– Он не поверит. Не такой дурак. Но именно потому что не дурак, Он притворится, будто верит. Он хочет кончить эту войну не менее чем вы.
– Ну предположим. Кто наведет их на подкоп? – Я.
– И найдется мудрец, который на это клюнет?
– Я уже нашел его. Он настолько мудроват, что обязательно клюнет, и настолько дерьмоват, что его не жалко. Хотя, чур, мы договорились, что никого не убиваем!
Баудолино имел в виду надутого графа Дитпольда. Чтоб привести Дитпольда в действие, достаточно было ему намекнуть, что есть шанс подгадить Баудолино. Когда Дит-польд узнает про подземный ход, да еще удостоверится, что Баудолино хранит ход в тайне... А откуда узнает Дитпольд? Да от собственных шпионов, которых он приставил к Баудолино.
Темною ночью, возвращаясь в императорский лагерь, Баудолино сначала выехал на луг, потом въехал в рощу, стал как вкопанный, немного выждал, развернул коня и успел заметить при свете луны фигуру, кравшуюся почти ползком по чистому полю. Это был приставленный к нему Дитполь-дом соглядатай. Баудолино за деревом дождался, пока шпион почти что подполз к нему вплотную, выскочил, упер тому меч в грудь и сказал по-фламандски заикающемуся от ужаса: – Знаю тебя. Ты из брабантского гарнизона. Зачем убежал из лагеря? Отвечай министериалу императора!
Тот заблеял что-то о женщинах, вышло даже почти убедительно. – Хорошо, – заключил Баудолино. – В любом случае ты попался мне кстати. Идем вместе. Требуется охранник. Ты прикроешь меня с тылу. Сгодишься на случай отхода.
Ну, фламандец, понятно, возликовал. Его не только не рассекретили, но и пригласили идти рука об руку прямо на дело! Баудолино направлялся к кустам, которые с крепости указывал Тротти. Дальше в общем без всякого притворства ему пришлось немало провозиться, отыскивая межевой знак. Обдирая руки о колючки, он сердито бормотал что-то насчет доноса, полученного от одного спроведчика. Наконец нашелся валун, который, по виду судя, рос там от сотворения мира вместе с кустарником. Баудолино пошарил вокруг валуна, выдрал траву из земли, и в конце концов откопалась решетка. Вдвоем с брабантцем они своротили колосник. Обнаружили три ступеньки. – Вот что, слушай, – приказал Баудолино брабантцу. – Полезай вниз. Иди вперед. Иди до конца подземного хода. Там, где кончится ход, будут огни. Гляди в оба, запоминай крепко. Потом все расскажешь, что видел. Я тут постою, тебя прикрою.
На взгляд соглядатая, получалось натурально, хотя и нерадостно для него, что важный господин прежде зазвал его прикрывать тыл, а потом сам предпочел стоять на стреме, а его отправлял рисковать башкой. Но поскольку меч в руке Баудолино вибрировал очень убедительно (видно, готовый для прикрытия тыла) и поскольку с важными господами наперед не знаешь... то лазутчик осенился крестом и нырнул в яму. Задыхаясь, он вернулся через двадцать минут и поведал то, что Баудолино было отлично известно. Подземный ход кончается решеткой. Отвернуть ее должно быть нетрудно. За решеткой видна пустынная пьяцца. Видимо, ход ведет в самый городской центр.
Баудолино спросил: – Повороты были, или все по прямой? – По прямой, – отвечал лазутчик. Баудолино тогда себе под нос: – Значит, выход в нескольких десятках шагов от стен. Прав был этот продажный наушник... – И брабантцу снова: – Вот, ты видишь, что мы с тобой открыли. Как приблизится штурм, отряд храбрецов сумеет проникнуть в город, пробиться к воротам, открыть их, впустить нашу армию внутрь. О, вот она, моя фортуна! Ты же смотри не рассказывай никому, что видел! Неровен час кто-то перехватит мою идею! – И со щедрым видом дал брабантцу одну монету. Цена молчания выглядела настолько жалкой, что если не из верности Дитпольду, то хотя бы из законной обиды шпион, несомненно, помчится и выложит все.
Не нужно сильного воображения, домыслить прочее. Полагая, что Баудолино утаивает открытие и пособничает согражданам, Дитпольд отправился к императору и нашептал ему, что драгоценный приемный сын разузнал секретный проход в город, но никому не докладывает про это.
Император закатил глаза, как бы со словами: бедолага, и его можно понять... Вслед за чем сказал Дитпольду: пожалуйста, предлагаю тебе славу! Когда солнце станет садиться, выведу тебе нападающую роту к головной заставе; к тем кустарникам подкатим пару онагров и четыре-пять черепах; как ты пойдешь лезть в подземный ход, а полезешь ты с твоими ребятами, солнце уже зайдет и никто тебя не сможет замечать; ты уж мне пройди от норы до головных ворот, ты уж мне открой только изнутри ворота, и я на следующий; день обязательно отблагодарю тебя по-геройски.
