Но старшего Мансурова освобождать надо. Туг уже все формальности соблюдены.
И все же он медлил. Пару раз рука тянулась к телефонной трубке, потом снова опускалась на стол. Конечно, не он распоряжается свободой или несвободой господина Мансурова — для этого существуют следователи прокуратуры, но все в курсе развязанной им борьбы. Все ждут, что предпримет он, Вячеслав Грязнов, гроза всякой нечисти.
Надо позвонить Борисычу, сказал он себе. Турецкий — человек мудрый. Зря, что ли, позвали его бороться с мировым терроризмом? Вот так всегда: не можем решить свои проблемы — беремся решать мировые.
Вячеслав Иванович набрал номер в Баку.
Наверное, торчит в гостинице, боится нос высунуть. Как бы друзья Мансурова не взяли его в заложники. Хотя при нем Витя Солонин. Этот сам кого хошь возьмет...
Турецкий сразу откликнулся.
— В общем, деваться мне некуда, Борисыч, — начал Грязнов. — Придется отпускать Мансурова. А там, возможно, и его братцу дадут условно или передадут азербайджанской стороне.
— А я тебе что говорил? Помнишь наш разговор? — спросил Турецкий.
— Такое не забудешь... — вздохнул Грязнов. — Ты был прав. Только что теперь делать? Голова почти не работает. Проблема на проблеме. А тут еще — выпить есть что, а не с кем.
— Сочувствую, — отозвался Турецкий весело. — Ну, выкладывай свои беды.
Они говорили недолго. Грязнова потрясло, что друг его почти слово в слово повторил доводы Меркулова. Если коротко, то закон есть закон и выше его не прыгнешь.
— Ты заработался, — сказал Турецкий, — неужто так уж совсем не с кем выпить?
' — Не хочешь ты меня понять, Саша. — Грязнов скрипнул зубами. — Выпустят этого монстра, и завтра он уже будет в Баку. И тогда ищи-свищи ветра в поле. А про наших пленных ребят придется забыть. Вот что меня гложет.
Через полчаса, успокоившись, Грязнов позвонил в ДПЗ.
— Пал Антоныч, не выпустил еще Мансурова? Уже на старте стоит? Ну ладно, пусть идет по холодку. Но скажи ему, что не как арестованный или задержанный, а как свободный гражданин он может зайти ко мне. Попрощаться, скажи. Для его же пользы. Так и скажи. Думаю, придет. Для собственной пользы отчего не прийти?
Мансуров появился в его кабинете, небритый и осунувшийся, уже минут через двадцать.
— Ну что, есть претензии к следственным властям? — спросил Грязнов, глядя на визитера. — Да вы садитесь.
— Нет, претензий никаких, — помотал головой Мансуров.
— И со своими в посольстве поладили, надо полагать? С этим, как его, Самедом Аслановичем. Интеллигентный молодой человек, таких теперь редко встретишь. Приятное производит впечатление.
Мансуров молчал, глядя поверх головы Грязнова.
— Дело против вас будет прекращено. Но что касается вашего брата, то все остается по-прежнему. Состояние Панкратова тяжелое, если он не выживет, вашему брату грозит самое худшее...
— Вы об этом уже говорили. — Мансуров помолчал и добавил: — Я думал, что вы хороший человек, Вячеслав Иванович...
— Разочаровались?
— Ваши условия? — Губы Мансурова дрогнули.
— Вы их слышали.
— Пленные? Сорок человек?
— Сделайте мне такое личное одолжение, — сказал Грязнов, глядя прямо в глаза Мансурову.
— Но вы же понимаете, что это невозможно. Пленные находятся по деревням, их прячут, используя как работников...
— Но если пройдет слух, что появился дядя с тугой мошной, который платит хорошие деньги... Мне ли вас учить, господин Мансуров?
— Это очень большие деньги. — Лицо Мансурова потемнело. — Просто не знаю. Придется брать кредит.
— Я вас очень прошу, — наседал Грязнов. — Коля Панкратов очень плох... Молитесь вашему Аллаху, чтобы он остался жив.
— Но я уже дал кое-какие обязательства вашим деловым и правительственным кругам. Это миллионные расходы.
— А я прошу о личном одолжении. — Грязнов даже ему нежно улыбнулся.
