Завершили пиршество далеко за полночь традиционным зеленым чаем. Осовевших и отяжелевших гостей препроводили в отведенные им пещеры. А утром начался деловой разговор. Энвер-паша разостлал на низеньком столе подробную карту афганских горных районов, приграничных с Советским Союзом. Башир-хан внутренне насторожился: что задумали там, в Пакистане? Энвер-паша мягко и деликатно, в цветастых выражениях польстил Инженеру тем, что именно ему выпала высокая миссия. Он сообщил, что в штаб-квартире Хекматиара, когда обсуждался вопрос о руководителе, тот лично настаивал именно на его кандидатуре, заверял, что возлагает самые большие надежды на его исламский полк, воины которого под руководством храброго и мудрого Башир-хана должны выполнить с честью столь высокую миссию.
После этих вступительных фраз турок перешел к сути. «Высокая миссия» заключалась в следующем: Башир-хану предписывалось собрать в единый кулак свое формирование, скрытно выйти к границе, с ходу переправиться на советский берег, смять пограничную заставу и совершить стремительный рейд по древним, истинно мусульманским землям.
Башир-хан оторопел. Почувствовал, как похолодела спина и по ней забегали мелкие, противные мурашки. Он ждал чего угодно, самого худшего, но только не этого. Никто и никогда еще на такое не решался. Лезть на советскую заставу, совершить рейд – это… это же верная гибель! Это все равно, что совать собственную голову в пасть льва!
А в уши лился струящийся ровный, уверенный голос Энвер-паши:
– По секретным данным, полученным со спутников-разведчиков, в этих горных районах советские заставы малочисленны, тем более что сейчас идет, как говорят в хоккее, – турок страстно любил канадский хоккей, – «смена составов», то есть увольняются старослужащие и на границу приходят молодые, неопытные солдаты. По имеющимся сведениям, на погранзаставах недокомплект оборудования и личного состава. Да к тому же сами грозные на вид советские пограничники, в сущности, щенки перед барсами Инженера, поскольку у русских нет и сотой доли того боевого опыта, который имеется у воинов его исламского полка.
Слушая его, Башир-хан все больше и больше склонялся к мысли, от которой под сердцем пробегал приятный холодок: а почему бы не дерзнуть? Почему бы не попробовать «куснуть» русских?
– Представляете, уважаемый Башир-хан, какой подымется шум в печати, какая это будет сенсация! Ничего подобного не знал мир! Вся мировая общественность заговорит о вас, храбрых муджахеддинах. Вы сразу станете самым знаменитым из всех знаменитейших воинов ислама!
4
Замысел, рожденный где-то в дебрях западных спецслужб и одобренный в штаб-квартире Хекматиара, начал превращаться в реальный план.
Втроем – фотограф оказался крупным знатоком русских пограничных застав, их укреплений и боевой мощи – они засели над картою, начали не спеша прорабатывать план этой дерзкой и беспрецедентной по коварной наглости операции: переход государственной границы и нападение на советскую пограничную заставу. Что же касается рейда исламского полка, то тут осторожный Башир-хан в мягких выражениях, но довольно твердо заметил прибывшим инструкторам, что это будет уже «вторым этапом» плана, выполнение которого целиком и полностью будет зависеть от разгрома пограничной заставы.
Те возражать не стали.
Башир-хан во всех своих делах любил логическую последовательность и пунктуальность, когда каждая не только сотня, а десятка джигитов знает, что, где, когда и как им надо делать. Такой продуманный план приносил неизменно положительные результаты. Энвер-паша и Легран были приятно удивлены тем, что хозяин экзотического «логова тигра» рассуждает как заправский западный штабист. Видимо, не зря он зовется Инженером. План детально проработали на карте. Выбрали наиболее благоприятные места для скрытого сосредоточения и внезапного преодоления водного рубежа на подручных средствах. Отметили господствующие вершины, на которых следовало разместить группы прикрытия. Рассчитали до метра подступы к пограничной заставе. Особо обратили внимание на небольшой остров посреди реки – лучшего места для ближнего прикрытия не найти.
По распоряжению Башир-хана были определены, а затем предприняты и маскирующие действия. В районе будущего сосредоточения исламского полка местные пастухи, состоявшие на службе у Инженера, стали пасти стада овец, подгоняя их к берегу реки на водопой. Потом сюда, в пограничную зону, прибыли переодетые под пастухов Башир-хан, Энвер-паша и Легран. Они облазили всю округу, привязывая, как говорил Энвер-паша, «карту к местному рельефу». За советской пограничной заставой установили круглосуточное наблюдение.
