«Движение в Кишинёве, возникшее было 20 апреля, было подавлено в зародыше»[631]. По всей Белоруссии ни в том, ни в следующих годах погромов не было[632], хотя в Минске возникла паника среди евреев при слухах о погромах в Юго-Западном крае – по полной неожиданности явления[633].
Затем и в Одессе. Именно Одесса, единственная, уже знала в XIX веке еврейские погромы – в 1821, 1859 и 1871 годах. «Это были случайные явления, вызывавшиеся, главным образом, недружелюбием к евреям со стороны местного греческого населения»[634], то есть торговой конкуренцией евреев и греков, в 1871 году – трёхдневный погром сотен еврейских шинков, лавок и домов, но без человеческих жертв.
Об этом погроме подробнее пишет И. Г. Оршанский и свидетельствует, что еврейское имущество именно уничтожалось: кучи часов от ювелира – не воровали, а выносили на мостовую и разбивали. Он соглашается, что «нерв» погрома был – вражда к евреям со стороны греков-купцов, особенно вследствие того, что после Крымской войны одесские евреи отбили у греков торговлю бакалейными и колониальными товарами. Но было и «всеобщее нерасположение к евреям со стороны христианского населения Одессы… Вражда эта обнаруживалась гораздо сознательнее и глубже у интеллигентного и зажиточного класса, чем у рабочего простонародья». Однако ведь уживаются в Одессе разные народности, «почему же одни евреи вызывают всеобщее к себе нерасположение, переходящее при случае в жестокую ненависть?» Один гимназический учитель объяснял своему классу: «Евреи «стали в неправильные экономические отношения к остальному населению». Оршанский возражает: такое объяснение снимает «бремя тяжкой моральной ответственности». Сам же он видит причину и в психологическом влиянии российского законодательства, выделяющего евреев тем, что кладёт только и именно на них ограничения. А в попытке евреев вырываться из ограничений люди видят «нахальство, ненасытность и захват»[635].
Так вот теперь, в 1881, одесская администрация, уже имея опыт, которого не имели другие местные власти, – сразу подавила возобновлявшиеся несколько раз беспорядки, и «массы громил были помещены на судах, отведенных от берега»[636], – весьма находчивый приём. (В противоречие с дореволюционной, Энциклопедия современная пишет, что и в этот раз погром в Одессе продолжался три дня[637].)
Дореволюционная Энциклопедия признаёт, что «правительство считало необходимым решительно подавлять попытки насилий над евреями»[638], так оно и было, новый министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев, сменивший Лорис-Меликова с мая 1881, твёрдо проводил усмирение погромщиков, хотя справиться с возникшими беспорядками «эпидемической силы», при полной неожиданности события, крайней малочисленности тогдашней российской полиции (несопоставимо даже с западноевропейскими полицейскими штатами, а тем более советскими) и редкой дислокацией военных гарнизонов в тех местах, – было нелегко. «Для защиты евреев против погромщиков было употреблено огнестрельное оружие»[639]. Была и стрельба в толпу, были и застреленные. Например, в Борисове «солдаты стреляли и убили несколько крестьян»[640]. Также и «в Нежине войска остановили погром, открыв огонь по толпе крестьян-погромщиков; несколько человек было убито и ранено»[641]. В Киеве было арестовано 1400 человек[642]. – Всё вместе создаёт весьма энергичную картину. Но правительство признавало и недостаточную свою оперативность. Официальное заявление гласило, что в киевском погроме «меры к обузданию толпы не были приняты достаточно своевременно и энергично»[643]. В июне 1881 директор департамента полиции В.К. Плеве в докладе Государю о положении в Киевской губернии называл «одною из причин „развития беспорядков и не вполне быстрого их подавления“ – то, что военный суд „отнёсся к обвиняемым крайне снисходительно, а к делу весьма поверхностно“. Александр III сделал на докладе пометку: „Это не простительно“[644].
