На углу одной из улиц – а угол был острый – треугольником вперед выдавался построенный из кирпича с облицовкой армянским туфом самодовольного вида купеческий дом: обычный дом, на третьем этаже купец живет, на втором контора с приказчиками, на первом этаже торгуют, или образцы там какие. Над входной дверью – стальной, с решеткой, вывеска по-русски, по-гречески и по-арабски сообщала.
Торговый домъ Константин Григориадис и братья Оптовая торговля.
Над вывеской прямо к фасаду был прилеплен символ клана Григориадисов – два старомодного вида башмака. Длил свою историю клан одесских Григориадисов от деда нынешнего главы клана, который сбежал от очередной армянской резни, с несколькими монетами в кармане пристал к русскому берегу и поселился в Одессе, приноровившись по сапожному делу. Его сыновья приноровились уже по части торговой…
Несмотря на солидный и самоуверенный вид – особого потока посетителей видно не было – Григорий понаблюдал минут десять и за это время через дверь прошел только один человек: солидного вида господин с тросточкой. Григориадис занимался разными вещами… но Григория он должен был помнить.
Наконец – казак вышел из машины. Огляделся, заметил, как дальше по улице шелохнулась занавеска на втором этаже… у Григориадисов это дело будь здоров поставлено, похлеще полиции.
Но он собственно и не со злом сюда пришел.
Перейдя улицу, казак постучал по наковаленке висящим на цепи бронзовым молоточком.
Дверь солидно, неспешно открылась, на пороге стоял курчавчый молодой человек, здоровый и крепкий, как бычок – годовик в белой рубахе и североамериканских джинсах.
– Что угодно?
– Старших позови.
– Я за них.
Григорий прищурился
– Тебя, сынок, у мамы с папой в проекте не было, когда я на Востоке базары тер. Секешь поляну?
Восток… Когда начали осваивать ох, много лихих людей туда понагрянуло, а казаки – так они отродясь лише всех и были.
Молодой отступил
– Проходите, уважаемый. Ноги только вот здесь извольте вытереть.
У молодого за поясом оказался ствол, и у того что стоял за дверью – тоже – вот тебе и торговый домъ. Григория остановили, быстро но тщательно обыскали.
– Ничего нет.
– Боитесь, что ли?
– Опасаемся, друг любезный, опасаемся…
У самой беленой стены стоял глава клана Константин Григориадис – только что не было, и вот он стоял. Официально Григориадисы торговали маслом, специями, винным уксусом и вином, все это было представлено в торговом зале в изобилии, бутылки – пузатые, темные, некоторые покрытые паутиной – лежали в стеллажах из дорогого темного дерева. Тут же был столик для клиентов из того же дерева, несколько стаканчиков – пробовать.
– Доброго тебе здоровья Константин – джан.
– И тебе не болеть, казак. Проходи, вина выпей.
– Вино, вино… одну беду несет оно…
– Ай, зачем так нехорошо говоришь, казак. Вино – кровь земли.
Григориадис не торговал вином для прикрытия – он и правду торговал вином. Но не только вином…
Вместе они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж, прошли в богато обставленный кабинет. Обстановка была везде одинаковая – темное дерево, женщин в доме не было видно, они в другой половине, чтобы не мешать. В кабинете было несколько шкафов, в одном, за стеклом стояли книги, в другом – бутылки, все темного стекла, с вином. Явно – с хорошим вином.
Хозяин, явно рисуясь, прошелся в раздумье перед шкафом с вином, потер небритый подбородок, потом решительно открыл дверцу, и достал одну из бутылок. Бутылка была, как и положено, запечатана пробкой, а не как дешевое вино – крышкой. Это тебе не монополька какая…
– Вот это спробуем. Пять лет всего лежит, а букет – какой не у всякого пятнадцатилетнего встретишь…
– С вашего, Константин-джан?
– С моего, с моего, Григорий. Хозяйствуем помалу…
Григорий знал суть и смысл этой игры. Перед ним был выходец из бандитов, из бандитской среды – но выходец умный, нашедший в себе силы подняться над этим. От некоторых дел – как от скупки краденого – он отошел всерьез, от других – как от марафета – он отошел, как запретили всерьез,[88] но давал на это деньги, финансировал. Григориадису было важно – прежде всего для самого себя важно – подняться над всеми, показать всем желающим на это смотреть свой аристократизм и принадлежность к высшему обществу. Надо сказать, что сыновьям он категорически запретил заниматься любым преступным промыслом и отправил учиться.
