Дальше шли потрясающие подробности: Корнилова, оказывается, в начале Отечественной освободили и тут же отправили на фронт: искупать.
Под Смоленском Корнилов попал в плен, в 1944-м освобождён, но проверку не прошёл и получил ещё 25. За то, что плохо искупал.
Так и пересеклись пути его с путями зэка Иванова.
«Своих стихов он мне не читал, но с наслаждением читал других поэтов. Больше всего он читал Твардовского. Все его поэмы он знал наизусть».
А умер, умер он как, когда?
Умер в 1949 году. Теплоход из Ванина прибыл в Магадан, Корнилов был сильно болен, спускаться ему помогал Иванов, можно сказать: тащил на себе. Уже на берегу тронул совсем отяжелевшего товарища, а тот — мёртв.
Бросились искать этого Иванова — пошли по указанному адресу. Явились — а там такого нет. И не было.
Кто же это написал? Кому надо будоражить близких, память, душу? Может, он сам сочиняет эти истории про себя и запускает в свет?
Рвануть бы занавеску, чтоб с хрустом оторвалась — чтоб не успел убежать, и крикнуть: Боря, прекрати! Боря, иди в дом! Живой, мёртвый, иди, только не береди больше сердце.
ИСХОДИТ КРОВЬЮ ЧЕЛОВЕК
Если говорить о поэтическом провидении — Бориса Корнилова надо приводить в качестве образцового и завораживающего примера.
Картины насильственной смерти наплывают одна на другую непрестанно.
Каждое третье стихотворение содержит ужас нежданной, неминуемой, отвратительной смерти.
1926-й, «Книга»:
И вот —Насилуют и режут,И исходит кровью человек.Вот он мечется,И вот он плачет,Умирает, губы покривив,И кому-то ничего не значитУходить запачканным в крови.Отойдёт от брошенного телаТак задумчиво и не спешаИ, разглядывая, что он сделал,Вытирает саблю о кушак.
1927-й, «Обвиняемый»:
Я буду суду отвечатьЗа оскорбление словом.И провожает конвойУ чёрной канвы тротуара,Где плачут над головойИ клён, и каналья гитара.
1928-й, «Музей войны», но:
Вот и вижу такое дело —кожу снятую на ноже,загоняют мне колья в тело,поджигают меня уже.
1929-й, «Лес», но:
Тебе, проходимец, судьбою,дорогой — болота одни;теперь над тобой, под тобоюгадюки, гнильё, западни.Потом, на глазах вырастая,лобастая волчья башка,лохматая, целая стаяохотится исподтишка.
В том же году «Лесной пожар», но:
Огонь проходит сквозь меня.Я лёг на пути огня,и падает на голову головня,смердя,клокоча и звеня.
А в 1930 году появились строки, от которых уже не жар, а мороз по коже («Война»):
Белая полночь ясна,Она меня спрятать не может,Она застывает, над миром вися,И старые ставни колышет,Огромная вся и ненужная вся,Она ничего не услышит.И звякнет последняя пуля стрелка,И кровь мою на землю выльет;Свистя, упадёт и повиснет рука,Пробитая в локте навылет.Или — ты подумай —Сверкнёт под ножомМоя синеватая шея.И нож упадёт, извиваясь ужом,От крови моей хорошея.Потом заржавеет,На нём через годКровавые выступят пятна.Я их не увижу,Я пущен в расход —И это совсем непонятно.
Годом позже, в 1931-м («Рассказ моего товарища»):
Засыхает песня,кровоточит рана,червячки слюнявыев провале синих щёк;что ни говорите,умираю рано,жить бы да жить бы,ещё бы…ещё…
И в том же году («Снова звёзды пылают и кружатся…»):
— Купите бублики,гоните рублики, —песня аховая течёт,и в конце концов от республикимы получим особый счёт.
Ну и какой он, этот счёт?
Скажет прямо республика: — Слушай,слушай дело, заткнись, не рычи, —враг на нас повалился тушей,вы же пьянствуете, трепачи.Пота с кровью солёный привкуслипнет, тело моё грызя… —и отвесит потом по загривкунам раза́и ещё раза́.
Они действительно весело пьянствовали — в том числе с закадычным другом Павлом Васильевым, поэтом, и ещё с одним — Иваном Приблудным, опять поэтом, и ещё с третьим — Ярославом Смеляковым, тоже поэтом.
Смелякова заметут за решётку на долгие годы.
А по другим загривкам отвесят так, что загривки вдрызг.
Всё припомнит — растрату крови,силы, молодости густой,переплёты кабацкой кровлии станков заржавелый простой.
Покачнёмся и скажем: — Что ж этои к чему же такое всё,неужели исхожено, прожитопонапрасну, ни то ни сё?
Ни ответа, ни тёплой варежки,чтобы руку пожала нам,отвернутся от нас товарищии посмотрят по сторонам.
Так и было, посему:
Не кичась непревзойдённой силой,я шагаю в тягостную тьму —попрощаться с яблоней, как с милоймолодому сердцу моему.
Стихотворение «Смерть», год 1931-й:
Может быть, а может быть — не может,может, я живу последний день,весь недолгий век мой — выжат, прожит,впереди тоска и дребедень.…………………………………Но нелепо повторять дословностарый аналогии приём,мы в конце, тяжёлые как брёвна,над своею гибелью встаём.
И ещё такая зарисовка («Ты как рыба выплываешь с этого…»):
И когда меня,играя шпорами,поведёт поручик на расстрел, —я припомню детство, одиночество,погляжу на ободок луныи забуду вовсе имя, отчествотой белёсой, как луна, жены.
Стихотворение, между прочим, автобиографическое — посвящено оно жене, с которой расставался; а то, что поручик в финале появляется — так кого ж Корнилов мог вписать в 1931 году? Не оперуполномоченного же. Поручики, между тем, все давно перевелись ко времени написания стихов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