Но и по горячим следам и позже не обошлось без обвинений, что погромы были подстроены самим правительством, – обвинение совершенно необоснованное и тем более нелепое, что в апреле 1881 правительство возглавлял всё тот же либерал-реформатор Лорис-Меликов и в высшей администрации стояли его люди. После 1917 группа исследователей – С. Дубнов, Г. Красный-Адмони и С. Лозинский – тщательно искали доказательств по всем открывшимся государственным архивам – и нашли только противоположное, начиная с того, что энергичного расследования требовал сам Александр III. (Но кто-то безымянный изобрёл и пустил по миру ядовитую клевету: будто Александр III – неизвестно кому, неизвестно когда и при каких обстоятельствах – сказал: «А я, признаться, сам рад, когда бьют евреев!» И – принялось, печаталось в эмигрантских освобожденческих брошюрах, вошло в либеральный фольклор, и даже вот через 100 лет, поныне, это выныривает в публикациях как историческая достоверность[645]. И даже в Энциклопедии: «Власти действовали в тесном контакте с приехавшими»[646], то есть не местными. Да уж если и Толстому в Ясной Поляне было «очевидно»: всё дело у властей в руках. «Захотят – накликают погром, не захотят – и погрома не будет»[647].)
На самом же деле не только не было подстрекательства со стороны правительства, но и, как отмечает Гессен: «возникновение в короткий срок на огромной площади множества погромных дружин и самое свойство их выступлений устраняют мысль о наличии единого организационного центра»[648].
А вот и ещё привременное живое свидетельство, и с довольно неожиданной стороны – из чернопередельского «рабочего листка», то есть прокламации к народу, в июне 1881. Революционный листок описывает картину так: «Не только все губернаторы, но и всякие другие чиновники, полицейские, войско, попы, земства, газетчики – все вступились за кулаков-евреев… Правительство охраняет личность и имущество евреев», от губернаторов объявлены угрозы, «что с виновниками беспорядков будет поступлено по всей строгости законов… Полицейские высматривали людей, которые были в толпе[погромщиков], арестовывали их, волокли в участок… Солдаты и казаки расправлялись посредством прикладов и нагаек… били народ ружьями и нагайками… Кого отдали под суд и упекли в тюрьму и на каторгу, а других… выдрали розгами там же в полиции»[649].
Через год, в 1882, весной же, «погромы возобновились, но уже не в таком числе и не в таких размерах, как в предыдущем»[650]. «Особенно тяжёлый погром пережили евреи г. Балты», беспорядки произошли также в Балтском уезде и ещё в нескольких. «Однако и по числу случаев, и по своему характеру беспорядки 1882 г. в значительной степени уступают движению 1881 г., – истребление имущества евреев не было столь частым явлением»[651]. – Дореволюционная Еврейская энциклопедия сообщает, что в Балте во время погрома убит один еврей[652].
Известный еврей-современник писал: в погромах 80-х годов «грабили несчастных евреев, их били, но не убивали»[653]. (По другим источникам, зафиксировано 6-7 смертей.) Тогда, в 80-90-е годы, никто не упоминал массовых убийств и изнасилований. Однако прошло более полувека – и многие публицисты, не имеющие нужды слишком копаться в давних российских фактах, зато имеющие обширную доверчивую аудиторию, стали писать уже о массовых и преднамеренных зверствах. Например, читаем в многократно изданной книге М. Рейзина: что погромы 1881 привели «к изнасилованию женщин, убийству и искалечению тысяч мужчин, женщин и детей. Позже выяснилось, что эти беспорядки вдохновило и продумало само правительство, которое подстрекало погромщиков и препятствовало евреям в их самозащите»[654].
А Г. Б. Слиозберг, так разумно же знакомый с деятельностью российского государственного аппарата, – за границей в 1933 внезапно заявил, что погромы 1881 возникли не снизу, а сверху, от министра Игнатьева (который тогда и министром ещё не был, отказала память старику), и «нет… сомнения, что уже тогда нити погромной работы могли бы быть найдены в Департаменте Полиции»[655], – так и опытный юрист позволил себе опасную и дурную безосновательность.
Да вот – и в серьёзном нынешнем еврейском журнале, от современного автора мы узнаём, вопреки всем фактам и без привлечения новых документов: и что в Одессе в 1881 состоялся «трёхдневный погром»; и что в балтском погроме было «прямо[е] участи[е] солдат и полицейских», «убито и тяжело ранено 40 евреев, легко ранено 170»[656]. (Мы только что прочли в старой Еврейской энциклопедии: в Балте убит один еврей, а ранено – несколько. А в новой, через век от события, читаем: в Балте «к погромщикам присоединились солдаты… Несколько евреев было убито, сотни ранены, многие женщины изнасилованы». О погроме в Киеве: «около 20 женщин изнасиловано»[657].) Погромы – слишком дикая и страшная форма расправы, чтобы ещё манипулировать цифрами жертв.
