Обед подходил к концу, когда адъютант Князев доложил:
— Господин полковник, к вам пришли.
— Кто?
— Осетинские офицеры, прапорщик Абисалов и хорунжий Тутанов.
— А, очень кстати. Я познакомлю вас с этими достойными людьми, преданными России, не за страх, а за совесть помогающими нам. Оба Георгиевские кавалеры за турецкую войну, а Туганов еще и кавалер ордена Анны третьей степени.
— С особым удовольствием, — сказал Небольсин.
— Они влиятельные в осетинских кругах люди, и, главное, не корысть, не деньги, а глубокая убежденность в тесной близости осетин с Россией руководит ими. Просите их, — закончил Огарев, обращаясь к адъютанту.
В комнату вошли два офицера, один в коричневой, другой в темно-серой черкесках, подтянутые, спокойные. Они почтительно поклонились хозяйке, коменданту и гостю, внимательно разглядывавшему их.
— Ну, господа, оставайтесь здесь, а я пойду по своим делам, — сказала Мария Александровна.
— А-а, Тимур Асланович, рад вас видеть и вас, Сослан Урусбиевич. Знакомьтесь, господа, это штабс-капитан Небольсин, старый кавказец, сейчас снова возвращается из Петербурга к нам, а это — наши уважаемые боевые сослуживцы, первые и самые надежные друзья — хорунжий Туганов и прапорщик Абисалов. Садитесь, господа, прошу к столу, кстати, за стаканом вина поговорим о деле.
Осетины поклонились и сели возле Небольсина.
Туганов, довольно свободно говоривший по-русски, стал рассказывать коменданту о текущих делах, а Абисалов, по-видимому, понимавший все, иногда вставлял два-три слова по-русски, выговаривая их с сильным акцентом.
— Завтра в девять часов военное учение. Две сотни наших всадников и сотня ваших казаков будут на плацу за базаром, в затеречной стороне, производить учение — рубка, джигитовка, бросать аркан, стрелять с коня и в пешем строю, а также и сотенное учение по сигналам горниста, — перечислял Туганов программу совместного учения осетинско-казачьей конницы.
— Кто будет командовать?
— Сначала казачий майор Сухов, потом я. Надо, чтобы и казаки, и наши всадники понимали маневр, чтобы согласованно вели пеший и конный бой, — медленно подбирая нужные слова, говорил Туганов.
— Наш беда… плохой разговор… осетин не понимает русски, казак осетински языка, — сокрушенно покачивая головой, вставил Абисалов.
— Вот чаще будем проводить совместные учения, привыкнут, станут понимать друг друга. А как с пехотой? Будет она у вас? — спросил комендант.
— Пехота есть. Слободка и Гизель, два аула, человек сто — сто двадцать дает, — сказал Тутанов.
— Это на всякий случай готовимся, — оборачиваясь к Небольсину, пояснил Огарев. — Опять зашалил Кази-мулла. Время от времени то тут, то там его шайки появляются. Среди ингушей неспокойно, по ночам обстреливают дороги, нападают, а то и грабят… Детей стали воровать из Слободки, даже из станиц воруют, скот пытаются отогнать. Все говорит о том, что не зря действуют агенты да посланцы имама. Вот мы на всякий случай вместе с верными нам осетинскими воинами готовим встречу Кази-мулле и его ордам, ежели они захотят пожаловать к Владикавказу.
— Да неужели это возможно?.. Ведь Дагестан и Чечня далеко отсюда…
— Есть такой слушок, есть и данные, — осторожно сказал Огарев. — И наши осетины, и казаки по линии, и лазутчики предупреждают нас, а недавно осетины, казаки двух станиц, Новоосетинской и Черноярской, что на линии расположены, рядом с Екатериноградской…
— Я знаю эти станицы… Там у меня есть кунаки — Тургиевы, Габеевы, Тускаевы, — вставил Небольсин, вспоминая осетинских друзей, которые пытались помочь ему выкрасть Нюшеньку из лап Голицына.
— Ну так туда были посланы четыре мюрида, которым Кази-мулла поручил перетянуть на свою сторону осетинские станицы, обещая в грядущем походе на Владикавказскую крепость всякие блага.
— И что же?
— Осетины связали мюридов, одного убили, остальных доставили ко мне. Обе станицы готовы к встрече с имамом, так как его гнев и месть в первую очередь обрушатся на них. Мы усилили солдатами гарнизоны Екатериноградской и Павлодольской станиц, ближайших соседей верных нам осетин. Здесь никогда не лишне быть осторожными.
— Верно указал господин комендант, когда народ много говорит об одном и том же, это значит, что-то должно случиться. А наши осетины да ингуши и на базаре, и на улице, и в аулах говорят о готовящемся нападении имама на крепость, — подтвердил Туганов. — Значит, завтра в девять часов? — поднимаясь, сказал он.
— Да. Я буду на плацу без четверти девять, — ответил Огарев.
