мерзлоту. – Это всё они!
– Знаю, что не знаешь, – махнул левой лапой Схинки. – Твоя задача – наказать мерзавца. Хотя… Вы тут все мерзавцы… В общем, твоя задача – наказать одного из всех.
– С уфовольствием, – с облегчением ответил Кувалда.
– Молодец. Потому что, если ты не накажешь его – я накажу тебя.
– Как? – великий фюрер вновь насторожился.
– А как это обычно делается? – поинтересовалась обезьяна.
– Ну… ругают.
– Я ругаться не люблю.
– Это хорошо, – несмело улыбнулся одноглазый. – Я не люблю, когда меня ругают.
После чего махнул на приличия рукой, извлёк из кармана штанов плоскую фляжку и сделал большой глоток виски.
– Получается, мы похожи, – протянул орангутан.
– Правфа? – вопрос получился немного булькающим.
– Немножко. – Схинки вздохнул. – Но раз ругаться мы не будем, придётся тебя повесить.
Небрежный тон должен был нагнать на дикаря ужас, но Кувалда успел слегка успокоиться и, вытирая губы тыльной стороной ладони, осведомился:
– А кто буфет великим фюрером? – После чего жестом предложил гостю присоединиться.
– Найдём кого-нибудь, – ответил орангутан, жестом отвергая щедрое предложение. – Может, Штекера назначим.
– Штыпселя?
– Может, и его.
– Назначать нельзя, – покачал головой Кувалда и деликатно рыгнул. – У нас только выборы, потому что фемократия.
– Откуда у вас демократия? – удивился Схинки.
– Ввели по приказу королевы.
– Понравилось?
– Я не жалуюсь.
– Ну, с тобой всё понятно. – Орангутан зевнул так, что очки едва не свалились на пол. – Тогда действительно надо вешать. Потому что демократия без вешания – это не демократия, а анархия какая-то. Ещё вопросы?
– Найфу я Штыпселя, найфу и накажу, – пообещал великий фюрер. – Только нафо знать, Урбек ему фенег заплатил или прогнал? Если у него феньги есть, он может фалеко спрятаться.
Схинки понял, что наличие у Штыпселя крупной суммы станет идеальным мотиватором для энергичного решения правоохранительных вопросов, и улыбнулся:
– Денег у Школьника полно – Урбек ему честную долю отдал.
– Честную – это сколько?
– Килограммов сто пятьдесят или двести… Около того.
– Фвести килограммов чего? – очень тихо спросил великий фюрер.
– Денег, разумеется. Ты же видел, что они из окна швыряли.
Кувалда громко икнул.
///
«Фвести килограммов! Фенег! Сразу! Честная, мля, фоля! Я тут ночи не сплю, всё фумаю, как рофную семью из тисков нищеты вырвать, а Штыпсель, значит, срубил фва центнера бабла и сквозь землю от повешения провалился? Сука!»
Больше всего Кувалде хотелось обидеться на Урбека, который вместо того, чтобы обратиться со столь выгодным предложением к нему, демократически избранному главе Красных Шапок, постоянно нуждающемуся в приличном заработке, предпочёл договориться с тупым уйбуем Дуричей, а главное – честно с ним расплатился, несмотря на устроенную подлянку. Однако обидеться на Урбека не получалось, поскольку в формировании государственного дикарского бюджета скупщик краденого играл основополагающую роль, периодически сбывая скромные мечты обитателей Южного Форта. Поэтому гнев великий фюрер обрушил на подлого уйбуя.
– Ну, что, шакалы, проспали Штыпселя?
«Шакалы», то есть спешно созванные на совещание уйбуи, сначала притихли, пытаясь определить, как именно их назвал великий фюрер и почему именно так, но поскольку биологов среди них не наблюдалось, решили, что ничего обидного произнесено не было. Затем все принялись думать, как они ухитрились «проспать» уйбуя Дуричей, но тоже ничего не надумали, поскольку одноглазый продолжил расспросы:
– Кто знает, гфе теперь Штыпсель сейчас?
