевал в службу, то есть достигал 15 лет. Ничего зазорного, насмешливого это обозначение само в себе не заключало. Такое значение оно получило только после того, как Фонвизин высмеял в своей комедии некоторых представителей этого возраста. Закон 20 января 1714 года требовал от дворянских детей обязательного обучения для приготовления к службе. Этот закон был издан в то время, когда большинство общества еще не сознавало ни пользы, ни необходимости просвещения; ученье представлялось только тяготой, от которой старались по возможности избавиться.
Искусственно, и притом в значительной степени насильственно, введенное при Петре дело просвещения не могло идти правильным путем уже потому, что не было достаточного числа учителей, годных для этого дела, и за него брались подчас люди, которые менее всего могли внушать любовь и уважение к знанию. Сделать это им было труднее, чем повредить делу. На этой-то почве и сложилась та картина нравов, зеркалом которой явился «Недоросль».
«В этой комедии, – говоря словами профессора Ключевского, – дурные люди старого закала поставлены прямо против новых людей, воплощенных в бледные, добродетельные тени Стародума, Правдина и других, которые пришли сказать тем людям, что времена изменились, что надобно воспитываться мыслить и поступать не так, как они привыкли это делать, что дворянину бесчестно ничего не делать, когда ему есть столько дела, когда есть люди, которым надо помогать, есть отечество, которому надо служить. Но старые люди или не хотели, или не могли понять новых требований времени и своего положения, и закон (по ходу пьесы) готов наложить на всех свою тяжелую руку. Комедия хотела дать строгий урок непонятливым людям, чтоб не стать для них зловещим пророчеством».
Известно, что, создавая свой шедевр, Фонвизин широко воспользовался указаниями такого высококвалифицированного, в екатерининскую эпоху, театроведа, актера и писателя, как знаменитый артист Иван Дмитревский.
Известно также, что, несмотря на высокие достоинства пьесы как в нравственном отношении, так и в просветительном, – драматическая цензура долгое время не допускала постановки «Недоросля» на сцене, и нужно было ходатайство не только графа Панина, прямого начальника Фонвизина, но и самого цесаревича Павла, чтобы комедия эта, не сходящая до сих пор с репертуара русских театров, увидела свет рампы в том виде, в каком замыслил ее бесстрашный автор.
Пьеса имела небывалый до того времени успех не только на сцене, в представлении актеров, но и в литературных салонах, в публичном чтении. Я приведу из ряда доказательств этого успеха рассказ Ивана Бор. Пестеля, сына московского почт-директора, в доме которого, как и во многих других домах, читался «Недоросль»:
«К обеду съехалось большое общество литераторов и знакомых, любопытство гостей было так велико, что хозяин упросил автора, который сам был прекрасный чтец, прочитать хоть одну сцену еще до обеда. Автор, исполняя это желание, прочитал так умело сцену объяснения Простаковой с Тришкой, что даже этим так заинтересовал гостей, что они усердно просили продолжать чтение; несколько раз приносили и уносили кушанье со стола, а за стол сели не раньше, как вся пьеса была дочитана до конца целиком. Она так понравилась слушателям, что, по общему требованию, Дмитревский должен был ее прочесть вторично с самого начала».
Нет никакого сомнения, что эта подлинно просветительная по содержанию и высокохудожественная по форме драматургия Фонвизина обусловлена не только его отличным образованием и прекрасным воспитанием, но и его путешествиями за границу. Вот что пишет сам Фонвизин о своих посещениях чужих стран:
«Я очень рад, что видел чужие края. По крайней мере, не могут мне импонировать наши “Jean de France”. Много приобрел я пользы из путешествий. Кроме поправления здоровья, научился быть снисходительным к тем недостаткам, которые оскорбляли меня в моем отечестве. Я увидел, что во всякой земле худого гораздо больше, нежели доброго, что люди везде люди, что умные люди всегда редки, что дураков везде изобильно и, словом, что наша нация не хуже ни которой, и что мы дома можем наслаждаться истинным счастьем, за которым нет нужды шататься в чужих краях».
Несмотря на одержанные им в «свете» и в искусстве успехи, биография Фонвизина становится все печальней и печальней к концу его жизни. Тяжелый недуг (о котором позволительно догадываться) рано ослабил творческие силы Фонвизина, производившего в последние годы жизни очень тяжелое впечатление своим беспомощным состоянием. Вот что пишет про него известный литератор того времени Ив. Ив. Дмитриев, встретившийся с ним у Державина.
«Фонвизин вступил в кабинет Державина, поддерживаемый двумя офицерами молодыми. Уж он не мог владеть рукой; равно и ноги одеревенели, обе поражены были параличом, говорил с крайним усилием, говорил голосом “охриплым и диким”, но большие его глаза быстро сверкали. Первый брошенный на меня взгляд привел меня в смятение».
Так преждевременно, на 48-м году жизни, разрушился организм великого драматурга, который своей кратковременной деятельностью успел придать законченность всему предшествовавшему развитию русской драмы.
Была ли другая русская пьеса в конце XVIII века, которую можно было бы поставить рядом с «Недорослем» незабвенного Фонвизина?
Историки русской литературы, словно сговорившись с историками русского театра, признают единодушно, что единственной пьесой, достойной быть поставленной
