Молодой Птолемей принял посланника более чем радушно. Египет в ту пору уже не мог именоваться великой державой. Последним успехом Страны Реки стала победа над сирийцами в битве при Рафии. Она не привела к возрождению государства, лишь оттянула неизбежный конец. Династия Птолемеев стремительно хирела. Поэтому фараон не упустил возможности подружиться с Республикой против Митридата.
Фараон испытывал Лукулла на прочность подарками, стоимость которых достигала восьмидесяти талантов[62]. Лукулл вежливо отказывался. Царские чиновники раболепно настаивали. Водили к саркофагу Александра, звали в Мемфис, приглашали посетить гробницы древних фараонов. Лукулл отвечал, что осматривать достопримечательности прилично досужему путешественнику, разъезжающему в свое удовольствие, а не тому, кто оставил своего полководца в палатке в открытом поле, неподалеку от укреплений врага.
Чиновники тянули время. Фараон еще ничего не решил. Лукулл, убедившись, что суммы, подобные той, что он получил от Суллы, двор Птолемея способен переварить за один день, с утра до полудня, без остатка и каких-либо сожалений, вынужден был изменить тактику переговоров. Деньгами чиновников впечатлить не вышло, но они опасались роста мощи понтийцев и парфян.
На полноценный союз фараон все же не решился и ограничился представлением римлянам небольшой эскадры. Уже немало, и окрыленный успехом Лукулл отплыл на Крит в поисках новых союзников.
На Крите легат одержал еще более впечатляющую победу. Формально правившие островом многочисленные мелкие царьки и олигархи не представляли из себя ничего, ни силы, ни власти. Другое дело – Ласфен. Подробности переговоров Лукулла с Волком остались известными только им двоим, но результат заставил изумленно ахнуть всю Эгеиду. Волк присоединился к римлянам со всем своим флотом, практически уровняв шансы римлян против понтийских эскадр.
На этом фоне присоединение следующего союзника, Родоса, уже казалось чем-то само собой разумеющимся. Потом последовала очередь Книда и вот теперь – Кос.
Флот разросся до восьмидесяти кораблей. Командовал им опытнейший флотоводец, родосец Дамагор.
По совету Дамагора Лукулл задержался на Косе на несколько дней дольше, чем изначально намеревался. После заключения союзнического договора с правителями острова, все легкие корабли, все критские гемиолии и часть наиболее быстроходных родосских триер были отправлены на запад, до Киклад, а так же патрулировали Ликийский пролив. Благодаря этим мерам Лукулл узнал о походе Эргина сразу же, как только тот проследовал мимо Родоса. Эргин ушел на запад, это порадовало легата (противник опасается драки), но и заставило озаботиться. Необходимо срочно принимать меры, пока киликийцы не соединились с Неоптолемом. Кроме того, Ласфен с Дамагором, прикинув численность сочтенных разведкой кораблей Мономаха, пришли к выводу, что это далеко не все, что Братство может выставить против них. Нужно было поторапливаться, и тут на горизонте замаячила новая перспектива.
Слухи о переправе в Азию марианской армии, ее успехах, дошли до ушей Лукулла еще на Родосе. Они были очень сбивчивыми и противоречивыми. Победа римлян у Пропонтиды описывалась по разному, легату не удалось даже выяснить имя командующего марианцами. Неизвестна обстановка в Вифинии. Одни говорили, что вифинцы массово бегут от римлян к Митридату, другие – от Митридата к римлянам. То царь убит и съеден червями, то он обрушил на римлян громы и молнии, стерев всех в порошок. Слова про громы прагматичный легат пропустил мимо ушей, но наличие на доске очередного игрока отныне нельзя было оставлять без внимания.
– Налей-ка мне, парень, – Лукулл щелкнул пальцами, указав контуберналу на пустой кубок.
Юноша, зашедший с вечерним докладом, немедленно выполнил поручение. На пороге покоев косского архонта, частью превращенных в штаб флота, появился трибун Гай Постумий. Он отсалютовал командиру. Лукулл кивнул в ответ, сел за рабочий стол, отпил из чаши и вопросительно взглянул на Постумия.
– Только что патруль задержал на берегу, неподалеку от города, подозрительного человека. Утверждает, что он военный трибун.
– Военный трибун?
– Так точно. Не наш.
– Может быть, дезертир из легионов Кассия?
– Мысль про Кассия мне в голову не приходила, но я не думаю, что он дезертир. Он не пытался бежать, сам вышел к патрулю.
– Думаешь, он из этих?
– Так точно. Показания вполне согласуются.
– Приведи его.
– Он уже здесь.
– Вводи.
