Натан допустил промашку. Но теперь я точно знаю, что промахнулся он куда больше, чем казалось до допроса. Потому что к нему в руки попал-таки самый ценный «язык», какой только возможен: девка не более и не менее, чем дочь вожака ксандефианской общины и правая его рука. Подтвердилось и мое предположение о занятиях танцами: она танцевала, что умела, на праздниках в подпольном святилище Исмины.
Но главное даже не это. Да, теперь я могу одним махом накрыть всю общину, кстати, самую важную в стране. Но еще важнее, что ее отец кое-что знает о моих художествах на Сумрачном. И, как ни забавно, кое-что такое, что могло бы дополнить мои знания.
Пытать дальше не имеет смысла, хотя, конечно же, и потешило бы мою кровожадность, а заодно могло бы порадовать Владыку. После недолгих колебаний я берусь за нее с новой силой, крики не смолкают несколько часов кряду, а доски станка орошаются свежей кровью. Наконец я убираю раскаленное железо от тела потерявшей сознание жертвы и строю другое заклятие. Ломать — не строить. Изуродовать так, что мать родная не узнает, может любой дурак. Изуродовать, но так, чтобы жертва осталась жить — любой обученный дурак. А вот сделать потом, как было — только маг Лиангхара высокой степени посвящения.
Неприятно, но надо. Я как бы сливаюсь с ее сознанием, хранящим память о каждом мгновении перенесенной пытки, каждом прикосновении жгучего железа. Ощущаю все прелести, которые испытывало девичье тело под воздействием раскаленных игл, щипцов, клещей, клейм, зажимов и растягивательного механизма, а также неких милых порождений магии Владыки. Так, будто весь вечер пытали меня. На теле прибавляется вполне материальных шрамов. Зато тело девчонки охватывает колдовское ядовито-зеленое свечение, и там, где оно сгущается так, что не видно кожи, раны затягиваются, не оставляя даже шрамов. Лишь розовая, еще не успевшая загореть кожа, да и та почти незаметна. Ну, и кто еще смеет утверждать, что лечит только магия Исмины?
Когда заклятие кончает действовать, Ракия (или, как ее зовут на самом деле, Далила) безмятежно спит прямо на пыточном станке. Оставляю ее на месте, зато заботливо, как папочка, накрываю одеялом. Утром, проснувшись, она не найдет на теле ни одного ожога или раны. Но память о пережитом кошмаре будет сидеть в сознании раскаленной иглой. Она пойдет на все, чтобы не возлечь вновь на пыточный станок.
Поскольку время позднее, а завтра я надеюсь сделать побольше, решаю заснуть здесь же… точнее, впасть в некое забытье, которое заменяет нам, Палачам Лиангхара, сон. Из него можно выйти в любой момент, а впасть даже на ходу. А силы восстанавливает лучше самого сладкого сна. Весьма полезная способность, одна из тех, которыми наградил нас Владыка за особо верную службу.
Девка спит безмятежно — просто на зависть. Мне бы так… Во сне улыбается, будто вспоминает что-то близкое и родное. Вот уж неподходящее настроение для пыточного застенка…
В таком настроении она и просыпается. Боюсь, пробуждение голой, на пыточном станке, измазанном ее же засохшей кровью, изрядно испортило безмятежное настроение. Я изрядно позабавился, наблюдая, как она ищет на теле следы вчерашних истязаний (ремни за ненадобностью я отвязал).
— И что, долго будем себя, любимую, осматривать? — не удержался я от ехидного вопроса. — Или, может, покинем это неприятное место?
После вчерашнего она ожидает чего угодно — издевательств, изощренных пыток, на время обретших плоть (и в довесок нечеловеческую похоть) демонов, терзающих тело и ломающих кости щипцов, только не предложения «покинуть» тюрьму. Наблюдать растерянное выражение на ее лице еще забавнее, чем пытать.
— И Мир живых заодно? — находит она в себе силы спросить. Храбрая девочка — уж я-то знаю. Вот так шутить с собственной смертью, и страшной смертью — дорого стоит. Тем более, она уже не может заблуждаться насчет моих способностей. Впрочем, я продемонстрировал лишь крошечную толику того, что умею: я ведь и пытал ее по-настоящему. Так, припугнул. Храбрая, но глупая: на тот свет всегда успеет.
— Мне это не интересно, — отвечаю. — Если твой отец поделится со мной кое-какими сведениями, я отпущу тебя живой и не буду уничтожать вашу общину. Скорее, наоборот: помогу вам по-тихому сбежать из нашей, избранной Владыкой, страны.
— А с чего я должна тебе верить? — спросила она то, чего я и ожидал. Ну, нет времени с ней пререкаться. Оно слишком дорого…
— Слушай, последний раз тебе говорю, мне известно все. Тебя, кстати, зовут не Ракия, а Халила, твой отец Иоав — вождь одной из крупнейших ксандефианской общин в стране. Ты — танцовщица в подпольном святилище Исмины. Попалась на незаконном волшебстве. Оказала сопротивление при задержании. Достаточно? Или назвать имена матери, жениха, старшей сестры, жрицы, учившей тебя танцам?
Краска сбегает с лица во мгновение. Именно так произошло с Палачом Иеронимом, когда тот осознал, что спасения не будет, что он погиб, и погиб страшно. Бывает. По себе знаю.
— Как вы… узнали это? — только и можетспросить она.
— Ты потеряла сознание под пыткой, — усмехаюсь говорю почти правду: — Ты говорила в бреду, а благодаря магии этого места, говорила то, что нужно. Так что единственная твоя надежда на спасение — это сотрудничество со мной. Хочешь, чтобы твои родные жили, ты должна довериться мне. Гарантий никаких я тебе дать не могу, а клятвы столь же пусты, сколь и напыщенны. Итак, что ты мне ответишь?
— А что вам нужно от моего отца?
— Видишь ли, из твоей памяти я узнал, что он сумел установить за мной магическую слежку. Точнее, не он, а некий жрец Исмины, ему подчиненный… Вы получили важные сведения, касающиеся одного моего заклятия. Жреца звали Иорам, чтобы ты мне поверила. Мне нужно встретиться с ним, а организовать эту встречу может только твой отец. Если я получу, что хочу, вы сможете выбраться из страны, получите золото на обзаведение за границей. Если нет — завтра в такие же казематы попадет вся община. Даже сегодня к вечеру.
— А разве ты не узнал наше местоположение? Зачем тогда я?
— Конечно, узнал. В дельте Хирты… надо остров называть? Но ты можешь стать посредницей, не дать им на меня напасть. Уверяю, отобьюсь я легко, но, во-первых, об этом немедленно узнает король, и я буду вынужден сдать вас всех, а во-вторых, мне едва ли удастся тогда договориться с Иоавом. Все зависит от тебя. Решайся… послушница Исмины Халила.
Девчонка, надо отдать ей должное, колеблется. Впитанный, наверное, с молоком матери страх перед нами, служителями Владыки, свойственный всему населению нашей богоспасаемой страны, сидит весьма даже глубоко, не думаю, что мои вчерашние художества его ослабили. Нас боятся — и потому уважают. Но память о пережитой боли заставляет ее молча кивнуть. Она не соврет. Пусть я сейчас не могу контролировать ее мысли — важна лишь ее вера в то, что могу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
