Сперва я подумал, что заключенный каким-то чудом сбежал, и, значит, Младшим Убийцам не жить. Но нет, забился в угол, скукожился, стараясь не попасться на глаза, и оттуда поблескивает глазенками. Заключенный? Скорее, заключенная. Худенькая, чумазая большеглазая девчушка лет шестнадцати-семнадцати, наголо обритая после ареста. Оно и понятно. Если не обрить, будет соблазн, не дожидаясь пыток, свести счеты с жизнью с помощью волос. Был такой случай, потом три Младших Убийцы и просто Убийца оказались там, где оказалась бы, останься в живых, подсудимая. Разделывал их я сам, в те времена только-только ставший Убийцей Лиангхара… Нынешняя девица обнажена: тут не замерзнешь насмерть, но вообще довольно прохладно, заключенная просто посинела от холода.
В обычном каземате на ней были бы тяжелые кандалы, а мне, чтобы закрепить тело на пыточном станке, потребовалось бы несколько помощников. Но тут, где все пропитано магией — нет ничего проще. Позволяю девчонке вскочить, после чего накладываю заклятие недвижимости. Тело девчонки (надо сказать, довольно соблазнительное — не будь она ценным «языком», я бы удовлетворил с ней кое-какие потребности, но ничего, в Марлинне достаточно шлюх на любой вкус) замерло в красивой, исполненной грациозности позе, наводящей на мысль о занятиях настрого запрещенными у нас танцами. Она ослепительно красива — даже теперь, с бесстыдно обритой головой. На миг даже жалею эту красоту, которая моими стараниями вскоре превратится в окровавленный кусок мяса, но только на миг: нас, слуг Владыки, учили полной невосприимчивости к женской красоте. Вообще и нам не чуждо чувство прекрасного, но только до тех пор, пока не мешает «следственным действиям».
Незаметное движение — и подсудимая сама отправляется к пыточному станку. В глазах плещется ужас, но тело ей уже не повинуется. Очаровательное девичье тело само усаживается на окровавленное дерево, просовывает тонкие ножки в зажимы, руки затягивают ременные петли, под конец девица закрепляет и правую руку в такой же петле. С левой уж я ей помогаю. Теперь можно делать с ней, что захочу. А я захочу. Непременно захочу…
Убираю заклятие подчинения, девка бьется пойманной рыбой, стремясь вырваться. Но мне не понравилось, что это она делает молча и зло. То ли знает, что просить о снисхождении напрасно, то ли наивно полагает, что если хорошенько разозлить, я ее сразу убью. Я в это время развожу в жаровне огонь, чтобы накалить щипцы, иглы и прочие милые сердцу «струменты», изготовленные в храмовых мастерских. Пока самые обычные, железные. Будет упорствовать — в ход пойдет дарованная Владыкой магия.
Ты права, девочка, пощады не будет. Что я давным-давно разучился делать — так это щадить кого бы то ни было. Потому и жив до сих пор. Потому я калю щипцы, а ты лежишь на пыточном станке, а не наоборот.
— Начнем, — сказал я, убедившись, что щипцы вишнево рдеют на углях. — Назови имя, возраст, место рождения и занятие. Предупреждаю, что ложь представителю Владыки Лиангхара есть ложь Ему Самому, лжец понесет соответствующую кару.
— Ублюдок проклятый! — шипит девушка и плюет мне в лицо. Я могу уклониться, да зачем? От этого еще никто не умирал, а в ходе «форсированного дознания с применением особых методов» все равно с ног до головы вымажусь в крови.
А вообще к подобным вещам, как и к черной брани истязаемых, нас учили относиться философски. Все равно после первых пыток станут ласковыми, послушными и будут готовы вырвать собственный язык за то, что он недостаточно быстро выкладывает все, что знают. Поэтому я просто стираю слюну тыльной стороной ладони и слизываю. Мы, Палачи, знаем, что если примем в себя частицу пытаемого, соответствующие чары позволят безошибочно определить, врет объект или нет. Можно пустить кровь и присосаться к ране, как пиявка — тоже метод. Частица может быть самая разная — кровь, слюна, слезы…
По секрету, Натан Атарг в таких случаях отрезает истязаемому ухо и съедает у него на глазах. Считаю, что это не лучший способ — некоторые обормоты уши не моют годами, да и вообще, зрелище противное.
Сначала попробуем растяжение. Кручу ворот, тело девушки вытягивается струной. Она молчит, потом боль ломает сопротивление, сквозь зубы вырывается глухой стон. По щекам катятся невольные слезы. Поплачь, дорогуша. Меньше мочиться придется. Госпожа Боль — она еще и не таких ломала…
Подношу щипцы к небольшой, упругой груди. Подсудимая бьется, как сумасшедшая, но ремни держат надежно. Впрочем, нет, грудью еще займемся. И вместо этого беру щипцами и сжимаю другую часть тела. Стон превращается в вой, долго не стихающий после того, как щипцы отправились обратно в жаровню. Можно считать, я ее предупредил, что будет в случае сопротивления.
Повторяю вопрос. Глупая девица: эти мелочи могла бы сказать и так, еще несколько минут пожила бы без боли. А теперь болью будет заполнена вся ее жизнь, вплоть до мига, когда ее оборвет пожирающий души кинжал на жертвенном алтаре.
На сей раз ответ следует незамедлительно. Вздрагивая всем телом и давясь слезами, она лепечет:
— Ракия, лет мне семнадцать, родилась я в Марлине… Пряха я…
— Так бы сразу и сказала, — говорю я удовлетворенно. Нежная какая, такую даже пытать не интересно! Неужели придурки Ксандефа обознались и приняли за мятежницу обыкновенную дуру из «Черного» города? Да нет, она пыталась оказать сопротивление при задержании, вроде бы даже с помощью магии. Притворяется? Похоже… — А теперь ответь мне, Ракия, только ли прядением ты занималась? Или еще и, к примеру, танцевала в капищах ксандефианских? С такой фигурой только танцевать…
— Не знаю, о чем вы говорите… Я только…
— Ну что, за грудь твою приняться, чтобы ты врать перестала? Красивая она у тебя, жалко портить, но придется.
Щипцы снова опасно приближаются к груди. Она жмурится, ожидая непереносимой боли, потом жалко и страшно кричит…
И, конечно, не замечает кое-какого заклятия, которе я могу применить благодаря плевку. Так-то: плевать в лицо следователю моего уровня не то что невежливо, но и непрактично… Впрочем, даже если и заметила — какая, к Лаэю, разница? Пока щипцы сжимают живую плоть, я могу читать все ее мысли, как раскрытую книгу. Немудрено: защититься от этих чар смог бы или, как минимум, Старший Убийца, или человек, умеющий «дробить» мысли.
Что значит «дробить»? Просто вставлять между кусочками основной мысли фрагменты, меняющие смысл. И тогда никто сразу это не расшифрует, потому что каждый делает это по-своему. Например, думаете вы: «Надо убивать его немедленно и бежать». А при дроблении мысли получается примерно вот что: «Как же не хочется, но надо ни в коем случае не убивать его. За мной немедленно бросится погоня, и тогда бежать будет бесполезно…» Но девчонка не была даже Рабыней Лиангхара, а искусством дробления мыслей совершенно не владеет. Слезливую дуру она изображает великолепно, но меня этим уже не провести.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
