Однако Артур очень настаивал на встрече. Он заявил, что у него серьезные проблемы, решение которых без непосредственного вмешательства Кудрявцева просто невозможно.
– Достали, – говорил Роман Толику Бояну, сидя на заднем сиденье такси. – Ты не представляешь, Толя, как они меня замучили. Вот я и решил… Сваливаю на хрен отсюда. Гори все синим огнем. В деньгах потеряю, конечно, но и хер с ними. Не в деньгах счастье, это я тебе точно могу сказать.
Таксист покосился на пассажира в зеркальце.
– Смотри, смотри, – крикнул Кудрявцев, заметив этот взгляд. – Вот он я! И еще раз говорю – все вы охуели! Деньги вам мозги свернули!
– Роман, успокойся, – бормотал Толик, поглядывая то на водителя, то на Кудрявцева. Боян не любил, когда Роман начинал, по его собственному выражению, "беспредельничать". "Надо же, – думал Толик, – солидный человек, а ведет себя как заправский "совок". Напивается среди бела дня, орет на улице во все горло, материт окружающих…"
– Здесь, что ли? – недружелюбно спросил водитель, останавливая машину.
– Ага! Здесь! – крикнул Роман, протягивая деньги. Толик подумал, что пятьсот рублей совсем уж непотребная сумма за десять минут езды в такси, но не стал делать Кудрявцеву замечание, опасаясь новых громогласных тирад.
Роман, пошатываясь, вылез из машины и взял Толика за рукав.
– Сюда, – махнул он рукой в сторону лесенки, которая вела в подвал старого московского дома.
– А что там такое? – подозрительно спросил Толик.
– О! Классное место! В Москве, пожалуй, единственное осталось… С прежних времен.
Место, в которое Кудрявцев привел Толика, вовсе не показалось Бояну классным. Толя опасливо осмотрел темные стены, обшитые пластмассовыми плитами "под дерево", потрогал пальцем липкий стол – круглую мраморную плиту на высокой металлической ножке. Вокруг такого стола положено стоять, облокотившись на края столешницы, пить жидкое кислое пиво из кружки толстого мутного стекла и говорить о футболе, о бабах, о том, что на работе не дали отгул, и других реалиях жизни простого советского человека. Всего этого Боян на дух не переносил.
– Слушай, а чего мы здесь делаем? – спросил он своего старшего товарища, который в этом странном, чудом сохранившемся в центре Москвы пивном баре советского образца чувствовал себя как рыба в воде и рылся в кармане, собираясь, видимо, отбыть к стойке с двумя блестящими пивными кранами. У стойки толпилась небольшая очередь из мужчин в темной, бедной одежде. Лица у мужиков были красного цвета, в морщинах, некоторые – с синяками, иные – с глубокими шрамами.
– Тебе не нравится? – спросил Кудрявцев. – Ты чего? Это такое место! Памятное… Мы тут с Лековым знаешь как оттягивались? Еще в семидесятые. Как оно сохранилось до сих пор – просто не представляю… Память! Только здесь я чувствую себя молодым. Эх, Толька, сейчас пивка рванем… Ты не бойся, тут хорошо… Расслабься… Я быстро.
Кудрявцев пошел к стойке и встал в конец очереди, оставив Толика наедине с его страхами и тошнотой, которую Боян испытывал от одного только вида этой жуткой "пролетарской" пивной.
– Слышь, друг, дай три рубля.
Чья-то рука ударила Толика по плечу.
– А?
Боян повернулся и увидел перед собой парня в синем спортивном костюме явно турецкого производства. Длинные сальные волосы, маленькие глазки на потном лице… Эти глазки бегали по сторонам, то ли что-то выискивая, то ли просто не могли зафиксироваться хотя бы на миг.
– Три рубля?
– Чо, не русский, что ли? Братан, ты слышишь, або как?
– Сейчас…
Толик сунул руку в карман и понял, что ни копейки мелочи у него нет. Только пачка долларовых купюр.
– Нету у меня, – хмуро сказал Боян.
– Ладно парить-то, – буркнул парень и наклонился к Толику, обдав его густым пивным духом, смешанным с непереносимой вонью, изливающейся из широкого рта. С желудком у этого аборигена пивной было явно что-то не в порядке.
– Я не понял, брат, – произнес парень, дыша Толику прямо в лицо и пытаясь заглянуть в глаза. – Не понял тебя.
– Сейчас, – прошептал Боян, – сейчас подойдет…
– Кто?
– Ну сейчас, – снова сказал Толик, прикидывая, что если он ударит гопника коленом в пах и рванет отсюда, то на людной улице ему уже ничего не будет угрожать. Там народ, милиция. Там этот урод не посмеет на него наехать. Хотя…
Толик настолько редко попадал в подобные ситуации, настолько не был приспособлен к решению вопросов самозащиты, что даже не очень испугался. Он испытывал лишь отвратительное чувство полной беспомощности и стыда – ему казалось, что все посетители пивной отложили свои дела и смотрят в его сторону. При этом самым неприятным было то, что они были явно на стороне вонючего гопника.
