— А скольких Ольгерд в полон увел? Да скота сколько забрал, да птицы домашней? — даже не спросил, уточнил Ягайло.
— Какой там полон, он людей уводил, чтоб не померзли зимой, да еды давал. Да лес валить разрешал, чтоб избы ладить. В убытке пребывал. А ведь мог всех в Орду продать и мошну свою набить.
— И полки заслонные на Тростенском озере побил?
— Да полков там было… Мужики сиволапые из москвичей, коломенцев и дмитровцев. Они как Ольгердовых ратников в доспехах сверкающих завидели, так и драпанули. А воевода их, Дмитрий Минин с Онкифом Шубой, за всю рать встали, — солидно ответил посол.
— Так и погибли вместе с боярами всеми.
— Погибли, да, но как достойные мужи, а не как тетерки пугливые.
— Ладно. Не о том разговор, — оборвал посланца Ягайло. — Так что Святослав сказал, не будет войска?
— В ближайшие дни будет. Надобно Можайск прикрыть, а как шакалы московские назад отступятся, так выделит он воинов, хоть и малость.
— И велика ль будет та малость?!
— Дюжины две, может, три, — со вздохом ответил посланец.
— И как я с двумя дюжинами крепость буду брать? — понизил голос Ягайло, вдруг сообразив, что орет на весь зал.
— То мне неведомо, — ответил посланец. — Ты у нас первый на княжество витязь, вот и придумай что-нибудь.
— Но ведь сын княжий…
— Ты рукав-то отпусти, воин. — Мужчина выдернул рукав из крепких пальцев Ягайлы. — Не зверь князь, сына своего любит. Но ты даже не выяснил, там ли Глеб, да и был ли? Хотя тебе такое поручение давали, ежели я правильно князя понял. Давали?
Ягайло молча кивнул.
— Вот то-то. А вороны московские на Можайск слетаются зримо. Знаешь, сколькие погибнут, если приступ будет?
— Прав ты, ой прав. — Ягайло с трудом разлепил белые пальцы и согласно покивал головой. Взял жбанчик, открыл крышку и опорожнил до донышка.
— Пойду я, — сказал княжий человек, поднимаясь. — Да и вам тут оставаться не след. Темные люди какие-то кругом шныряют. За тебя я не сильно беспокоюсь, а вот девицу твою причпинькнут, глазом не моргнут. Отвези ее куда-нибудь лучше отсюда.
— Да куда ж я ее?.. Слушай, а не мог бы ты ее с собой в Смоленск забрать? Она ж княжьего двора приживалка. Вот бы и вернул в стойло лошадку молодую, так сказать.
— Не, не смогу. Дела у меня еще, — ответил лжепаломник. — Да и не помню я что-то на княжьем дворе такой приживалки.
— Я такого монаха, как ты, тоже в княжьем тереме не припомню что-то, — в тон ему ответил Ягайло.
— То верно, — улыбнулся посланец. — Правда, я не в тереме, в монастыре все больше обитаю, но это дела не изменит. Все равно не могу с собой ее взять, в другую сторону иду. А тебе удачи, витязь.
Он развернулся и пошел к двери. По его нетвердой походке, по чуть перекошенной фигуре Ягайло понял, что монах, никак, и правда настоящий, да и ранен. Тяжело. И возможно, даже не раз. Вот ведь…
Подождав, пока обтянутая черной рясой спина исчезнет за дверью, он встал, вышел во двор. Вдохнул прохладного вечернего воздуха, посмотрел на далекие равнодушные звезды и пошел к коновязи. Погладил по холке меланхолично дожевывающего вторую порцию овса Буяна. Поплескал на лицо и шею студеной воды из кадушки и вернулся обратно в трактир. Поднялся по лестнице, дошел до комнаты, постучал и зашел, не дожидаясь ответа.
Евлампия возлежала на топчане, как римский патриций, набив под спину подушки со своей и его кровати. С точно таким же меланхоличным выражением, как у Буяна, она обсасывала косточки индюшачьего крылышка. Тушка птицы «без рук без ног» сиротливо лежала посреди огромного блюда, поставленного на стол.
