Акции всегда мне принадлежали, я их не прятал.
– Это свою часть. А те, что открысил после гибели дружков? Запомни, Ваня, есть так называемое «правило пяти «Пэ» – правильное планирование предотвращает плохие последствия. Так вот, в твоем планировании были допущены серьезные ошибки, потому и последствия мало того, что плохие, так еще и непредсказуемые. Давай думать, как исправлять.
– Чумак, я клянусь – не трогал ни акции, ни дивиденды, ни Глебовы, ни Пашкины!
– Ну, врешь ведь, – вздохнул Чумаченко и встал из-за стола, так и оставив нетронутым чай. – Поехали, Полина Дмитриевна, бесполезно тут. Человек за деньги рискнул уже двумя детьми, так что ему больная жена? Бывай, Пострельцев, не подавись только.
Полина тоже поднялась и пошла следом за Чумаченко к выходу, но на пороге задержалась, надеясь, что Пострельцев одумается. Но тот молчал, свесив голову на грудь, и Полине ничего не оставалось, как покинуть квартиру.
В машине Чумаченко закурил, открыл окно и спросил:
– Ну, как вам?
– Мне кажется, он не соврал, говоря про деньги.
– Вы его просто не знаете. Это он с виду такой простоватый, а на деле – хитрый жук. Всегда умел прикинуться таким простецким, душа нараспашку, но что касалось денег – свое всегда забирал. Он в «пехоте» у Репы был одним из самых эффективных, удар поставленный – боксер все-таки, разрядник. Мало кто мог долго сопротивляться. Репа особой крови не любил – ну, там всяких утюгов и паяльников, но били его «пехотинцы» жестоко, до инвалидности.
– А где сейчас этот Репа?
Чумаченко поднял палец вверх и потыкал в крышу машины:
– Где ж ему быть? Отдыхает от трудов праведных, никакие деньги не помогли. Завод-то у него эта лихая троица отжала.
– Даже так?
– Ну, а как еще? Времена такие были. Сперва убили директора, Репа все под себя подмял, хорошие деньги имел, ну, вы ж не маленькая, понимаете, что водка при любой власти – валюта. Но вот делиться тоже не пожелал. Умер тоже необычно. Ему мину магнитную в кейсе с деньгами передали, он в машину это добро положил, пока тут в одном храме грехи замаливал. Даже непонятно, кого вообще похоронили, там чьих только останков не было – и Репы, и охранников, и водителя. Пять человек погибло. А троица эта завод под себя и подгребла.
– Н-да… весело… – пробормотала Полина. – Как вы вообще в те времена работали? Мне кажется, я бы не смогла.
– Тогда? А сейчас? Вот вы сейчас – как?
– Долг. Выполняю, как могу.
– Ну, и я выполнял, как мог и как для себя это понимал. Многие в то время переметнулись, вторую зарплату получали у бандюков, сливали им информацию, помогали от судов уходить, крышевали. А я не мог. Ну, не мог – и все, противно было, – Чумаченко поморщился и выбросил окурок. – Меня не тому в школе милиции учили, не хотел я пачкаться. А ведь предлагали. Тот же Репа к себе звал в охрану. Но – не мог я, считал, что таких, как он, давить надо, а не охранять. Потому, наверное, и запил – от несоответствия возможностей желаниям. Хотелось честным быть, а кругом выходило, что не получится.
Помолчали.
Полина вернулась мыслями к Виктории Негрич. Если прав Чумаченко, то она действительно могла узнать о том, кто убил ее отца и мать. Но что должно произойти в голове молодой женщины, чтобы она начала убивать так изощренно? Зачем накачивала первые три жертвы препаратом, почему не сделала того же с Митиным? И кубики…
– При чем тут эти кубики? – произнесла Полина вслух, и Чумаченко, понявший, о чем она, вздохнул:
– Думаю, что это просто символ. Товарный знак.
– Мне не показалось, что у этой Негрич настолько цинично устроена голова. Вообще женщины ведь редко убивают сериями, насколько я знаю. И если убивают, то это, как правило, ради наживы – ну, как дело об убийце одиноких пенсионеров, помните?
– Помню. Но вы правы – тут другое, тут именно психопатия. Экспертизу назначили?
– Там очередь. Но, если честно, я не до конца верю, что это она. Нет, то есть Митина она могла, конечно, убить в припадке ревности, хотя и тут с натяжкой – аффект не держится сутки, она могла спланировать все, но тогда почему не сделала все так, как до этого? С Митиным ей легче было бы справиться, легче заманить куда-то – он ведь ее знал. Но Пострельцевы… вот что мне не дает покоя. Вроде как после сегодняшнего разговора выходит, что она могла, и мотив имеется, если его проработать… но… – Полина сжала пальцами переносицу.
– Что вам покоя не дает? То, что она на вызов приехала, когда уже убила двоих?
– Нет… это же не от нее зависит, что дали – туда и выехала. Нет… не знаю… вот что, – вдруг решительно сказала она, бросив взгляд на часы, – еще не совсем поздно, довезите меня до следственного изолятора, попробую допросить ее сегодня.
Чумаченко не выказал удивления, только развернул машину и поехал в указанном направлении.
Разговор с Негрич поставил больше вопросов, чем дал ответов на те, что задала Полина. Странно было другое – Негрич сама настойчиво подсовывала в руки Полины козырные карты, которыми следователь могла легко воспользоваться против обвиняемой. Группа крови, скальпель, кроссовки, место происшествия – она ничего не отрицала, наоборот.
«Надо было про кубики спросить, – думала Полина, поднимаясь в лифте домой. – Да, завтра спрошу непременно».
Лев еще не спал, сидел на кухне с сигаретой и рассматривал какие-то схемы в интернете.
– Лёва, извини, я знаю – поздно… – виновато начала Полина, привалившись спиной к дверному косяку, но муж только головой покачал:
– Руки мой, я ужин приготовил. В СИЗО была?
– С чего ты…
– Запах странный, – объяснил Лев, закрывая крышку ноутбука.
– Где я только не была сегодня… я тебе так благодарна за знакомство с Чумаченко, ты представить не можешь.
– Собственными руками толкнул жену в объятия другого, – притворно вздохнул Лев, картинным жестом прикрыв глаза рукой. – Ладно, Поля, переодевайся, буду кормить тебя.
За поздним ужином она вдруг рассказала ему о сегодняшнем визите к Пострельцеву. Лев внимательно слушал, помешивая ложечкой в чашке с чаем:
– И ты думаешь, что он вам соврал?
– Чумаченко уверен, что так и есть, – дожевывая последний кусочек стейка, проговорила Полина.
– Чумаченко. А ты?
– А я не знаю, – созналась она, отодвигая тарелку. – Мне всегда казалось, что перед лицом смерти люди уже не врут – не могут, но теперь… даже не знаю. Он потерял брата и двоих детей, жена тяжело больна… но все, что его заботит, это, похоже, деньги, тут Чумаченко прав.
– Деформация из девяностых?