– «Где», «теперь» или «сейчас»? – поинтересовался слишком умный уйбуй Гвоздодёр Гнилич, за что немедленно был обозван кретином.
– Я спрашиваю в послефний раз! – предупредил Кувалда, многозначительно кладя ладонь на рукоятку пистолета. Получилось действительно многозначительно, поскольку демократические процедуры требовали от уйбуев сдавать оружие при входе в офис великого фюрера.
– Штыпсель уехал, поди, – подал голос уйбуй Мясо.
– Откуфа знаешь? – Кувалда жёстко вперился в него единственным глазом.
– Ну, раз ты его ищешь, чего бы не уехать? – рассудительно ответил Мясо. – Мало ли что ты с ним делать соберёшься?
– Это фа…
– Вот и я о том.
– Да все уже уехали, – пробормотал уйбуй Спичка.
– Кто все? – не понял великий фюрер.
– Дык, половина Тайного Города, если не больше. Челов теперь грабить – одно удовольствие: не присматривает никто.
– А Великие Дома друг за другом гоняются, – добавил Гвоздодёр, которому очень хотелось показать, что он не кретин. – А Внутренняя Агема – за ними.
– У всех веселье, короче.
– Куфа половина уехала? – потребовал уточнений Кувалда.
– Не куда, а откуда.
– Откуфа?
– Отсюда. Из Тайного Города, в смысле.
– Что ты за великий фюрер такой, что не успел за всеми? – пискнул кто-то с дальнего конца стола, но кто именно, разобраться не получилось.
– Я – великий фюрер, а не бегун какой! – гордо сообщил подданным Кувалда. – Я тут на рофине, в фоме рофном, и бросать его не собираюсь. А почему они сбежали?
– Боятся.
– Чего?
– Не «чего», а «кого»…
– Ещё раз меня поправишь, отправлю семейную виселицу протирать.
– Тряпочкой?
– Шеей.
Слишком умный уйбуй заткнулся, а рассудительный Мясо приступил к ответу:
– Боятся, что дружок твой – обезьяна который – геноцид начнёт. Потому что, когда новые к власти приходят, всегда с геноцида начинают. Чтобы, значит, показать, что они порядок устанавливают.
– А что такое «геноцид»?
– Если что – я всю эту толерантность новомодную ваще не одобряю и надо тогда правда уехать, чтобы посмешищем не стать!
– А что такое «толерантность»?
– А нам за что всё это? Мы ведь никому не мешаем.
– Тогда зачем бежать?
– Ну, половина сбежала и нам, значит, наверное, надо.
– Нам тута сейчас спокойнее – грабить не мешают.
– Агема не мешает?
– Кому Агема, а кому мать родная!
– Агема шпану мелкую ловит, которая в штанах с нашивками ходит и против Консула голосит.
– В каких штанах с нашивками?
И все уйбуи дружно посмотрели на свои штаны. Даже Кувалда поддался, хотя почти сразу опомнился и поднял голову.
– У меня тута дырочка.
– А у меня они чистые какие-то.
– Это ты вчера в пруд трезвым свалился.
– Было дело.
– Может, и сейчас накатим? Чтобы не как вчера.
Кувалда понял, что государственное совещание особой важности традиционно зашло в тупик, однако вернуть себе слово не успел, поскольку поднявшийся на ноги Гвоздодёр провозгласил:
– Короче, фюрер, если не хочешь проблем – нужно в Тбилиси ехать.
И все стали зачем-то качать головами, искренне надеясь, что одноглазый прямо сейчас соберётся и дёрнет в дальние края, оставив их, наконец, в покое. Некоторые даже принялись мечтать о междоусобице, которая обязательно начнётся после отъезда железной руки из Южного Форта.
– Далось оно вам, – проворчал Мясо. – Или она?
– А почему нет?
– Потому что далеко и никому не интересно. – Мясо зевнул. – Да и что мы там делать будем?
– Воровать и грабить.
– А тут?
– А тут мы живём.
– Вот и ответ.
– Какой?
– А о чём ты спрашивал?
Вопрос вызвал понятное недоумение, поскольку следить за нитью беседы у