— Извините, Вячеслав Иванович, у меня есть пес пит-бультерьер... Вы чем-то сейчас его напоминаете.
— Уж лучше бы волкодава, — согнал улыбку с лица Грязнов. — А чего это ваш пес на меня похож? Хорошая собака должна быть похожа на своего хозяина.
Какое-то время они оба молчали.
— Наш разговор останется между нами? — спросил Мансуров. — Какие вам нужны гарантии?
— А меня о гарантиях вы не спрашиваете? — усмехнулся Грязнов.
— Вам я почему-то верю, — сказал Мансуров.
7
Солонин подъехал к бельгийскому посольству, когда на часах уже было начало второго ночи. Благодаря инфракрасным очкам, которые он надел еще в автомобиле, Солонин быстро сориентировался. Перелез через высокий бетонный забор с помощью тонкого троса. Когда был на гребне забора, огляделся. Улица была пустынна, охранники в будке возле въездных ворот курили, и огоньки их сигарет мерцали голубоватыми точками.
Первым делом надо на время вывести из строя электронную сигнализацию.
Солонин включил миниатюрный генератор дециметрового диапазона. Сейчас у них на экране перловая каша... Сирены садняще ревут, там жмут на кнопки и хватаются за тумблеры, щелкая и переключая... Но вот все прояснилось. Все — чисто. И на территории, и вокруг особняка.
Он недаром мерз в своей машине столько времени. Выследил, как госпожа Мансурова вышла из своего дома, а вот как добралась до посольства, не видел, но представлял себе.
Великая штука этот прибор ночного видения! Чувствуешь себя зрячим в стране слепых либо невидимкой в людской толпе.
Правда, госпожу Фирюзу он толком не рассмотрел. Тогда на приеме, краем глаза заметил, что она довольно изящна, но не от природы, а скорее от усиленных занятий аэробикой, от которой эти богатые бездельницы тащатся, как прежние скучающие барышни тащились от танцев на балах.
Цепляясь за выступы на стене особняка, прижимаясь к стене всякий раз, когда тусклый зрачок телекамеры бездумно смотрел в его сторону, Солонин забрался наконец на крышу, потом через слуховое окно на чердак. Здесь пахло, как пахнет на всех чердаках мира, начиная от хрущоб и кончая посольскими особняками, — запустением и пылью. Здесь было очень тепло, почти жарко, так что пришлось ему расстегнуть куртку. Он отмерил, согнувшись, чтобы не удариться головой о скат крыши, девять метров.
Атташе, или кто там он по чину, живет где-то здесь...
Виктор быстро собрал миниатюрную дрель, предварительно подключив ее провода к кабелю. Чуть-чуть поискрило, когда закрепил на обнажившихся проводах «крокодилы», и дрель тоненько завизжала.
Это был ответственный момент. Не дай Бог, если на спящих, если только они спали, посыплется штукатурка. Обороты у дрели сумасшедшие, но все равно даже пылинка не должна просочиться.
Наконец тончайшее сверло провалилось в пустоту, он быстро его втащил и замер. Кажется, не заметили. Он вставил в отверстие припасенную оптическую нить из стекловолокна. Такую штуку обычно вставляют в кишечник больному при операции.
Вот они, голубчики. Самому смотреть — незачем да и противно. Присоединил портативную видеокамеру. И решил передохнуть.
Закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать.
Впервые он увидел госпожу Мансурову обнаженной и почему-то при этом вспомнил о госпоже Амировой. О ее многообещающей улыбке.
Он привез ей ее возлюбленного из Тегерана. Их почти официальная связь наверняка возобновилась, обновленная и потому еще более страстная, но этот ее взгляд почему-то не уходил из памяти.
Он не решался даже назвать себе то, что испытывал к ней... Вот у кого природная грация, женственность и обаяние, несмотря на возраст и отсутствие занятий шейпингом и бодибилдингом.
Он, Солонин, был поклонником античной красоты. Рубенсовские телеса его не влекли, как и спортивная худоба.
И никогда не помышлял о том, чтобы подсматривать либо готовить компромат на кого- то... Однако пришлось.
Представил себе на секунду, что кто-то вот так же снимал бы на пленку его с госпожой Амировой. Он даже протянул руку, чтобы отключить камеру. Но остановился.