— А можно мне присутствовать на учении? — спросил Небольсин.
— Конечно, можно. Вам это будет полезно еще и потому, что я хочу, чтобы вы поближе познакомились и сдружились с нашими боевыми товарищами и с их храбрыми всадниками. Они достойные люди, и дружба с ними необходима нам.
— Почту за особое удовольствие, — ответил Небольсин, от души пожимая руки осетинам.
Когда они ушли, комендант сказал:
— И таких людей в Осетии немало. Дударовы, Собиевы, Хетагуровы… Да разве всех перечтешь? Эти фамилии — целые рода, соединившие свою судьбу с Россией. И в персидских, и в турецких войнах осетины всегда были нашими друзьями и храбрыми союзниками. Подружитесь с ними, Александр Николаевич. На Кавказе никто не знает, что может быть завтра, и верные, неподкупные друзья тут нужнее, чем в России или в Европе.
Небольсин кивнул.
— Значит, кроме войска, основная сила у нас здесь казаки и осетины?
— Да, и, конечно, проживающие в слободке армяне, грузины и молокане, но это уже как дополнение.
Когда вошла Мария Александровна, Небольсин, поблагодарив хозяев, стал прощаться.
— Оставайтесь у нас, Александр Николаевич, целых шесть комнат, есть где поместить гостя, — предложил Огарев.
— Благодарю вас, Николай Гаврилович, но у меня кое-какие дела, неразобранные бумаги, записи и, наконец, мой «верный Личарда» — Сеня. Я останусь в номерах для проезжающих, а к вам, если разрешите, наведаюсь еще раз-другой.
— Мы вас ждем каждый день к обеду, Александр Николаевич. Обедаем ровно в четыре. И никаких возражений, — останавливая жестом хотевшего что-то возразить Небольсина, сказала хозяйка.
На затеречном плацу было шумно. Конные осетины, спешенные казаки, дежурный комендантский взвод, солдаты, две легкие пушки, любопытные бабы, в стороне торгующие разной снедью, — все вместе напоминало собой ранний час базара. Но стоило появиться коменданту, как общее движение стихло, люди бросились к своим местам, солдаты полукольцом заняли дорогу, ведшую на Ардон, бабы и торговцы разом исчезли.
Разнеслись слова команд, сотни приняли стройный вид. Заиграл горнист, забили барабаны, и перед фронтом стоявших во взводной колонне всадников проскакал казачий майор Сухов. Он лихо осадил коня перед Огаревым и громким, разнесшимся по всему плацу голосом доложил:
— Господин комендант, отряд казачье-осетинской конницы готов к занятиям. На учении присутствуют двести двенадцать осетинских всадников с тремя обер-офицерами и казачья сотня Владикавказского полка со ста тридцатью шестью нижними чинами, двумя субалтернами, хорунжими Горепекиным и Андреевым. Командует учением майор Терского казачьего войска Сухов.
Он опустил сверкающий клинок. Комендант подъехал к строю, громко поздоровался.
— Здравствуйте, храбрецы-конники!
— Здрам-жам… ваш… тельство… — весело, шумно и в тоже время как-то несогласованно — осетины по-своему, а казаки по-уставному — ответили конники на приветствие Огарева.
— Приступайте к учению. А мы поглядим, — отъезжая в сторону, сказал комендант.
Опять раздались команды, заиграли горнисты, забили пехотные барабаны, и конница, расколовшись на три части, посотенно, сначала шагом, а затем на рыси, стала разворачиваться во взводные колонны.
К Огареву и Небольсину подъехали Туганов и Абисалов, сопровождаемые несколькими конными осетинами. Комендант кивнул им, Небольсин отдал честь, и подъехавшие стали возле них, сдерживая горячившихся коней.
А на плацу уже шло одиночное учение. Скакали всадники, рубя глину и лозу, стреляли на скаку в качавшиеся под ветром картонные мишени. Вторая сотня джигитовала в стороне от дороги. Казаки делали «ножницы», с гиканьем проносились один за другим, то свисая с коня вниз головой, то на полном карьере поднимая с земли брошенные папахи и платки. Третья сотня, отойдя с плаца на полверсты, разделилась на две части и, изображая атаку, налетала друг на друга в конном строю. У этих всадников заранее были отобраны шашки и кинжалы, для того чтобы в пылу учения кто-либо не зарубил своего «противника». Взвод осетинских всадников на бешеном галопе цепочкой скакал по узкой тропинке, шедшей возле плаца. В руках каждого всадника был волосяной аркан. Конник на полном скаку кидал аркан на удиравшего от него «противника», всеми силами старавшегося уклониться от аркана. То и дело слышались смех и крики, когда удачно брошенный аркан выхватывал из седла не успевшего умчаться «противника». Здесь ушибы, падения и даже серьезные травмы не считались обидой. Это было учение, это был экзамен на умение и ловкость всадника, на то, что завтра необходимо будет в бою.
