испытание тоже не прошло: появилось отвращение к ракетке.
Саму игру никто из гимназистов не видел, кроме Джеймса Стэнли. Кубок разыгрывали в столице Великобритании Нью-Дели. После, наша королева Шарлотта Первая вручила национальный Кубок лаун-тенниса Глэдис. Мы узнали об этом только из газет. На фотке Глэдис выглядела бодро.
— Я не хочу умирать на корте. — поймала Глэдис мой взгляд, поняв о бродящих мыслях. — В той игре, моментами перед глазами всё плыло, дыхание сбоило, руки-ноги тряслись, но отступить… Только не это. Мне нужна была победа: доказать отцу, себе, всем остальным, что я могу, я лучшая. Сейчас такой задачи нет, как и особой любви к теннису. Фехтование мне больше по душе.
— Леди Безупречность. — пробормотал я, впечатленный этой стороной блондинистого ангелочка.
— И она того же ожидает от других. — погрозила мне пальчиком Глэдис. — У кого в этом году будет национальный Кубок по футболу среди британских школ?
— У нашей гимназии! — преданно гаркнул я, надувая щеки.
И тут же опомнился. Эйва заносит как КАМАЗ на беговой дорожке конькобежцев. Моя цель прожить спокойно: поступить в Оксфорд, завести связи, обогатиться, изучить свою способность, магию — да что угодно из полезных навыков. Попытаться вернуться домой, хотя последнее желание вызывало во мне всё меньше отклика. Привыкаю к новому миру. Ладно, «с домой» еще разберемся. Но сколько можно липнуть к Глэдис? Я так связями в похоронном бюро обзаведусь. Горизонтальными.
— Надеемся на тебя. — благосклонно сказала Глэдис. — В прошлом году просто не повезло.
В отличие от меня Глэдис с Анной-Марией на школьный футбольный финал страны ездили с командой. Плюс гимназия расщедрилась еще на десять билетов лучшим школьникам на «Королеву Викторию», трансиндийский пароход между Западной и Восточной Британиями, то есть Африкой и Индией.
— После твоего рассказа, — польстил ей, — невозможно отступить.
— Как же наша Глэдис хороша! — воскликнула Анна.
— За три дня воспитала из неотесанного мужлана настоящего джентльмена! — вторила ей Мария.
— Который неожиданно даже разбирается в передовой технике. — добила подачу своих конфиденток Глэдис. — С каких пор ты понимаешь в мотокаретах, Эйв? «Глэдер» пришел только позавчера, вместе с грузом хлопка и письмом от отца.
— У меня дед журнал «Инженер» выписывает. — объяснил девчулям-подозревулям. — В последнем номере написали про «новый Глэдер, задавший стандарт для безлошадного транспорта своей мощью, грациозностью, управлением и скоростью». Там и схема двигателя была. Написали что уже заказано пятьдесят шесть машин на полмиллиона фунтов, и завод до сентября завален заказами.
Про себя я сначала только улыбнулся такой детской цифре, но потом устыдился. Это только начало: нет никакой дорожной инфраструктуры для транспорта, заправок, дорог, мастерских. Дайте время и Эндрю Беллингем завалит мир автомашинами, став транснациональным магнатом.
«Если эсперы этот мир раньше не сожгут». — осадил меня повторно внутренний голос.
Глэдис отворила-отщелкнула свой ручной, расписной со стразами браслет, глянула время. Раньше вообще считали, что наручные часы для женщин и военных. Вот в таких браслетиках выпускали. Для офицеров в жестком стальном корпусе.
— Близится десять часов вечера. — с некоторым сожалением констатировала она. — Тогда откроется танцевальный вечер. Но нам на него нельзя по возрасту.
Я молча склонил голову. Насчет «пенной вечеринки» почти угадал.
— Я был безмерно рад провести этот вечер с вами, леди. Ни одно общество не было мне столь приятно.
— Нам тоже было очень приятно. — церемонно сказали хором Анна-Мария.
— Было здорово. — оценила вечер Глэдис. — Надеюсь не в последний раз. Жаль я позабыла привезти с собой праксиноскоп* с новой лентой из столицы.
Не зная, как расценивать столь милостивое поведение нашей «принцессы», я только изо всех сил постарался убедить девчонок в своей готовности использовать следующий «раз» в любое время.
Только стоя и всматриваясь в уезжавший Глэдер с девчонками, в момент высадки на повороте, где разлеглась родная улица, до меня дошел тонкий намек. Синематографический театр «Империя»? Глэдис хочет в киношку в следующий раз? Не вопрос: хоть в клетку со львами.
Устыдившись столь пафосной бравады, я подкинул рюкзачок на спине поудобнее и направился к месту своей обители. Пусть я много не понимаю, но шансами надо пользоваться. Если карты идут тебе в руки — срывай банк и уноси ноги. Увезу Глэдис в родную Россию. Выдолблю чум в леднике на горе подальше от всех, заживем сладко и весело. Буду бренчать ей вечерами на гуслях свою дембельскую: «А ты такая нежная, королева Снежная…»
Весело подбадривая себя подобными шутейками, я дошел до своего дома и остолбенел.
*Вымерший «неандерталец» от синематографии
Глава 17
В каждой жизни случается беда. Одних она возвышает, других ломает пополам и давя ногами, безжалостно втаптывает оземь. Это такой лирично-философский подход. Возможно даже миссис Гроув за его озвучивание мне «Ашечку» поставит. Но чтоб вы знали: у каждой беды есть своя имя. Тому, кто принес её для меня и родных, я отвечу.
Так серьезно я воспринял полицейский кэб и карету со знаками Специальной Магической Службы у ограды родного дома. Парни явно не плюшками приехали полакомиться. Неужели мне окровавленное орудие убийства подкинули в дом, с листочком моего фальшивого признания: дескать так и так: будучи Тёмным Властелином рубил во дворе дрова, а тут мимопроходящая старушка под топор кинулась. Потом я её воскресил, и она снова самоубилась.
Конечно, я врубил свою способность. Вернулся через минуту в настоящее изрядно шокированный.
Родители Эйва — изменники короны. Нет в Великобритании преступления страшнее. Лордов за такое вешают, с конфискацией имущества и лишением титулов. Булку хлеба вам в соседней лавке не продадут — в лицо плюнут и скажут «убирайся, предатель!».
Машинально переставляя ноги, я плелся к дому. Это ирландцы себе могут позволить изменничать: «фениев»* за такое повесят, но с семьей ничего не случится, свои помогут. Мне поддержки никакой не светит, что же будет с поступлением в Оксфорд? Да лучше покушение на королеву организовать. Это тоже форма измены, но монархи за такое частенько милуют.
— Ты препятствуешь правосудию, старик. — донеслось до меня. — Немедленно отойди от двери.
Мне стало стыдно за свои шкурные мысли. Дольф Дашер там бьется за наш дом, пока я за булочку с маслом трепещу. Твердой походкой я подошел к ограде.
Обнажив свой абордажный катлас, держа в правой руке Веблей**, Дольф Дашер стоял на пороге нашего дома. На него с любопытством глазели два