– В чем проблема?
Толик с облегчением услышал голос Романа и обернулся, вынырнув из облака тяжелого смрада, исходившего от завсегдатая пивной.
– Что случилось, ребятки? – Роман стоял у стола, держа в руках четыре тяжелые кружки, наполненные бледно-желтым пивом с тоненькими полосками пены.
– Братан! Мы тут разговариваем, – сказал гопник, оттесняя Толика и надвигаясь на Кудрявцева.
– Слушай, ты, я тебе не братан, – вполне благодушно ответил Кудрявцев, ничуть не испугавшись. – А если хочешь называть меня братаном, будь другом, возьми банку водочки. Только хорошей, "Смирновской" там или какой еще… Сделаешь?
Кудрявцев уже протягивал парню две пятисотенных.
– Ну, чего мнешься? Вместе и хряпнем. Только гляди! Не обмани.
– Да ты чо, в натуре, мужик? Чтобы я кого кидал?
– Вот и славно, – пьяно улыбнулся Кудрявцев. – А мы с товарищем тебя здесь подождем.
Парень, взяв деньги, растворился в полумраке заведения, а Кудрявцев поднял кружку и тихонько стукнул ее о ту, что была ближе к Толику.
– Ну, давай! За наше прошлое! Оно ведь, прошлое-то, – самое лучшее, что у нас есть. Лучше уже ничего не будет! Давай, Толечка!
Боян послушно зацепил пальцами уродливую посудину и поднес ко рту. Запах тухлятины ударил в ноздри. На ободке кружки виднелся след красной губной помады. В горле Толика снова заклокотала тошнота.
– Не боись! Вперед!
Решив не спорить с пьяным Кудрявцевым, Толя зажмурился и, повернув кружку так, чтобы случайно не лизнуть помаду, сделал первый глоток.
Опьянел он довольно быстро. Пиво, которое казалось разбавленным и слабым и совершенно не походило на все сорта, перепробованные Толиком прежде, проявило себя довольно сильнодействующим алкогольным напитком.
Правда, Боян отдавал себе отчет и в том, что бутылка водки, из которой Роман подливал в кружки, тоже сыграла свою роль, но эта мысль растворилась в благодушии, которое вдруг охватило Толика. Настроение его неожиданно поднялось, и даже урод гопник, тоже очень быстро опьяневший и постоянно что-то бормотавший, не казался уже таким отвратительным.
Да и сама пивная перестала вызывать омерзение, которое Толя испытал при входе. Пивная как пивная. Ничего особенного…
Боян сделал еще глоток "ерша" и услышал слова Кудрявцева.
– Говно! Все говно! – говорил Роман. – Сваливаю я, Толька, надоело! Все лучшее, светлое – все это позади. Впереди – только мрак. Мрак и ужас. Мне это смерть Лекова открыла. Все. Эпоха наша кончилась.
– Наша – это чья?
Роман пристально посмотрел на Бояна, глотнул из своей кружки и сказал:
– Моя. Потому что ты, Толька, человек из другого времени. А жаль… Хороший ты парень…
– Почему же из другого?
– Потому. Все, что сейчас делается, ты воспринимаешь как должное. А я – нет.
– Да брось ты, Рома! Что ты такое несешь? При "совках", что ли, лучше было?
– Дурак ты, Толя. Извини, конечно. Ты просто еще молодой. Не понимаешь многого. И, прости меня, книг мало читал. Да не горюй, тебе все равно не понять. Лучше подумай, будешь мою квартиру покупать или нет?
– Квартиру?
– У меня мужик есть, – включился в беседу гопник. – Я могу через него хату продать. Надежный человек, реально.
– Отстань, – махнул рукой Роман. – Давай лучше вмажем.
Он выпил с гопником и даже чокнулся с ним.
– В общем, Толик, живи спокойно, занимайся своими делами, – продолжал Кудрявцев. – А то, что было у меня… Это все равно не повторится… Не могу я больше, Толя, такая тут тоска…
– Слушай, – решил перехватить инициативу Боян, – ты можешь мне встречу с Ренатой устроить?
– С кем? – переспросил Кудрявцев.
– С Ренатой.
– А… Суперзвезда… Ну, могу. А на кой черт тебе?..
– Я проект делаю для ВВ. Для Вавилова…
– Ой, не связывайся, Толя, я тебя умоляю… Вавиловские проекты… Меня от этого больше всего и тошнит… Я всю жизнь имел дело с произведениями искусства. Окружал себя прекрасной музыкой. Прекрасными людьми…
Пафос Романа Альфредовича вполне соответствовал его состоянию. Боян тоже сильно опьянел, поэтому воспринимал слова Кудрявцева вполне серьезно.
