Иду знакомыми с юности мрачными коридорами. Здесь я делал первые шаги на страшном пути к званию Палача Лиангхара, проливал кровь — сперва собственную, потом и чужую, в том числе тех, кто начинали вместе со мной и могли бы считаться однокашниками. Здесь я постигал мрачное магическое искусство, которое даровал своим слугам Владыка. Здесь же меня учил некромантии, искусству дознания и пытки Палач Лиангхара Иероним. Он показывал, как, причиняя непредставимые страдания, не дать жертве «активного дознания» и «следственных действий» умереть раньше, чем надо.
Хм, когда он попался (не без моего скромного участия — за это я и стал Палачом) на продаже важных секретов Ствангару и оказался в подземельях Великого Храма, наверняка тысячу раз проклял мои таланты и свое усердие в обучении.
Нельзя сказать, что мучит ностальгия. Палачи Лиангхара — люди практичные, предпочитающие не горевать о прошлом, а думать о будущем. О чем ностальгировать? О времени, когда я был Рабом и Слугой Лиангхара — этаким мальчиком для битья для каждого желающего? И если б только для битья… Потому что служителей Владыки учат не только пытать, но и переносить самые разнообразные пытки. Кроме того, когда пытка испробована на себе, лучше понимаешь, от чего пытаемый может умереть, и что причиняет наибольшие мучения. Так что все, что я применил по отношению к Палачу Иерониму (тоже Атаргу), несколько раньше он опробовал на моей шкуре. Кроме, разумеется, жертвоприношения на магическом лиловом алтаре Лиангхара.
И все-таки равнодушными пыточные подземелия меня не оставили. На миг я словно бы вновь стал тем нескладным юнцом, которым мог помыкать каждый старший по званию в Храме (а старше Раба Лиангхара все; старше Слуги — все, кроме Раба), который должен был, не задумываясь, выполнять все распоряжения учителя — точно и не Раб Лиангхара, а раб самый обыкновенный. Разницы, впрочем, никакой… Точнее, просто рабу стократ легче и безопаснее.
Малейшая оплошность — и меня ждал бы пренеприятный конец. А задания наставник-хозяин давал почти невыполнимые, противные и подчас смертельно опасные. Чем дальше — тем сложнее. Меня никто не страховал: не выполнишь — значит, ты не избран, туда тебе и дорога. То, что я рожден Атаргом, от тягот службы Владыке не спасало. Наоборот: меня школили еще злее, чем прочих. Будущий Палач и соратник короля должен уметь и знать больше, чем другие, быть безжалостнее и хитрее, уметь и командовать, и повиноваться. На этом стоял и будет стоять род Атаргов. Потому мы ни разу за одиннадцать веков своего владычества не отдали власти, что, если среди нас рождался слабак, он погибает еще Рабом Лиангхара. Выживают и становятся во главе страны лишь самые сильные, хитрые и жестокие, способные на любое злодейство ради власти и золота. Именно так: одно питает другое, не будет одного — утратишь и второе.
Я выжил. С каждым успехом накапливались силы, опыт, ненависть. Научился безжалостно расправляться с каждым, кто мешал мне или просто становился бесполезен. И однажды смог отомстить своим мучителям, расплатиться с ними по высшей цене. Они слишком поздно поняли, что я стал опасен, не успели меня ликвидировать. Зато успел я. Один из «учивших» меня уму-разуму Старших Убийц получил под ребра пожирающий души кинжал, второго я скормил неким отвратным тварям, которые выводил для своих целей Храм, а третьего, Палача Иеронима, неделю собственноручно разделывал на пыточном станке, потом принес в жертву Владыке.
Теперь мне никто не указ — разве что сам король и, конечно, Владыка. А охранники — маги, судя по всему, не последнего разбора — едва завидев меня, стремятся свернуть подальше. По сравнению со мной все они — мелкая шушера, которую я могу пустить в расход по малейшему поводу (а то и просто ради удовольствия), и уж точно приказать все, что угодно, не задумываясь, как они будут выполнять. Это их проблемы. Вот и стараются не попадаться на глаза.
Охранники пыточного каземата — двое бугаев, но, судя по всему, только лишь Младших Убийц — увидев меня, бледнеют и судорожно сглатывают. Я бы тоже на их месте не радовался: «высокое начальство» вполне может принести их в жертву ради своих непонятных целей…
— Принесите, что нужно для дела и пошли прочь! — велю я вместо этого. Толку от них никакого: если я не справлюсь, они будут лишь путаться под ногами. Но это исключено: у Палача Лиангхара в мире почти нет соперников — по крайней мере, из числа людей. Маг, способный противостоять Палачу, никогда бы сюда не попал.
Двери в каземат нет. Только магические ворота, открываемые специальными заклятиями. Формулу знает лишь определенный круг лиц, в случае утечки каждый может загреметь в подобную камеру.
Но я — Палач Лиангхара. То есть из людей больше меня знает о магии Владыки только Мелхиседек. Мне требуется совсем немного времени, чтобы подобрать ключ к чарам, открывающим магические ворота. Прямо в монолитной каменной стене (наверняка толщиной не в одно копье, никакая пушка не одолеет) возникает круг зловещего лилового пламени. Тянет лютым холодом. Все-таки сильные чары: я, Палач, справился, но уже Старшему Убийце пришлось бы попотеть, а всем, кто ниже самостоятельно взломать заклятие вообще не по силам. Да и то, если попытаешься прорваться, почти наверняка всполошишь сторожевые заклинания, через несколько секунд придется отбиваться от часовых, потом подоспеют жрецы самых высоких степеней посвящения — это же Великий Храм, все начальство — здесь. Вот тогда не устоит самый сильный маг. Тем более — здесь, в цитадели нашей Силы.
Шагаю в ледяное лиловое пламя. Всем хороша магия Владыки, но вот холод этот заставляет вспомнить водичку вокруг незабвенного острова Сумрачный. Перспектива побывать в тех местах вторично оптимизма не внушает. А ведь, возможно, придется отправиться и дальше — туда, куда спроецировано мое заклятие и где открылись Врата…
Лиловое ледяное сияние вокруг длится всего миг — но я успеваю продрогнуть до костей. Я выхожу из лилового пламени с другой стороны, в небольшой и даже, в какой-то степени, уютной комнатке. Ну, уютной она кажется лишь до того, как замечаешь испачканный засохшей кровью пыточный станок с зажимами для ступней и рук, воротом, предназначенным для растяжения истязаемого. Неслышно появляются охранники, один из них принес жаровню с углем, второй — разнообразный жутковатый инструмент, в умелых руках способный творить просто чудеса. Правда, чудеса эти таковы, что непривычный человек может вмиг поседеть, обмочиться и начать заикаться, только лишь посмотрев на них…
Сперва я подумал, что заключенный каким-то чудом сбежал, и, значит, Младшим Убийцам не жить. Но нет, забился в угол, скукожился, стараясь не попасться на глаза, и оттуда поблескивает глазенками. Заключенный? Скорее, заключенная. Худенькая, чумазая большеглазая девчушка лет шестнадцати-семнадцати, наголо обритая после ареста. Оно и понятно. Если не обрить, будет соблазн, не дожидаясь пыток, свести счеты с жизнью с помощью волос. Был такой случай, потом три Младших Убийцы и просто Убийца оказались там, где оказалась бы, останься в живых, подсудимая. Разделывал их я сам, в те времена только-только ставший Убийцей Лиангхара… Нынешняя девица обнажена: тут не замерзнешь насмерть, но вообще довольно прохладно, заключенная просто посинела от холода.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
