Года рвется к ней в темноте – простоволосая, без покрова, стриженую голову мочит дождь, глаза-щелки, – достаточно, кричит Года, достаточно, мы уже потеряли достаточно, не хватало потерять еще и аббатису. Достаточно. Мари слышит, как ее саму бьет дрожь, из нутра к горлу подкатывает стон, она не может его удержать, не может удержать зубы, чтобы не стучали. Мари кладет голову Годе на плечо, субприоресса обнимает ее. Будет, произносит она на своем родном английском, будет, спокойно, успокой сердце, моя дорогая, моя матушка, точно Мари испуганная телица, холодные струи дождя стекают по ее шее.
Утро обнаруживает размеры утрат: три дюжины овец утонули, с ними теленок – слишком маленький, не доплыл до укрытия, – и одной монахине вода попала в легкие. Дамбу сломали, сообщает Аста, на восстановление потребуется три дня. Бедных мокрых овец для безопасности перегнали в сад. Бессловесные беспамятные твари весело тыкаются носом в корни яблонь, ищут гнилую падалицу. Ягненок в чужой шкуре волшебным образом уцелел. Он резвится в саду, точно и не изведал потерю.
В обитель нежданно приезжают три старшие дочери Вульфхильды, Вульфхильда-младшая, Хависа и Мильбурга. Они стоят перед Мари, бледные и угрюмые, и ей от вины и скорби хочется заключить их в объятия. Если бы Бог послал ей внучек, это были бы дочери Вульфхильды: гордыня Мари оставит их без матери.
Мари ждет оскорблений, упреков в том, что их мать надорвалась на службе у Мари, но девушки обступают ее, целуют, Мари не понимает, почему они до сих пор любят ее, она не заслуживает их любви. Ведь Вульфхильда заболела из-за великой гордыни и самонадеянности Мари, из-за того, что Мари горевала о любимой.
Мы осмотрели сломанный шлюз, говорят девушки, тут явно не обошлось без королевских шпионов. И этим дело не кончится, дальше будет только хуже, если не найти виноватого. Девушки просят у Мари позволения отыскать его. Праведницам заниматься этим не след, а девушкам утешение, ведь шлюзы и дамба – последнее дело их матери. Затрудненное дыхание Вульфхильды день и ночь разносится по дому, она опухла, взгляд у нее дикий. Им хочется улизнуть из дома, чтобы не спятить, поясняют девушки. Они найдут тех, кто сломал шлюз, и позаботятся о том, чтобы такого не повторилось.
Если я позволю вам сделать это, отвечает Мари, получается, я благословлю вас совершить грех от имени обители.
Вульфхильда-младшая улыбается, клыки у нее такие же острые, как у матери. Вот оно, думает Мари. Темнейшая часть Вульфхильды живет в ее дочери.
Вот и хорошо, говорит Вульфхильда-младшая, а вы нас потом исповедуете.
Назавтра в разгар вечерни Мари бросает в жар, к Magnificat ее льняное исподнее насквозь пропитано потом. Ей кажется, будто макушка ее дымится. От пищи мутит. Мари останавливает пробегающую мимо служанку с ведром грязной воды и велит испуганной девице передать на конюшню, чтобы седлали лошадь, Мари нужно уехать.
Она чувствует: жар зовет ее к Вульфхильде.
Мари скачет в город, ветерок приятно холодит ее щеки. В сумерках город тих, все разошлись по домам, к своим семьям, поужинать и лечь спать. Мимо галопом проносится кто-то, лица в темноте не разглядеть.
На подворье Вульфхильды Мари бросает кому-то поводья и бегом поднимается в комнату, где теплится свеча. На лестнице Мари слышит хрип – точно железом о наковальню – и понимает, что это дышит бедная Вульфхильда.
Нест прижимает влажную тряпку к распухшему багровому лицу Вульфхильды; лекарка изумленно поднимает глаза. Правду говорят, вы волшебница, матушка, произносит Нест, не иначе вас ветер сюда принес. Я только что послала за вами Беатрикс.
Вульфхильда с подушки в тревоге глядит на Мари.
Дочери Вульфхильды держатся в тени, они тоже недавно приехали, от них еще пахнет потом и лошадьми, на чулке Хависы темнеет пятно, Мильбурга забрызгала чем-то подол рубахи. Мари косится на них. Бледная Хависа мрачно кивает. Все кончено.
