как это могло произойти! Я застал ее танцующей и целующей этого юношу! В мавзолее! Святотатство! И в ответе за все вы!
— Виновата, господин виконт. — Мисс Хейз неловко встала, стараясь взять себя в руки. — Мне очень жаль, наверно, я задремала на солнце.
— Недопустимо! — вскричал он. — Совершенно недопустимо! Я дал вам поручение, одно-единственное поручение: не спускать глаз с мадемуазель. Я вас спрашиваю, мисс Хейз: разве это трудная задача?
— Достаточно трудная, виконт, — тихо отвечала гувернантка. Но вы, конечно, правы, я грубо пренебрегла своими обязанностями. А потому у меня нет другого выбора, кроме как уволиться, и немедля. Ясно, что я более не в состоянии контролировать мадемуазель. Возможно, вообще никогда не умела. Так или иначе, она более не девочка. Вы сами с нею справитесь… Удачи, сударь.
— Нет! — воскликнула Рене. — Дорогая мисс Хейз, пожалуйста, не покидайте меня! Вы мне нужны!
— Я не требую вашего ухода, мисс Хейз, — холодно произнес Габриель. — Потому что сам вас увольняю.
Тут смело вмешался Бадр:
— Это дом моего отца, господин виконт. А не частная тюрьма для вашей дочери. В случившемся не виноваты ни мисс Хейз, ни мадемуазель Рене. Вся ответственность лежит на мне. Я заманил ее в мавзолей потанцевать, я настоял, чтобы она разрешила мне поцеловать ее. Она просто была учтива к сыну хозяина дома.
— Учтива? — сказал Габриель. — Что ж, я даже думать не хочу, князь, как далеко, вы надеялись, зайдет эта учтивость. Поверьте, молодой человек, я непременно поговорю об этом с вашим отцом.
В последнюю минуту паша устроил в парадном зале дворца вечерний прием — в честь приезда Габриеля в его дом, а равно в честь отъезда Рене и ее дяди, назначенного на следующее утро. Зал представлял собой похожее на пещеру белое помещение, освещенное коваными настенными канделябрами и массивными хрустальными люстрами, свисающими с балок невероятно высокого потолка. Великолепные старинные персидские ковры устилали пол, повсюду бронзовые бюсты, скульптуры и бесценные египетские древности, собранные за века поколениями знатных предков паши, протянувшимися непрерывной чередой вспять, вплоть до того святого, в мавзолее которого танцевали Рене и Бадр.
Паша эль-Бандерах усадил Рене на почетное место по правую руку от своего небольшого трона. По другую руку сидел его сын, князь Бадр, одетый сейчас, как и отец, в просторные арабские одежды. Все еще рассерженный послеобеденными событиями, Габриель мрачно стоял поодаль. Десяток босоногих слуг сновал вокруг, раболепно поднося гостям напитки и всевозможные деликатесы, меж тем как наложницы из гарема паши, закутанные в мерцающие ткани, сидели у подножия трона своего хозяина, точно вассалы подле своего суверена.
— Мадемуазель Рене, — сказал паша, наклонясь к ней, — я глубоко сожалею, что вы уезжаете. Вы принесли в мой дворец частицу la belle France[9]. Без вас здесь станет так скучно. Мне будет очень вас недоставать. Взгляните на моих женщин, — он пренебрежительно обвел их жестом, — они же сплошь толстые дуры, смотреть противно. Думаю, я их всех вышвырну… Скажите, мадемуазель Рене, вы совершенно уверены, что не хотите выйти за моего сына? Он превосходный молодой человек и обеспечит вам в Англии прекрасную жизнь. А я буду иметь честь принимать здесь вас и моих внуков.
— Не знаю, что вам ответить, паша. — За эту неделю во дворце Рене успела полюбить доброго старика с белоснежными волосами и бородой, в просторных одеждах. — Вы были так добры ко мне, и я бы безусловно гордилась таким свекром, как вы. Но я пока несовершеннолетняя, решение может принять только мой отец.
— Виконт! — теперь паша окликнул Габриеля. — Прошу вас, отдайте вашу принцессу моему сыну! Они — красивая пара и сделают отличную партию!
— Нет! — отрезал виконт. — Ни в коем случае!
Сердитым жестом он подозвал Рене к себе. Ее шокировало грубое поведение Габриеля в доме паши, особенно после его давнего внушения, что никак нельзя оскорблять их доброго соседа, и особенно теперь, когда паша так великодушно принял ее, чтобы помочь им преодолеть семейный кризис. Хотя всего четырнадцати лет от роду, Рене уже узнала, каким вздорным ребенком бывает виконт, когда ему перечат. И сейчас она сделала вид, будто не заметила его жест, и осталась сидеть подле паши, что, как она знала, еще больше разозлит Габриеля.
Однако паша, казалось, не обиделся на соседа, а если и обиделся, то не подал виду. Он добродушно улыбнулся, потом дважды громко хлопнул в ладоши, и по этому сигналу двое евнухов ввели в зал красивую юную девушку, примерно ровесницу Рене. Лицо смуглянки было открыто, и при свете свечей она в прозрачной джеллабе, надетой на голое тело, походила на полированную бронзовую статуэтку. В руках она держала небольшой сверток.
Паша заговорил с Габриелем по-арабски, потом обернулся к Рене и, показывая на девушку, пояснил:
— Мое последнее приобретение, мадемуазель Рене. Турецкая принцесса. Девственница. Я ее берег. Она определенно заинтересует господина виконта. И взгляните, у нее с собой приданое. Надеюсь, вас не оскорбит такой обмен, моя дорогая. Французская принцесса в обмен на турецкую! — Паша ласково улыбнулся Рене. — Если б вы стали женой моего сына, мы бы все вместе поехали в Англию, смотреть моих коней. У меня превосходная конюшня и множество бесценных скакунов. И как один из многих подарков на свадьбу, я бы позволил вам выбрать в конюшне любого. Да в общем, дорогая мадемуазель Рене, вы бы получили их всех!
— Очень щедро с вашей стороны, паша. А что до моего отца, думаю, он будет счастлив принять от вас в дар эту прекрасную принцессу. Видите ли, ему и правда нужна новая наложница, ведь недавно он отослал прежнюю, девушку по имени Алинда, в деревню посреди пустыни.
— Ах, какой стыд, — сказал паша, вздрогнув, — ведь это я нашел Алинду в услужение вашему дяде, когда она была совсем ребенком.
— Мадемуазель Рене, — сказал князь Бадр, англосаксонской половине которого эта беседа была несколько неприятна. — Пока наши отцы обсуждают сделку, прошу, позвольте предложить вам экскурсию по этой части дворца, ведь вы, вероятно, еще не имели случая видеть ее. Мне было бы особенно приятно показать вам небольшой музей, где собрана коллекция моего отца. Одна из лучших во всем Египте.
Прежде чем Габриель успел возразить, Бадр встал и предложил Рене руку.
— Ваш отец все еще очень сердит, — заметил он, когда они выходили из комнаты.
— Да, не сомневаюсь, по возвращении домой мне здорово влетит. И за то, что мы танцевали, и за то, что я снова ушла с вами.
— Он бьет вас? Мне очень жаль, что я навлек на вас такие неприятности.