Епископ Шпейерский настаивал, чтобы ему дали командование над атакующей заставу ротой, потому что, пояснил он, Дитпольд ему как сын (у них, стало быть, это имеет такое название).
Поэтому когда вечером в страстную пятницу Тротти завидел, что имперцы кучкуются вблизи от ворот, а тем временем солнце собирается закатываться, он смекнул, что это отводной маневр – отвлекают внимание. Поди, что-то затеял Баудолино... По каковому случаю, обсудив положение только с Гуаско, с Бойди и с Оберто дель Форо, он занялся подысканием подходящего святого Петра. Один из проконсулов, Родольфо Небия, был согласен и наружностью гож. Потеряли, правда, битый час в споре, следует ли святому представляться с крестом в руке или со знаменитыми ключами. Сошлись на кресте, крест четче прорисовывался в потемках.
Баудолино ожидал подле ворот, убежденный, что боя никакого не будет и что вскорости кто-то выскочит из подземного хода, вопия о вышнем богознамении. И действительно, не успел он прочитать три отченаша, авемарию и глорию, как из-за стен послышался адский гомон, и глас, казавшийся истинно неземным, провозгласил: «О спасайтесь, мои верные александрийцы!» – а хор земных голосов в ответ горланил: «Свят, свят, это святой Петр, чудо, чудо!»
Тут-то оно и пошло наперекосяк. А уж что началось дальше... Как потом рассказали Баудолино, Дитпольда с товарищами скрутили, насели на них, пытаясь втолковать, что вот вам является сам святой Петр. Вояки купились было на эту байку. Но не купился предводитель! Дитпольд припомнил, от кого поступила весть о подземном ходе, и сообразил, что Баудолино его обжулил. Тогда он вывернулся из хватки поимщиков, прыгнул в переулок, изрыгая такую непонятицу, что в смутном вечернем свете местные думали, он один из них. Однако вскарабкавшись на стену, он продолжал горланить. Стало понятно, что он обращается к осаждавшим, предупреждая о какой-то опасности. Хотя неизвестно с которой стати, потому что если им заставу не открывали, то они и в город попасть не могли, следовательно, ровно ничем не рисковали. Но невзирая на это, Дит-польд, именно по своей безмозглости, не ощущал страха и вытанцовывал меж зубцов, размахивая мечом и вызывая на смерть александрийцев. Александрийцы, по этикету осады, не могли дозволить врагу залезать на крепостные стены, будь то снаружи, будь изнутри. И вдобавок мало кто понимал смысл происшедшего... Большинство вдруг заметило, что алеман гуляет по их дому, будто это так и должно быть. В результате не упомнишь уж кто взял пику и засунул ее Дитпольду в спину, тем столкнувши наружу с бастиона.
Видя, как его ганимеда в бездыханном виде сваливают к подножию башни, шпейерский епископ не взвидел света и скомандовал в атаку. В нормальной обстановке александрийцы действовали бы по привычке, постреливая со стенки в подходящих. Но сейчас, когда враги начали разносить заставу, а городовая рать прослышала, что святой Петр лично защищает город от обиды, возглавляя военные когорты... На фоне всего этого содома Тротти решил выжать максимальную пользу из ошибки и снарядил лжесвятого Лже-Петра во главе боевых колонн воевать с алеманами.
В общем, Баудолинова брехня, призванная замутить головы тех, кто был снаружи, в результате ударила по мозгам тех, кто сидел внутри. Александрийцы в мистическом экстазе бросились, как тигры, на имперских солдат. Да вдобавок настолько бестолково, противореча любым правилам военного искусства, что шпейерский епископ и его вышколенные всадники, растерянные, запятились и с ними отступали толкачи, побросав колесные башни, набитые генуэзцами, в полной неподвижности, в нескольких пядях от входа в подкоп. Александрийцы восприняли это как приглашение на праздник. Немедленно Ансельм Медик со своими дружными пьячентинцами ринулся в галерею, тут-то она и сгодилась по-настоящему, и выскочил за спиной у генуэзцев, а у воинов Ансельмова отряда у каждого имелось длинное копье, а на копье – комок горящего вара. Генуэзские башни запылали, как поленья в камине. Бомбардиры пытались спрыгивать, александрийцы их глушили по головам дубинами. Одна из башен наклонилась, рухнула, огонь ошпарил всадников епископа, испуганные кони вздыбились, ряды имперской кавалерии дрогнули. Те, кто был пеш, усугубляли несуразицу, они метались между рядами конников и вопили, что грядет явление святого Петра, святого Павла, а некоторые добавляли еще и святого Себастьяна со святым Тарсицием. В общем, весь христианский Олимп, как оказалось, ратует за судьбу этого занюханного городишки.