В комнату вошли два легионера и сопровождаемый ими человек. Он был одет в грязную и ободранную тунику, некогда красного цвета, обут в калиги. Волосы русые, коротко стриженные, светлая щетина, обычно малозаметная, ныне ярко выделялась на обветренном, загорелом лице. Держался он уверенно, спокойно, словно нынешнее положение не казалось ему чем-то из ряда вон выходящим. Нет загнанности в глазах. Ну конечно, никакой он не дезертир.
– Кто ты? – спросил Лукулл.
– Меня зовут Квинт Север, я военный трибун. А ты, должно быть, Луций Лициний Лукулл?
– Ты не ошибся, – подтвердил легат.
Задержанный отсалютовал.
– Говоришь, военный трибун? Но среди моих людей нет такого человека, – Лукулл перевел взгляд на Постумия, назад, на Севера, и чуть прищурился, – говори правду. Ты дезертир из разбитых легионов Луция Кассия, наместника Азии?
– Никак нет. Я служу в легионах легата Гая Флавия Фимбрии. Исполняю обязанности префекта конницы.
– Вот как? Я знаю одного Флавия Фимбрию, но впервые слышу о таком легате.
– Гай Флавий возглавил легионы после смерти командующего, консула Валерия Флакка.
– Что это за легионы?
– Два легиона, посланные со вспомогательными частями в Азию на войну с Митридатом.
– Кем посланные?
– Сенатом и народом Рима.
– Вот как? – повторил Лукулл, улыбнулся и пробарабанил пальцами по столу. – А я думаю, тут все немного не так было. Легионы послала группа лиц, именующих себя Сенатом. Легитимность этой группы мы не признаем, как и право объявлять войны и посылать куда-либо войска. Но мы отвлеклись. Поведай нам, трибун, при каких обстоятельствах наступила смерть Флакка, коего ты именуешь консулом. Он был убит в бою?
Задержанный кашлянул.
– Никак нет. Консул убит в результате ссоры с легатом Фимбрией.
– Причина ссоры?
– Несправедливое судейство, вынесенное консулом не в пользу легата. Это послужило поводом к убийству. Напряженность в их отношениях нарастала давно. Мне неизвестны подробности.
– Кто совершил убийство?
– Лично легат Фимбрия.
Лукулл усмехнулся.
– Я смотрю, ты весьма откровенен. Так беззастенчиво сдаешь своего командира.
Север побагровел.
– Я не считаю возможным лгать тебе, Луций Лициний, даже если это затруднит выполнение моего задания. Свидетелей много, правда все равно станет тебе известна.
– Похвально, – Лукулл кивнул Постумию и тот вышел, притворив за собой дверь. Север покосился ему вслед, – а теперь сообщи, с какой целью ты прибыл сюда и объясни свой внешний вид.
– Мне поручено доставить тебе, Луций Лициний, письмо от моего легата. К сожалению, в пути я и мои люди подверглись нападению пиратов. Во время боя я оказался в воде и отстал от своих людей. Их судьба мне неизвестна. Письмо осталось на судне.
Судно в Фокее сторговал разведчик. Север быстро понял, что без пронырливого фракийца ему не удалось бы нанять и дырявого корыта. Фокея, входившая ранее в состав римской провинции Азия, как и Пергам с Питаной, досталась Митридату. В нынешней ситуации, оставшись без царской защиты, фокейцы не осмелились помешать горстке легионеров свободно заниматься своими делами в городе, однако смотрели исподлобья, не зная, чего теперь стоит ожидать.
Купцы же торговых судов откровенно не желали связываться с римлянами. О появлении у Лукулла флота слышали уже многие, но тот себя пока никак не проявил, и небезосновательно считалось, что на море властвует понтийский царь. Никто не желал угодить на кол, будучи уличенным в помощи царским врагам.
Стараниями фракийца выяснилось, что глубоко наплевать на греков и римлян, вместе взятых, купцу-сидонянину, владельцу гаула под названием "Гани Аштарт", что означало – "Любимец Астарты". Бод’аштарта интересовали лишь деньги, только деньги и ничего, кроме денег. Такими хананеев[63] видел весь знакомый с ними мир. Бод’аштарт назвал цену, Реметалк и Север поторговались, соблюдая приличия, ударили по рукам и отряд префекта без проволочек отплыл на юг. Оговорена была доставка пассажиров до Книда с заходом на все крупные острова по дороге. "А там посмотрим, в кошеле еще звенит". Навклеру[64] по пути, а серебро одинаково ценилось и в Ливии и на Боспоре, вне зависимости от того, какие картинки на нем отбиты.