– Смотрите, перед нами главная цель, – сказал Энвер-паша, когда они расположились скрытно среди камней и мелкого кустарника на вершине господствующей высоты.
Советская пограничная застава – с вершины по прямой метров восемьсот – была как на ладони.
– Первая цель – антенна, – сказал Башир-хан.
– Радиостанция, – уточнил Энвер-паша. – Вывести ее надо сразу.
На господствующей высоте решили разместить безоткатное орудие и три гранатомета. На фланговых высотах – группы прикрытия, а на острове – крупнокалиберный пулемет и миномет. Поближе к границе начали стягиваться и располагаться в ущельях формирования Башир-хана.
Определили день налета. Выбор пал на счастливое число по восточному календарю – четыре семерки, к тому же среду.
Перед решающим днем на господствующей высоте снова побывали Башир-хан с иностранцами. Долго наблюдали за советской заставой. Никаких видимых изменений, приготовлений не обнаружили – пограничники жили своей размеренной жизнью. В бинокли было видно, как на плацу маршировали молодые солдаты, а около дома начальника заставы в тени виноградника молодая грудастая женщина стирала белье, у ее ног играл пятилетний малыш.
– Какая женщина! – сказал француз и спросил у Башир-хана: – Служанка начальника?
– Жена, – ответил Башир-хан. – Русские служанок не держат.
– Хорошая женщина!
Все трое почмокали губами.
В тот же день на вершину приползли главари отрядов. Хмурый и вечно насупленный Ашур Мамад, бородатый, кряжистый Юсуп-бай, скуластый, со шрамом на левой щеке – след поножовщины в молодости – Музафар-шах и жаждущий славы и богатств, бывший офицер королевской гвардии Рахманкул-бек, внук знаменитого басмаческого курбаши Ибрагим-бека.
– Перед тобой земля подвигов твоего деда, – не замедлил ему сказать Башир-хан и напомнил, чтобы слышали и другие, о том, что полвека назад одно имя бесстрашного Ибрагим-бека наводило ужас на богоотступников.
Рахманкул-бек и сам великолепно знал, что его дед почти пятнадцать лет боролся с Советами, что сам бухарский эмир Сейид Алим-хан, бежавший в Афганистан еще в двадцатых годах, указом назначил Ибрагим-бека «своим наместником и главою всех басмаческих отрядов». Рахманкул-бек знал и бесславный конец наместника эмира: в 1931 году, преданный близкими нукерами, он попал вместе с секретарем Рахмат Али и курбаши Саибом в руки ненавистным Советам, был осужден и расстрелян.
– Мои джигиты пойдут первыми, – сказал Рахманкул-бек, когда Башир-хан закончил детальное распределение заданий по отрядам. Башир-хан не возражал.
А вечером накануне выступления произошел случай, который чуть было не сорвал всю операцию. Молодой хазариец по имени Азиз, из числа тех, кого насильно мобилизовали в муджахеддины в эмигрантских поселениях под Пешаваром, попытался было оповестить советских пограничников о налете. Азиз уговаривал и других джигитов. Но с ним никто не отважился пойти. Тогда он сам бросился в реку, стремясь переправиться на советский берег.
За ним вдогонку бросились трое головорезов из отряда Рахманкул-бека. Уплыть далеко тот не успел. Они вплавь догнали Азиза и, заткнув рот кляпом, выволокли на берег, бросили поперек седла, как овцу, и на полном скаку увезли за гору, где в узкой долине готовились к вылазке отряды.
Вскоре беглец, мокрый, с кляпом во рту, со связанными руками и ногами, стоял на коленях перед строем хмурых боевиков. Башир-хан с трудом сдерживал негодование. Он понимал, что ему негоже при людях выдавать свои чувства. Не взглянув на несчастного, Башир-хан одним жестом руки – коротко взмахнул на уровне плеча, как бы отсекая голову, – решил его судьбу. Сам, не оглядываясь, в сопровождении Энвер-паши направился к штабной юрте.
Француз остался и, перезарядив киноаппарат, запечатлел на пленку редкие кадры «народного суда над изменником». Особо зафиксировал на пленку и обезглавленное тело, и голову, брошенную в пыль дороги… Ближе к ночи неожиданно подул ветер, нагнал тучи и пошел дождь. Можно было подумать, что сама природа оплакала казненного хазарийца.
Испортившаяся погода радовала Башир-хана. Это был хороший знак! Ветер и дождь подняли настроение, придали уверенность.