Константин-джан тем временем достал старый, диковинного вида штопор, умостил его на горлышке бутылки и путем сложных манипуляций добыл пробку – босяки с Молдаванки, не имея штопора либо расковыривали пробку перочинником, либо и вовсе – проталкивали ее пальцем в бутылку и пили. Григориадис себе такого конечно не позволил бы, вместо этого он с благоговением понюхал пробку и отложил ее в сторону. Потом перелил вино в большой хрустальный графин.
– Иностранное, поди, стеклышко то – подыграл ему Григорий, зная что он хочет услышать.
– Ошибаетесь, сударь, ошибаетесь. Самое что ни на есть наше. Это, сударь мой, самого Товарищества Фаберже работа. Если у меня там небольшой интерес, вот и сделали, уважили. Такую работу разве что при дворе и встретишь.
Трудно было сказать, где у Григориадиса не было интересов. Дела в Одессе и Константинополе, основных центрах торговли с Востоком делали миллионщиком любого, у кого была голова на плечах и немножко удачи. А у кого удачи недоставало – тех они делали трупами.
Представление подходило к концу, Григориадис выставил натюрморт на стол. Вино и впрямь было хорошим, как говорили – с телом. Это тебе не бурда самогонная, тут понимать надо…
– Гутарят в городе – Одессе что ты людей вербуешь? – поинтересовался Григориадис, чмокая вином, дабы уловить все богатство его вкуса
– И не только в Одессе. Хочешь, Константин-джан, вербуйся и сам, почту за честь.
Григориадис рассмеялся
– Куда нам… дела лихие делать. Мы теперь люди мирные, торговые. Наше дело – по копеечке, по рублику…
– За рубль купил, за два продал, вот тебе и два процента навара… – подхватил Велехов
Григориадис остро взглянул на казака поверх бокала
– Ошибаешься, казак, ошибаешься. Это со стороны кажется, что купцы как сыр в масле катаются, за рубь купил, за два продал. Могёт, когда то так и было, да прошли те времена, и давно прошли. Сейчас куда не кинься – там по десять человек сидит, друг другу цены сбивают… договариваться не хотят. А то и бандюков нанимают, друг дружку пощупать. Вот как взять то что в Константинополе делается, да подумать. Тут склад подожгли – а чей? Там человека вбили – а кого? Вроде говорят – джихадисты, халифатчики, а как копнешь… Тот цену сбил, другой на поставках наварился и не поделился с кем надо, третий оскорбил кого не надо. Вот и льется кровушка то русская на чужую землю.
Григориадис считал себя русским, хотя по национальности был незнамо кем. В основном конечно армянин, но кровей там навешано…
Григорий понял суть незаданного вопроса. Григориадис хотел знать – против кого собирается войско. И скорее всего – за счет кого.
– Наше дело казачье, Константин – джан, у нас враг один. Нам все купецкие дела ваши, али какого другого рода – как лес темный.
– За винтовку снова решил взяться, как тогда?
– Решил…
– Вбили кого?
– Брата и вбили.
Григориадис снова разлил вино по бокалам, хотя погибших положено почитать водкой – почли и этим. Не чокаясь.
– Когда ты, Григорий, на Дон уходил – говорил я людям – рано или поздно вернется. А знаешь, почему?
– Почему же, Константин-джан?
– Потому что жизнь у вас такая, казачья. Руки должны быть к одному привычны, али к сохе, али к винтовке. Кто за винтовку взялся, тот к сохе обратно не пойдет. А если пойдет – грызть его изнутри будет, жечь.
Григорий подумал, что ответить. Все таки решился
– Перекрасившиеся в любом деле бывают.
– Перекрасившиеся… – Григориадис снова налил себе вина – да ты, мил человек и не знаешь, каково это быть – перекрасившимся. Я может быть, по ночам зубами скриплю от такой жизни, в могилу на десять лет раньше сойду. Жизни мне здесь нет, а и вернуться нельзя. Отрезано как ломоть.
По тону Велехов понял, что сказана была правда. Не для того, чтобы разговор поддержать, али собеседника в ловушку загнать – а чистая, от души, правда.
– Все ли отрезано, Константин-джан?
– Да есть еще… отрада души. Тебе чего надо?
– Всего и много.
– Есть и всего, Григорий-джан, есть и много. Для тебя – не пожалею. Арарат!
На зов явился тот самый парень – бычок. Отчего то угрюмый, как огорчил кто.
– Вот, Арарат, человек хороший сидит. Отвези его, да продай, чем богаты. И цену не заламывай, потому как хороший человек. Но и не продешеви, потому как за свои торгуем. Понял?
