В каникулы молодые учителя собирались на обмен опытом — там Пётр Тарасович познакомился с Таисией Михайловной Остроумовой — учительницей из села Покровского.
Таисия Михайловна была дочерью небогатого семёновского купца, начавшего приказчиком в мануфактурном магазине и открывшего своё дело. В семье её было 12 человек, пятеро из них умерло в детстве. Грамоте из семи обучились двое — Таисия и её сестра.
Таисия Михайловна окончила в 1902 году Семёновское второклассное училище и получила право преподавать в церковно-приходской школе.
Два молодых учителя, Пётр Тарасович и Таисия Михайловна, поженились в 1906 году, 6 октября. Ребёнок был зачат чуть ли не в саму брачную ночь — он появился через девять месяцев и одну неделю.
В буквальном смысле Корнилов не был крестьянским сыном (как, кстати, и Сергей Есенин): он был крестьянского рода — ребёнком сельской интеллигенции в первом поколении.
Борис Корнилов родился 16 июля (по новому стилю — 29-го) 1907 года в так называемой «Красной больнице» города Семёнова.
Роды принимал всё тот же Евгений Иванович Самосский — когда-то давший путёвку в жизнь отцу.
Ребёнка крестили на следующий день после родов, 17-го, в Вознесенском соборе города Семёнова.
Крёстными записали — на всех правах — Евгения Ивановича и жену земского фельдшера Фиону Лукьяновну Светлову.
Метрическая книга гласит: «Обряд крещения проводили священник Константин Милотворский, диакон Фёдор Чижов, исполняющий обязанности псаломщика Павел Фиалковский».
Можно было подумать, что потом, в своих стихах, Борис Корнилов немного мифологизировал место рождения:
Мне не выдумать вот такого,и слова у меня просты —я родился в деревне Дьяково,от Семёнова — полверсты.
На самом деле у него было «Я крестьянин в деревне Дьяково», но во время публикации (Литературный современник. 1935. № 6) редактор исправил «я крестьянил» (правый уклон и вообще кулацкие мотивы уже отдалённо маячат) на «я родился» — из этого стихотворения недостоверные сведения ушли гулять по словарям.
Молодые родители обратились в уездный отдел народного образования с просьбой назначить их на работу в одну школу.
Им дали направление в деревню Кожиху Семёновского уезда.
В Кожихе семья Корниловых прожила до 1910 года.
Мать рожала каждый год: в 1908-м — Лизу, в 1909-м — Шуру.
В 1910-м Корниловы переехали в Дьяково — фактически пригород Семёнова.
Школа была в отдельной усадьбе, на краю Дьякова. Одноэтажное деревянное здание, крытое железом, обнесённое тёсовым забором. В одной половине — классы, в другой — квартира учителей.
В усадьбе: баня, колодец, хлев для скота, огород.
Вечно грязная дорога мимо дома, дальше — лес, лес, лес.
Жизнь сельских учителей была не сахарная: школа, свои малые дети, скотина, школа, дети, скотина — сплошная круговерть. Лишних денег не водилось.
Занятия, которые вели родители, шли одновременно в трёх классах.
С 1912 года пятилетний Боря — а чего шляться без дела — ходит на занятия; к первому классу он подготовился самоучкой.
Читал Бичер-Стоу, Луи Жаколио уже в этом возрасте.
Библиотеки не было: все книжки помещались в одной бельевой корзине, на новые книги не хватало денег.
Хотя рисовать в сирых тонах всё детство не стоит, конечно. Жили, как все, и всему было место.
Соседка Татьяна Васильевна Осмушникова вспоминала: «Я была на три года моложе Бориса. В летнее время я часто со своими подружками ходила в близлежащий лес за ягодами. А чтобы пройти в лес, нужно было идти мимо Дьяковской школы. И в этот момент почти всегда, откуда ни возьмись, подбегал к нам Борис, брал то у одной, то у другой из нас корзины и бросал их в разные стороны. Мы начинали их собирать, а Борис заливался смехом».
В 1913 году среди приложений к журналу «Нива» он нашёл стихи Пушкина — и написал первое своё стихотворение «Смерть поэта».
Пушкин остался любимым поэтом, как уверял потом Корнилов, навсегда.
В детстве знал наизусть большие куски из «Полтавы» и «Медного всадника».
Начал, где мог, сам добывать книжки — читал порой, как говорила мать, в ущерб детским играм. Отец подарил том Гоголя.
Но помимо книг до завистливого мальчишеского спазма взволновало ещё вот что.
Автобиография Корнилова:
«Я вырос в деревне, где по вечерам после работы парни ходят толпой по улице и под гармонику поют песни. Они поют о любви, об измене девушки, о драках.
Часто песни сочинялись тут же на ходу. Парней они бодрили и волновали, нас — мелочь — они переполняли гордостью: мы имели право петь о таких взрослых вещах. Мы были неравнодушны к этим песням — воздействие стихов удивляло меня. Я с благоговением смотрел на идущего впереди всех, даже впереди гармониста, парня. Это шёл сочинитель. Он был выше гармониста. Он задумывался, гармоника замолкала, он встряхивал кудрями — получалась песня.
<…> Я был подавлен силой поэтического языка…»
Тоже захотел — чтоб так же идти, чтоб все смотрели, чтоб впереди гармониста, чтоб со своими, собственными, ни на кого не похожими словами.
Осталось найти слова.
«В один памятный мне день, выйдя на улицу, я не услышал ни одной знакомой мне песни. Это был день объявления войны. И кругом пели о разлуке, о том, что “Сормовска дорога вся слезами залита, по ней ходят рекрута”. В один день смыло все старые песни, на их место встали новые. Поэзия была злободневна. Через несколько месяцев убили нашего поэта, но песни рождались одна за другой, они пели о Карпатах, о германце, о том, чем жил в это время человек…»
В 1914-м — отца забирают в армию, на фронт.
Про отца он говорил потом: «Самый хороший человек и товарищ для меня».
На фотографиях Пётр Тарасович — красивый мужчина, не крестьянского вида, очень умный и внимательный взгляд, видно, что родовая кровь намывала, намывала из поколения в поколение — и вдруг объявился русский интеллигент, думающий, сострадающий, чувствующий.
Об отце на войне у Корнилова в стихах нет ничего — ни Первой мировой, которую сначала называли Отечественной, а потом — Империалистической, ни, более того, семейных историй о Гражданской.
Отца не было год, и два, и три. Грянула первая революция, затем вторая — а отца всё нет. Куцые вести доходили — воюет то здесь, то там, болел тифом, вылечился, опять под ружьём.
Шесть лет кружились одни — и это были самые тяжёлые годы. Без отца, три ребёнка — выжили материнской колготой, чудом, ежедневным трудом.
Кругом — Россия.Нищая Россия,ты житницей была совсем плохой.Я вспоминаю домики косые,покрытые соломенной трухой.……………………………Молчали дети — лишняя обуза, —а ты скрипела челюстью со зла,капустою заваленное пузоты словно наказание несла.
Врач Самосский, всё тот же Евгений Иванович, интеллигентный семейный ангел, дал взаймы — купили лошадь, не на детях же пахать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
