и приносить к решёткам сверкающие камни. Та же участь ждала всю семью беглеца. После троих наказанных, желающих покинуть город стало меньше, а ненависть ко мне — больше.
Оставалось немного потерпеть, чтобы наладить дела, минуя сморщеннолицых. Я велел укреплять стены, сгоняя весь город от мала до велика на стройку, если мы продержим тайну рудника ещё хотя бы год, гоблины нас уже не напугают. Наше золото превращалось в громадную серую стену с магическими артефактами, что по моему приказу закупались в Мадисе и встраивались прямо в стены города-крепости. За оградой мы продолжали расти: улицы, дома, торговые лавки, кузницы и лекарни, тайные подземные ходы, что начали копать тролли. Эльфийки и далее были обязаны рожать по многу детей, я щедро раздавал монеты каждой, что принесла нового гражданина, и никогда не отказывал в помощи и еде для юных жителей. Будущее было лишь в тех, кто сможет позабыть, на чьих костях вырос Теллирос, и подчиниться мне как когда-то сделали их родители.
Я сидел в тронном зале со списком смерти в руках и решал, кто должен сменить рудокопов, что работают уже сезон и теперь почти умирали от шахтовой болезни. Симптомы её были просты: сначала небольшие язвы, потом несчастный лысел, а нарывы становились всё больше, поражая тело даже изнутри, пока их носитель не умирал в страшной боли и муках, отплевывая кровь. Болезнь подхватывалась уже через месяц в шахте, я приказывал лекарям готовить пьянящие составы для рудокопов и раздавать ежедневно, так, невзирая на боль, эльфы могли ещё поработать два-три месяца. На смертном одре, когда копатель выходил из шахты, ему так же предлагали эликсиры, лекари постоянно придумывали новый способ борьбы с болезнью, но большим спросом у бывших рудокопов всё равно пользовались яды.
— Светлый Король, вашей супруги нигде нет, — оторвал от размышлений Атрикарм, что вернулся с дочерью. — Я отправил за ней.
Маг был приставлен к моей дочери круглые сутки как охрана, он берёг её хрупкое здоровье и лишь благодаря ему Даландин родила и не умерла в то проклятое лето, когда в Ледяном море утонула наша последняя надежда. Но и это жена предпочитала не видеть, брезгливо отворачиваясь, увидев меня.
Маниэль она тоже не любила. Никогда ранее я не подумал бы, что моя Дали, моя хрупкая нежная лекарша, способна так ненавидеть. Атрикарм не раз говорил мне, как она плохо обращается с малышкой, как оставляет одну в слезах, не желая утешить, как нехотя она брала на руки её младенцем и только тогда, когда маг не выдерживал и делал замечание. Но кроме Дали и мага я больше никому не доверял ребёнка, город ополчился на меня и ненавидел.
Даландин вчера приходила ко мне, опять просила закрыть шахты, а сегодня вот куда-то пропала. Размолвка с ней ранила меня только в начале, было тяжело лишиться единственной поддержки, но с каждым днём я старался нуждаться в одобрениях меньше, размышляя, как выполнить Вечное обещание и приди к общему благу, а не вновь губить подданных напрасными попытками выжить.
Маниэль вновь тянула ко мне руки, что-то возмущенно бормотала под нос, не желая оставаться у Атрикарма.
— Присоединись к поискам, она пусть останется тут, — распорядился я, взяв дочь на руки.
Маг поспешил исполнить приказ, покинув тронный зал:
— Ничего, Маниэ, слушай отца и расти. В Светлом лесу растут два принца, лучший заберёт тебя и там тебя все полюбят. Светлый лес будет твоим, я тебе его подарю, — беседовал с дочерью, малышка внимательно слушала.
— Знаю папочка, я тебя всегда буду слушаться, — уверяла дочка, я улыбнулся, поглаживая мягкие волосы.
Вдруг дверь в тронный зал распахнулась, с грохотом ударившись в стену. К нам вломились трое с мечами, на улице раздавались крики и звон стали, Маниэ заплакала. Оттолкнув дочь за трон, я схватился за оружие, завязался бой. Трое эльфов были моими же воинами, которых я берег, не отправляя в шахты. Выпад и я ранил одного, но второй успел в ответ пронзить мое плечо, увернулся и ответил, но тут же подоспел третий, силы были не равны. Я вертелся и отпрыгивал, отбивал выпады и старался напасть сам, потеряв счёт попыткам, вступал в бой то с одним, то с другим.
— Брось оружие, Рудный король, иначе я убью её! — раздалось сзади, раненый солдат схватил мою дочь, приставив к её шее меч.
— Ты не посмеешь, — прошипел я, сверкая глазами.
— Ты же убил моего сына в шахте? Вот и я могу! — я бросил меч, со звоном сталь коснулась каменного пола, но солдата это не остановило, он занес оружие над головой Маниэ.
В то же мгновение боль пронзила грудь, воздух сжался, не в силах пройти в легкие, я глотнул его ртом, но ничего не вышло, он застрял. Схватившись за острие, что торчало прямо в моей груди, я приготовился умереть. Как вдруг ослепительная золотая вспышка ворвалась в зал, казалось, глаза вмиг ослепли, и лишь когда зрение вернулось, я понял, что это ворвались маги. Бунтари были пойманы, Маниэль надрывалась от плача на руках Антрикама, но осталась цела. Ко мне тут же прислали лекаря, пусть и нехотя, под надзором магов он обработал рану, меч прошел сквозь левое легкое, ещё немного и пострадало бы сердце. Живительный порошок оказался бесполезен: нападающие заранее готовили для меня смерть, пропитав клинок специальными составами. То, что я выжил, было чудом. Теперь, при дыхании я издавал свист, это было даже смешно, если бы не было так больно.
— Кто взбунтовался? — тихо спросил я, как только пьянящий эликсир, что давали рудокопам, подействовал.
Присутствующие как-то странно переглянулись, как бы решая, кому сообщать новость:
— Одиннадцать воинов и несколько женщин, а помогала во всем ваша жена, господин, — оповестил меня Антрикарм.
— Даландин? — во мне смешалось столько чувств, что я едва смог говорить.
— Да, — подтвердил маг.
— Всех в шахту, — распорядился я, закрывая глаза.
Намёк был понят и меня тут же оставили одного, в груди разверзлась пустота, размером с Дарон. Я не мог поверить, что моя жена сделал это. То, что мы не виделись с ней месяцами, и она ненавидела меня, я знал и мог понять. Ночами, иногда лежа без сна после похорон очередного рудокопа я понимал её и любил ещё сильнее за это противостояние, за эту борьбу за жизни умирающих без времени. Свою смерть я бы простил ей сразу же, но Маниэ… Горло сдавил ком, боль в груди теперь не от клинка сжимала сердце стальной хваткой. Я не проронил ни единой слезы, даже когда хоронил мать,
