как учит история, были крайне по душе тогдашней публике, вызывая у нее нередко «бурю» рукоплесканий.
Глава VII. Помещичий театр с крепостными актерами
1
Одним из наиболее самобытных учреждений не только в истории русского театра, но – скажем, не задумываясь – всего европейского театра, является помещичий театр с крепостными артистами, который просуществовал в России с середины XVIII века до середины XIX, то есть приблизительно сто лет.
Ввиду значительной культурной ценности этого, неизвестного в истории Западного театра, учреждения и выдающихся заслуг некоторых из его вольных и подневольных деятелей, – «крепостному театру» должно быть уделено в истории нашего театра – не в пример прежним трудам, ему посвященным, – существенное и, смею сказать, почетное место.
* * *
Начальные годы, по возникновении самой идеи использования артистических сил крепостных на театральных подмостках, представляют, разумеется, лишь робкие шаги в области сценического искусства. Однако и эти годы знаменательны не только самим фактом испытания данной идеи, но и, например, таким событием, как одно из первых публичных выступлений русской женщины в качестве актрисы.
Такого рода выступление имело место уже в 1744 году, когда в придворном театре, по случаю обручения наследника престола Петра Федоровича с Ангальт-Цербтской принцессой, будущей Екатериной Великой, был исполнен «Балет цветов», «поелику, – объясняет современник, – в нем актрисы цветками были».
Как справедливо полагает Н.В. Дризен в своем очерке «Стопятидесятилетие Императорских театров» («Исторический вестник» за 1900 год), все эти «Роза» – Аксинья, «Рененкул» – Елизавета, «Анемон» – Аграфена, маргаритки и иасинсы были крепостные девушки, может быть, учившиеся в школе Ландэ, известного балетмейстера в царствование Анны Иоанновны, обучавшего танцам и императрицу Елизавету, в царствование которой суждено было «основаться» русскому театру (1756).
Нечего и говорить – наши дворяне, всегда увлекавшиеся модным при дворе, захотели и у себя дома культивировать учреждение, в котором, кроме пользы просвещения, видели еще изящную забаву и роскошь, коей было приятно похвастать.
Там и сям в богатых домах начинают с середины XVIII века устраивать любительские спектакли. Но быть самим актерами, учить роли, мазать лицо, волноваться за знание «места», – все это казалось многим чересчур обременительным; а страсть к театру все росла и росла. Если раньше эта страсть считалась некоторыми предосудительною, то уже в царствование Екатерины II с нею примирились и богобоязливые, тем более когда в «Указе дирекции театральной» (12 июня 1783 года), было дозволено всякому «заводить благопристойные для публики забавы, держася токмо государственных узаконений и предписаний в уставе полицейском». И вот для ленивых и застенчивых театралов того времени открывался единственный, по своей легкости, путь удовлетворения новой страсти: обратить наиболее способных из своих крепостных – в лицедеев.
Это и случилось. К началу XIX века, по словам В. Пыляева, «не было ни одного богатого помещичьего дома, где бы не гремели оркестры, не пели хоры и где бы не возвышались театральные подмостки, на которых приносили посильные жертвы богиням искусства доморощенные артисты».
Вняв изречению Екатерины Великой: «Народ, который поет и пляшет, зла не думает», – наше дворянство, развлекавшееся до тех пор главным образом псовою охотой и шутами, обрело теперь новый интерес, не менее захватывающий, но, разумеется, более культурный – интерес к устройству собственных театров, включая в это понятие и актеров, в них игравших.
«При восточной обрядности тогдашней русской жизни, – говорит Ек. Леткова, – эта новая забава вошла в обычай, в правило… Гостей считали долгом “угостить музыкантами или актерами”». (Ведь принято угощать лучшим, что есть в доме!) Именно это выражение и употребляют современники в своих воспоминаниях о крепостном театре.
«Мы были угощены оперою и балетом», – рассказывает, например, граф Комаровский про свое пребывание в имении графа Ильинского. «Бабушка угощала нас доморощенными музыкантами и певцами», – вспоминает Е.А. Хвостова «домашние театры» (заведенные еще «покойным мужем» ее бабушки), где, между прочим, «актерами были те же певцы и певицы», да музыканты, которые «зачастую перебегали из оркестра на сцену, переменяя по обстоятельствам смычок на шпагу или палку».
Как мы знаем, обязанности дворовых и без того не ограничивались прислуживанием в помещичьем доме, но, подобно тому как это было в Древнем Риме, расширялись иногда до воспитания детей, обучения их грамоте, пению в церковном хоре и пр. Так, «в московском доме Суворова жили целые партии певчих и музыкантов; их содержали тут, между прочим, для того чтобы они могли совершенствоваться в музыке и пении и пользоваться руководством известных в то время голицынских артистов… В случае переезда господина в деревню, и их перевозили туда же». Наиболее же талантливых из крепостных посылали учиться за границу.
В одном из наставлений к управляющему владимирским поместьем, где у Суворова были особые здания для певчих и музыкантов, великий полководец, между прочим, предписывает: «Ерофеев имеет обучать трагедиям и комедиям свой штат. Васька-комик хорош; но трагиком будет лучше Никитка. Только должно ему научиться выражению, что легко по запятым, точкам, двоеточиям, восклицательным и вопросительным знакам. В рифмах выйдет легко. Держаться надобно каданса в стихах, подобно инструментальному такту, – без него ясности и сладости в речи не будет, ни восхищения – о чем ты все сие подтвердительно растолкуй. Вместо Максима и Бочкина к комическим ролям можно приучить и маленьких певчих из крестьян».
Талантливый от природы артист, Суворов, по всей вероятности, и на своем театре, как и на «театре» войны, добивался почтенных результатов; по крайней мере, нам известно, что он строго выбирал подвижников нового дела, и, если тот или другой крепостной не овладевал в должный срок мудреным искусством, освобождал его от сцены, а сцену от него простым распоряжением снова «посадить на пашню».
Еще больше заботы об артистической интеллигентности своих крепостных актеров проявлял знаменитый вельможа екатерининского времени граф С.П. Ягужинский, славившийся, наряду с царской роскошью своих постановок, талантом и образованностью некоего Михаила Матинского, – крепостного, бывшего одновременно актером, и ученым, и композитором. Как известно, опера М. Матинского «С.-Петербургский Гостиный двор», долго не сходившая со сцены, выдержала три издания (1781, 1792 и 1799 гг.), а книги его («Начальное основание геометрии», «Описания различных мер» и др.) сослужили немалую пользу в деле просвещения тогдашнего общества.
М. Матинский, однако, не был редким исключением среди крепостной массы, подвизавшейся «на театре» или около театра, под просвещенным руководством своих вельможных патронов.
Наряду с М. Матинским, следует упомянуть некоего Ф.Г., крепостного, принадлежавшего князю П.М. Волконскому, написавшего музыку к опере Хераскова «Милена», крепостного «пиита» и актера Сибирякова, которому обязан своим возникновением Рязанский театр, и крепостного же поэта и переводчика при театре графа Шереметева Василия Вроблевского, перу которого принадлежит перевод с французского комедии «Башмаки Мордоре, или Немецкая башмачница», комедии в одном действии, «наполненной песнями», «Две сестры, или Хорошая приятельница», комической оперы «Живописец, влюбленный в свою модель» и др.
О самом же театре графа Шереметева, театре, считавшемся рассадником наших сценических талантов в конце XVIII века, сохранилось особенно много любопытных и поучительных сведений.
*
