— Полно, хан, было, прошло и быльем поросло. Давай и правда выпьем для беседы да поедим чего, а то пузо совсем подвело.
Хан два раза хлопнул в ладоши, слуги засуетились, забегали, расставляя на невысоком помосте блюда, тарелки и чашки. Один, донельзя толстый и важный, не иначе ханский кравчий,[27] разлил из бурдюка кумыс по пиалам тонкого фарфора. Прежде чем передать посудины с кислым пойлом в руки господ, слуга обошел вокруг зала, сбрызнув немного сначала на куклу над головой хозяина, потом на все остальные по старшинству. Зала наполнилась кислым духом, который, впрочем, тут же вытянуло сквозь отверстие в крыше. Затем слуга забрал бурдюк и вышел на улицу.
Ягайло знал, что, прежде чем начнется трапеза, толстяк должен покропить кумысом трижды на юг, преклоняя каждый раз колена для выражения почтения огню.
После того повторить то же, оборотясь на восток, в знак выражения почтения воздуху; после он обращается на запад, выражая почтение воде; и на север — в память умерших. И только после этого два служителя понесут заготовленную еду на стол.
Ягайло и хан терпеливо дождались конца церемонии и наконец принялись за еду. Пища была приготовлена на диво искусно и пахла одуряюще. Перед мысленным взором витязя возникли чумазые ребятишки, ловящие мышей и крыс между медленно вращающимися колесами, но он поспешил отогнать от себя этот образ. От веку так повелось, и не в его силах менять их жизненный уклад.
Они выпили по первой кумыса. Хан занюхал кислое пойло привезенным с далекого юга фруктом. Ягайло впился зубами в полоску бараньего мяса, варенного в виноградном соусе. Заел творогом с пряными травами из молока то ли овцы, то ли кобылицы, отведал дичи, потом фиников под вторую пиалу кумыса, потом плова, потом, под третью… Потом… Потом…
Насытившись, витязь отвалился на подушки. Хан с улыбкой посмотрел на его блаженное лицо и погрозил коротким толстым пальцем. Ягайло вопросительно поднял бровь.
— Тумается мне, не просто так ко мне пошаловал ты, витясь. Тело какое есть?
— Прав ты, хан, — ответил Ягайло, приподнимаясь на подушках. — Есть дело. Да не знаю, как сказывать. — Черты его вновь затвердели и приобрели чеканную резкость.
— Как есть скасывай, витясь. Мы фоины, нам опман и хитрость посольская не к лицу.
— И то верно, хан. Дело такое: у князя Смоленского Святослава Ивановича пропал сын старший, Глеб. Подозревали разное. И что его болотники утащили. И что польские князья тут замешаны…
— Польские? — переспросил хан и хитро прищурился. — А смерть наслетника польского престола не твоих ли рук тело?
— Ну… Да, — не стал опираться Ягайло. — Но он первый начал. Так вот, поляков можно в расчет не брать, если они и поучаствовали, то не впрямую, Глеба у них нет. До болотников не добраться пока. Остается только Орда.
— Меня потосрефаешь?
— Нет, хан, не подозреваю, прямо спрашиваю, как воина. Ты али не ты? — Ягайло прямо и твердо посмотрел в глаза хана.
— А если я? — улыбнулся тот.
— Тогда договариваться будем, вы с князем меж собой, а я послом. Ну, или драться, если не договоримся.
Хан сделал успокаивающий жест рукой.
— Прости, Ягайло, таше не знаю, что на меня нашло, просто, наферное, хотел всглянуть на человека прямого и смелого, а то в послетнее время все обмануть хотят, на кривой копыле объехать. Тошно.
— Понимаю, хан, мне тоже от этого тошно. Так ты или нет?
— Нет, не я княшича крал. Хочешь, поклясться могу.
— Не надо, хан, твоему слову верю без всякой клятвы. А может, кто из ваших? Из другой орды? — спросил Ягайло.
— То врят ли. Они б все равно черес мои семли пошли, я пы снал. Хотя… Распрот и шатание у нас, что не гот, то новый хан в Сарай-Бату.[28] Каштый гот новые саконы и повеления. Никто нишего никому не соопщает. Ханы крысуться меш собой, каштый норовит сесть в Погохранимом творце. Так что, мошет, и в Орде твой княшичь. А снаешь, савтра прастник великий, игры путут боготырские, многие ханы окрестных семель приетут на них поклятеть. Мошно у них поспрашивать. Втруг кому что тонесли, Орда велика, ушей в ней много, а ртов, шелающих сказать, еще польше…
— Хорошая мысль, спасибо, хан. Если дашь кров переночевать да завтра нужным людям представишь али сам у них выведаешь что, век тебе буду благодарен.
— Это мало, што я могу тебя отблаготарить. Оставайся, а сафтра все уснаем. А ты про Москву тумал? Уш больно Тмитрий хитер и скольсок. Он мок княшича умыкнуть.
— Догадываюсь, что мог, но на Москву у нас пока сил нет. Слышал, что под Можайском творится?
— Та, слухами семля полнится. А снаешь, — хан поднял вверх толстый, блестящий от жира палец, — есть у меня полотник отин, в клетке ситит, мошно его топросить пока.
— Зачем же в клетке-то, хан? Тут же степь бескрайняя, своими ногами куда убежишь? Да и воины твои любого пешего в степи заметят и догонят.
— Не поюсь я, што спешит, боюсь, покалечит кого из моих лютей или вовсе упьет. Буен, тик и неупрафляем тот отрок. Ни к телу приспособить, ни протать его не получится, — вздохнул хан.
— А зачем держишь тогда? Кормишь, поишь? Отпустил бы?
— Сарезать проще. Та не крифись, фитясь, считай, пошутил я. Мыслю, зафтра на прастнике фыставить ефо на схфатку с метфетем. Попетит метфетя, пусть итет на фсе четыре стороны. Нет, ну, сначит… — Хан развел руками. — Отин паран проживет на этой семле на тень тольше.
— Так где ж то видано, чтоб отрок медведя победил? — удивился Ягайло. — Леопарда, льва — еще куда не шло, а тигр и медведь — это ж верная смерть.
Хан снова развел руками.
— Что, пойтешь топрашифать отрока, пока он с метфетем не фстретился, или не пойтешь? — спросил Хасан.
— Конечно, пойду, — согласился Ягайло, понимая, что упрашивать хана отпустить отрока или хотя бы отсрочить приговор бессмысленно. — Ты со мной, хан?
— Та, нато расмяться. А то софсем тут в уфальня префращусь, — ответил тот, легко вскакивая на кривые цепкие ноги бывалого наездника.
Через коридор они вышли наружу, стражник поднялся и пристроился за плечом хана, положив руку на рукоять короткой сабли. Ягайло покосился на него, оценивая воинскую стать и стремительность движений, и решил, что лучше не встречаться с таким в бою ни в чистом поле, ни в темном переулке.
Втроем они спустились на корму повозки и по неширокому трапу перебрались в четырехместную повозку, запряженную одним маленьким не то ослом, не то конем со смешно висящими ушами. Молодой человек сгреб в ладонь вожжи и, стегнув конька по крупу, погнал, ловко лавируя меж огромных движущихся домов, куда-то на юго-восток.