Мари кивает. И вновь переводит взгляд на Вульфхильду.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мари сбрасывает башмаки, забирается на кровать, к стене, большие ступни ее свешиваются с края. Она обнимает Вульфхильду, пытаясь забрать себе ее боль. Вульфхильда дышит чуть легче, закрывает выпученные глаза. Дочери подходят ближе, младшая, румяная красавица Идон, убирает волосы матери со щеки.
Мари пристально смотрит на Нест. Лекарка сперва качает головой, но Мари не отступает, взглядом велит ей исполнить приказ, наконец Нест молча покоряется воле аббатисы и выливает в кружку целый флакончик опия. Подносит к губам Вульфхильды белую тряпочку – вытереть пролившееся, – но Вульфхильда не проливает ни капли, потому что Мари гладит ее по горлу, и Вульфхильда с закрытыми глазами, задыхаясь, выпивает кружку до дна. Опий действует, хриплое дыхание ее замедляется.
Вульфхильда-младшая – лицо ее непроницаемо, но щеки мокры – просит Мари исповедовать мать, и Мари исполняет просьбу, стараясь как можно четче выговаривать слова; святая вода, которую она привезла в сосуде на своем теле, чересчур горяча от жара ее плоти.
После исповеди дочери Вульфхильды становятся подле матери на колени и кладут на нее голову.
В комнате столько боли, что Мари почти не в силах ее терпеть. Помогает молитва, но куда лучше помогают истории. Мари рассказывает девушкам, что, когда их мама только приехала в обитель, ее возненавидела другая облатка. Девчонка эта была в два раза ее старше и гораздо, гораздо крупнее. Почти две недели она щипала Вульфи во время служб, сталкивала спящую с кровати, подставила ей подножку (девочка упала в навозную кучу) и делала прочие гадости. Вульфхильда кротко сносила обиды, не пожаловалась ни разу, и все сочли ее образцом смирения.
Дочери улыбаются: им ли не знать Вульфхильду.
На деле же, продолжает Мари, ваша мама ждала. И однажды ночью, когда ветер выл так громко, что монахини не слышали собственный голос и не находили себе места, потому что полоумная сестра Гита встала во время чтения за легким ужином и уверенно заявила: сегодня полнолуние, в такие ночи оборотни рыщут волками и, тяжело дыша, заглядывают в окна к мирно спящим на своем ложе христианам, со своей постели в дортуаре Вульфхильда увидела, что противная девчонка встала, зажгла огарок свечи и направилась в уборную. Вульфхильда прокралась за нею – босая, хоть холод был жуткий. Девица зашла в уборную, Вульфхильда неслышно достала подкову, которую заблаговременно припрятала в бурьяне, и просунула в ручку двери, таким образом заперев девицу в вонючем и грязном отхожем месте. Вульфхильда молча притаилась в темноте, а девица с криком принялась колотиться в дверь, но ветер выл так громко, что ее никто не услышал. А когда у девицы догорела свеча, Вульфхильда взяла метлу и начала скрести по стене; девица от испуга лишилась чувств. Вульфхильда вернулась в дортуар и легла спать. Полузамерзшую беднягу освободила магистра: она проснулась незадолго до утрени и увидела, что постель девицы пустует. Утром магистра выстроила облаток, спросила, кто совершил сей греховный поступок, Вульфхильда вышла вперед и сказала тихонько: я. Теперь мы квиты. Магистра жестоко избила ее, но Вульфхильда не раскаялась.
Дочери Вульфхильды рассмеялись. Узнаю маму, сказала Хависа.
Однажды я видела, говорит Мильбурга, как мама после доброго меда и орехового пирога, которым ее потчевали у арендатора, вскочила из-за стола и выпрыгнула в окно: она догадалась, что арендатор ее отвлекает, а слуги его тем временем увели половину овец на дальнее пастбище, чтобы скрыть истинные размеры его богатства.
Я тоже при этом присутствовала, подхватывает Вульфхильда-младшая, мама, конечно же, оказалась права.
А что случилось с той злой девицей, спрашивает Идон, они с мамой потом подружились? Ведь на нее невозможно долго сердиться. Мы с сестрами видели эту монахиню?
Мари с улыбкой гладит Идон по голове. Она не говорит ей, что история кончилась печально, что через месяц бедняжку лягнула лошадь и проломила ей голову и что Мари – обычно она помнит всех своих дочерей, она вообще помнит всё – позабыла имя этой девицы, так издевавшейся над Вульфхильдой.
