— Меня зовут Денифель, это вот Суасс, а эти двое — Меккана и Де Леже. На Дюпона не обращайте внимания: молод, хватил вина, как взрослый, теперь спит.
— Де Леже? — переспросил я и внимательно всмотрелся в четвертого. — Благородный?
Денифель широко заулыбался:
— Он так говорит.
— А на самом деле?
— А нам какое дело, — сказал Денифель, — насколько он благородный... В наших краях оценивают не по родословной, ваша милость. Не опасно разъезжать по ночам?
Я нахмурился:
— Мне?
— Вообще, — ответил Денифель с ухмылкой. — Время неспокойное.
— Оно всегда неспокойное, — сказал я холодно. — Так что же, и не жить, всё дожидаться спокойного?
Денифель хохотнул:
— Верно. Жизнь коротка. Надо всё успеть, всё схватить, всех подмять...
Я поинтересовался:
— Коротка? Разве она не продолжается в благодати Господней? Есть же рай для хороших, ад — для нехороших...
Они переглянулись, я думал, что вопрос поставит их в тупик, хоть кто-то да задумается, однако Денифель беспечно отмахнулся:
— Поповские сказки для старушек.
— И детишек, — добавил тот, которого Денифель назвал Суассом.
— И детишек, — согласился Денифель. — А мы знаем, что Господь создал этот мир для сильных и дал им свободу воли. Это значит, что мы вольны делать всё и что у нас свобода от всего.
Ишь ты, мелькнула мысль, бандит, а как рассуждает. Наверное, успел даже чему-то поучиться, но только дальше первой главы не прошел, а там после декларации свободы воли идет про ответственность. Вот этого и не прочел, не прочел...
Третий, который Меккана, присматривался ко мне, наконец зевнул, как-то слишком нарочито, сказал с деланым равнодушием:
— Ваша милость, а вы не тот ли Ричард Длинные Руки... за поимку которого городской совет объявил награду?
Я нахмурился, это в самом дел новость, зыркнул по сторонам.
— В самом деле? И велика ли награда?
— Десять золотых монет, — сообщил Меккана.
За столом ахнули, я так и не врубился, то ли прикидываются, то ли для них тоже новость. Деньги просто громадные, будто ловят сбежавшего с королевской казной казначея.
— А чем же, — поинтересовался я, — он насолил городскому совету?
Меккана пожал плечами.
— А нам откуда знать? Городской совет знает, что делает.
— То есть всегда прав?
Он прямо посмотрел мне в глаза.
— Да, ваша милость. Наш город под управлением этого совета стал самым богатым. Все соседние города завидуют, строят козни.
— Об этом я уже наслышан, — согласился я. — Это говорит о коммерческой хватке членов городского совета. Но ни о чем более... И что, надо поймать и привести прямо в совет?
Он ухмыльнулся:
— Зачем в совет? Там под ним есть просторная тюрьма. И такая, что не выберешься.
Де Леже добавил осторожно:
— Насколько я помню, в таких случаях формулировка бывает: живым или мертвым. А разница в оплате не так уж и велика.
— Всё понятно, — ответил я. — Рад, что вы все приличные люди, это написано на ваших лицах, и не позарились на такое бесстыдное предложение. Думаю, это какая-то ошибка. Я ни с кем из совета не ссорился, я их даже не знаю...
Денифель ухмыльнулся:
— Да? А Бриклайт? — Я удивился:
— А он что, тоже в совете?
Они переглядывались, усмехались, наконец Денифель сообщил тоном полнейшего превосходства:
— Господин Бриклайт и есть настоящий глава городского совета. Дедрино слишком увяз в пьянстве. Говорят, сам Бриклайт и приучил его к бутылке, но это всё вранье, господин Дедрино и раньше пил. Так что всё делается по указке господина Бриклайта. А вы, ваша милость, повздорили с ним в первый же день...
— Это когда же?
— А когда вступились за ту ведьму.
— Она ведьма?
— Ведьма, раз отказалась продать свою землю господину Бриклайту.
Я сказал медленно, всматриваясь в его лицо:
— А не ты ли был среди тех, кто старался ее... уговорить в тот день?
Он смешался, торопливо отвел глаза, голос сразу стал извиняющимся:
— Мы в стороне, но мы ведь тоже граждане Тараскона...
Я допил чай, поднялся:
— Спасибо, всё было очень вкусно. Рад, что вы не поверили в эту клевету и не пытаетесь заработать деньги, на которых будет кровь. Где, говорите, я могу поспать до утра, пока кончится этот проклятый дождь?
Денифель кивнул женщине, что всё это время молчала, только зыркала от плиты в нашу сторону настороженно и невесело.
— Марица, постели его милости в соседней комнате. Да не забудь принести чистые простыни!
Она кивнула, я направился к двери вслед за нею, спиной чувствовал каждое движение оставшихся за столами, даже видел, кто в какой позе сидит. На удивление никто не шевельнулся, не бросился с ножом, стараясь поразить между лопаток.
Я обернулся на пороге, они смотрят в спину напряженно и уже как будто приняли решение.
— Вообще-то, — сказал я небрежно, — пусть не очень рассчитывают получить эти десять золотых. Жизнь всё-таки дороже.
Я закрыл за собой, женщина торопливо перестилала постель, на меня не смотрела, я терпеливо ждал, наконец она распрямилась и сказала тихо:
— Лучше бы вы уехали.
— А мне дадут? — Она вздохнула:
— Не знаю. Зачем вы ссорились с Бриклайтом?
— Защищал такую же женщину, — ответил я. Она снова вздохнула:
— Знаю. Уже весь город знает. Но Бриклайт... хороший человек. Он так много сделал для города!
— А для отдельных людей?
— Все стали богаче, — ответила она.
— А вы не слыхали, — спросил я, — что не в деньгах счастье?
Она слабо улыбнулась, мол, хорошо так говорить тем, у кого сундуки с золотом, поправила волосы, став на мгновение похожей на Амелию, та точно так же поправляет прическу, вышла, плотно закрыв дверь.
Глава 7
Я быстро осмотрел комнату, крепкие каменные стены, два окошка почти в мой рост, но такие узкие, что едва пролезет рука, не окна, а бойницы, в самом помещении только кровать, небольшой столик и одно старое кресло.
Кровать послушно заскрипела, я снял сапог, бросил на середину комнаты, на цыпочках подбежал, поднял и после паузы подбросил его в воздух, чтобы ударился о пол, как будто его швырнула с кровати небрежная мужская рука. Наверняка слушают за дверью внимательно, звуки доносятся к ним именно те, которых ожидают.
Я торопливо обулся, как можно тише подошел к стене, приложил ухо. Странное чувство, когда вызываешь в себе эти умения лучше слышать и видеть по-другому: тревожно-сладкое, как будто начинает работать второе сердце, добавочные легкие или еще что-то важное, но почти забытое из-за спокойной и сытой жизни. Можно предположить, что когда-то человеку было настолько хреново среди каких-нибудь динозавров или саблезубых, что пользовался всем-всем, только потому и выжил, а потом начал обрастать жирком, а из старых умений только и осталась безобидная способность шевелить ушами. Да и то не у всех.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
