У себя в коттедже Линда разделась, обсушилась полотенцем и твердо пообещала себе, что никогда и никому не расскажет о том, что случилось. Она дрожала, стоя перед зеркалом, по ее светлой коже бегали мурашки, и она подумала, что напрасно распустила свои густые темные волосы. Ей казалось, что она сама во всем виновата. Наступил вечер, на ферме стало темно, в ее окне горел одинокий огонек. Брудер смотрел на него до рассвета и все ждал, что она придет к нему. Про себя он решил: если сегодня этого не случится, завтра он будет у нее.
Но на следующее утро дождь смилостивился над ними, так что можно было продолжить работы на лестнице. Линда сумела убедить мать, что так сильно, как вчера, лить больше не будет, и они стали подниматься по недоделанной лестнице, держа в руках болты и молоток. Валенсия опустилась на колени, потрогала землю и с сомнением произнесла: «Мягкая она еще сегодня», но Линда горячо возразила: «Тогда я без тебя буду работать!» Но, к удивлению Линды, Валенсия ответила: «Нет, я с тобой». Линда не могла вспомнить, чем и когда мать в последний раз удивляла ее; она раздумывала об этом, когда появился Брудер с ящиком инструментов и без разговоров принялся за работу. Все утро они втроем вбивали толстые гвозди в деревянную раму лестницы. За работой Линда пела, рассказывала, как вчера она копала яму, умалчивая о том, что произошло с ней в машине Пайвера. Из головы не выходило, что по этой самой скале много лет назад поднялась ее мать. Линда с упоением работала, мать отбрасывала волосы ей с глаз, она была совершенно счастлива, что проводит целый день вместе с ней и с Брудером; первый раз с того времени, как уехал Эдмунд, она чувствовала, что жгучее беспокойство в ней утихает. К полудню она уже почти забыла свои прежние терзания, и только что у нее внутри настало такое желанное спокойствие, как она подняла голову вверх и увидела, что плотину прорвало и прямо на них несется поток грязи.
Часть третья
ПОГРЕБЕННЫЕ
Не плачь о юности в темнице
О том, что умерло в неволе,
Не плачь, пусть боль угомонится,
Забудь — не вспоминай их боле!
Эмили Бронте1
Миссис Черри Ней извинилась — подходило время ехать на теннис в охотничий клуб «Долина». Она встала со своего места, подошла ближе к дому и спросила:
— А вы играете, мистер Блэквуд?
— Во что, простите?
— В теннис.
— Нет, я не большой мастер, — ответил он и покривил душой.
На самом деле Эндрю Джексон Блэквуд ни разу в жизни не брал в руки ракетки и много лет собирался сыграть хотя бы разок, чтобы понять, как это вообще делается. Суини Вонючка ходил на корт рядом со своим домом в Оук-Нолле; другие его знакомые тоже увлекались этим видом спорта. Блэквуд боялся признаться даже самому себе, что иногда с тоской смотрел на телефон и ждал, что ему позвонят и пригласят прийти. На всякий случай он даже обзавелся белыми теннисными брюками.
— Что ж, может, когда-нибудь я увижу вас у сетки в миксте, — заметила она.
— С удовольствием попробую, миссис Ней.
Она усмехнулась своим особенным, понимающим смешком; ей опять стало жаль Блэквуда — преуспевающего человека, у которого никак не получалось вписаться в местное общество. Может быть, именно поэтому ей очень захотелось рассказать о Линде и Брудере; пусть у Блэквуда будет хоть маленькая зацепка для переговоров — в ней прямо-таки клокотало чувство справедливости. А может быть, мистер Блэквуд поймет, что с судьбой шутки плохи: каждому свое и так далее. Черри не очень-то верила в Провидение, но по временам просто нельзя было не признать, что каждого привели в этот мир для какой-то своей цели.
— Ну, хватит размышлять на эту тему, — сказала она, собираясь отнести стул в библиотеку.
— Вы что-то сказали, миссис Ней?
— Нет, ничего, мистер Блэквуд.
— Давайте-ка мне стул.
После целого утра, проведенного на террасе, было приятно оказаться в прохладе сумрачной библиотеки. Серо-голубые шпалеры на стенах изображали средневекового принца, стоявшего под апельсиновым деревом.
— Они тоже продаются? — спросил Блэквуд от нечего делать.
— Мистер Брудер просил меня продавать все как есть, — пожав плечами, ответила миссис Ней. — Это было его условие, и мне, собственно, все равно. Дело-то в том, что все не так, как есть. То есть я хочу сказать: все не то, чем кажется.
И она повернула ручку на двери террасы.
— Да, получается, здесь что-то не так, верно? Действительно «как есть», — фыркнул он.
— Жаль, что мы не посмотрели участок.
— Возможно, в другой раз.
— Если вам еще будет интересно, — ответила она и успокоилась, заметив, что он явно заинтересован. — Если только я не рассказала вам слишком много.
— Нет, что вы, миссис Ней. Я бы не хотел, чтобы вы снова об этом думали. Мне ведь нужно знать эту историю, правда?