— Что мрачный такой, витязь, закуси вот, развейся, — поприветствовала его девица.
— Да что-то всю охоту к еде отбили.
— Кто это тебя так?
— Посланец княжий. Не будет дружины пока, стало быть, и крепостица пока обождет. Еще предупреждал, что тебе тут опасно оставаться, и тут согласен я с ним. Так что кончай трапезничать да собирайся.
— Куда на ночь глядя? Зачем? — всполошилась та. — Не хочу я, устала, и нога болит, и вообще… Не хочу.
— Тебе тех покойников, что мы тут в прошлый раз за собой оставили, мало? Еще хочешь?! — взбеленился в ответ Ягайло. И тут же смягчился. — Я ж о тебе, дуре, забочусь. За себя-то как-нибудь уж постою, а вот тебя могу и не успеть прикрыть. Так что собирайся давай.
— И куда?
— Мыслю я к Никишке тебя отвести. Он мужик хоть и не видный, но справный. Если не оборонит, так укроет.
— А сам ты куда собрался? — подозрительно спросила Евлампия.
— Я-то? Да вот подумал, пока ты немощна, а княжья подмога идти не спешит, в Орду наведаться.
— В Орду? — вытаращила глаза Евлампия. — Зачем в Орду?
— Ты ведь сама говорила, в крепостице ордынцев видела. Может, там что про Глеба знают, да и по другим делам проведать надо кое-кого.
Про другие дела Ягайло соврал для солидности и тут же укорил себя за это, правда мысленно.
— Витязь, ты не бросай меня, — просительно сложила руки перед собой девица.
— Да я б не бросил, но надо мне, а тебе с такой ногой куда ж? Я вот пока съезжу, все подзаживет, спадет опухоль, и…
— Что «и», витязь? Примешь меня в боевые подруги, аки валькирию норманнскую? Да не смеши.
Ягайло понурил голову, не найдясь, что ответить. Посидел на топчане, водя пальцем по оставленным прежними постояльцами грязным разводам, и поднялся на ноги.
— Собирайся давай, — грубо бросил он. — А я пока пойду Буяна обратно заседлаю.
— Да чего мне собираться? Нет же скарба никакого, — бросила девица в удаляющуюся спину. И уже себе под нос: — Руки разве помыть, чтоб платье дальше не гваздать, и так вон как тряпка стало.
Витязь вернулся минут через пятнадцать. Молча подхватил успевшую кое-как почиститься Евлампию с топчана. Почти не давая опираться на больную ногу, снес ее по лестнице и вывел на крыльцо. Буян уже стоял под седлом, недовольно жуя недоуздок. На крыльцо выкатился хозяин, закрутился юлой:
— Неужели уезжаете уже? Так ског’о?
— А ты и рад? — рявкнула Евлампия, давно проникнувшаяся к нему животной ненавистью.
— Шо ви, шо ви, просто комната и еда впег’ед оплачены…
— Да не боись, денег взад не отберем, — успокоил его Ягайло, верно уловив причину беспокойства. — Но зато уже если вернемся, то стребуем кров и пищу в размере ранее оплаченного.
Хозяин в ответ закивал, как китайский болванчик, чуть не клюя носом истоптанные многочисленными посетителями доски.
Прямо с крыльца витязь подсадил девицу в седло, взял коня за повод и вывел со двора. Свернув вдоль болот, повел по темной дороге, ориентируясь на свет выкатившейся в зенит луны. Он намеренно шаркал ногами по земле, нащупывая ямы и выбоины, чтоб не дать коню в них споткнуться. Окаймляющий болота густой подлесок скоро закончился, и справа потянулись настоящие топи. Засветились зеленым гнилушки, забулькали, лопаясь, поднимающиеся со дна пузырьки, потянуло удушливым серным запахом. Ветер побежал по кочкам, играя жирными стеблями болотной травы. Тревожно зашелестел камыш.