Он сказал это, не разобравшись еще до конца, что узнал от миссис Ней; какое отношение девушка по имени Линда Стемп имеет к ранчо Пасадена? Ему нужно было разложить все по полочкам — миссис Ней поняла это, заметив, как задумчиво сошлись его брови. Было ясно, что он понятия не имеет, что это за девушка. По телефону Брудер сказал ей: «Что-то мне в этом Блэквуде нравится. Вы знаете, Черри, я ему доверяю. Разузнайте-ка, чего он хочет».
Миссис Ней провела его обратно на галерею. Блэквуд положил руку на холодную ножку мраморного купидона и снова стыдливо отвел глаза от каменной груди слепоглазой девушки — совсем открытой, круглой, белой.
— Скажите мне, миссис Ней. Если не возражаете, конечно… Откуда вы столько знаете обо всем этом?
— О чем?
— О мистере Брудере, о девушке? О «Гнездовье кондора»?
Черри стало досадно; по ее представлениям, такое чувство должна испытывать мать, которая не сумела объяснить сыну, каков намек сказки; сама Черри, конечно же, матерью не была — они с Джорджем с самого начала решили, что родительская доля — не про них. «Занимаемся недвижимостью, — четко и ясно заявил Джордж. — Это наша судьба, и здесь у нас точно все будет под контролем». У них даже появилась шутка: «Судьбу под контроль» — одна из тех шуток супружеских пар, которые понятны лишь двум сердцам на земле.
— Я знала Линду, — ответила Черри.
— Знали?
— Ну да. Всю жизнь. Вы разве не видите?
Но Блэквуд не видел.
— Она стала знаменитостью Пасадены, — продолжила Черри. — Многие до сих пор помнят, как она впервые появилась на новогоднем балу в охотничьем клубе «Долина». Она завернулась в шкуру гризли…
— В шкуру гризли? В охотничьем клубе «Долина»? — откликнулся Блэквуд.
Он никогда и никому не признавался, что давным-давно подавал заявку на вступление; отказ, отпечатанный на бумаге цвета мочи, пришел очень быстро; фамилию его перепутали — назвали его «уважаемым мистером Блэкменом»…
Теперь же он подумал и спросил:
— Когда это было?
— Встречали двадцать пятый год. Я очень хорошо это помню. Она, я думаю, тоже помнила. Но тогда я, конечно, не была еще миссис Ней. Я редко приезжала в Пасадену, писала репортажи о том, кто приехал, кто уехал. Эта работа — везде сновать, разнюхивать новости — бывала иногда достаточно грязной. Вот так вот… Когда я вспоминаю те времена, то всегда думаю, как хорошо было тогда в нашем городке, а никто этого даже не понимал, ведь правда, мистер Блэквуд? Всем казалось, что так и будет продолжаться.
Блэквуд не совсем ее понял, но ответил:
— Никто и никогда не предсказал еще, что будет завтра.
Миссис Ней согласно кивнула и подняла со стула связку ключей.
— Она сама все это вам рассказывала?
— И да и нет. С годами мало-помалу все узнается само собой. Линда скажет что-нибудь, и пошло гулять по городу…
Она стояла совсем рядом с ним, и под ее ухоженной, упругой кожей Блэквуд ясно видел узкую кость по-девичьи хрупкой женщины.
— Капитан Пур не всегда обращал внимание на тех, кто у него работает.
— То есть?
— Те, кого он нанимал, были известны своими длинными языками. Так уж устроен мир.
— И все-таки я не совсем понимаю…
— Подождите-ка здесь! — вдруг воскликнула стройная, одетая в тускло-серое платье миссис Ней и побежала вверх по лестнице, оставив Блэквуда наедине с длинным холлом, обнаженной статуей и холодным пещерным воздухом.
Он быстро представил, как будет возвращаться сюда каждый вечер: все это будет его собственностью. Но Блэквуд знал, что не станет жить жизнью владельца поместья: потребности у него всегда были умеренные, и теперь они вряд ли изменятся. Он постепенно наживал свои богатства, и со временем это вошло в привычку. Блэквуд просто зверел, когда его обвиняли в скупердяйстве. «Уважаемый сэр! — говорил он в таких случаях. — Вы ведь даже не знаете, откуда я поднялся». От Суини Вонючки он то и дело слышал: «притормозите», «отдохните, расслабьтесь», «получите удовольствие от своей удачной судьбы, Блэквуд, друг мой». То же сказал бы каждый счастливец, рожденный в рубашке. Но у Блэквуда все было по-другому. Еще молодым, когда он рыл землю в Мэне, Блэквуд часто представлял себе, что он — это совсем не он, а какой-то другой человек, и он стал-таки этим другим, сумел уйти далеко от своего прошлого. Разве это не он переломил свою планиду своими же собственными, по-звериному сильными, но уверенными руками? Блэквуд размышлял о том, что это перевоплощение вышло одновременно и более простым, и более сложным, чем он воображал себе в самом начале, и тут услышал голос миссис Ней:
