Итак, фарисейская доктрина святости, отделения от мира была неверной, искаженной. Вместо того, чтобы стремиться к святости в сердечных помышлениях, словах и делах, жить в любви к остальным людям и заботиться о них, фарисеи устранились от всякого возможного контакта с «грешниками» и презирали всех, кто не следовал их примеру. Они стали неким «святым клубом» — как называли ранних методистов — этаким замкнутым набожным кружком, практически вырванным из окружающего мира. К тому же, они стали жесткими и нетерпимыми; в них не было жалости к людям невежественным, грешным или нуждающимся.
Отношение Иисуса
Уже то, что «мытари и грешники» придвигались поближе к Иисусу, сразу же показывает нам, насколько Его отношение к таким людям отличалось от фарисейского. Вообще, фарисеи были донельзя возмущены Его свободным и непринужденным братанием с теми людьми, к которым сами они и близко бы не подошли. Даже Его собственные ученики сначала выказали в этом отношении фарисейский дух.
Евангелисты приводят множество примеров того, насколько отличалось христианское отношение к нуждающимся от фарисейского. Они подчеркивают, что Иисус Христос сострадал самым разным людям, как бы глубоко ни презирало и ни отвергало их общество.
Так, когда родители попытались принести своих детей к Иисусу, «чтобы Он прикоснулся к ним», Христовы ученики «не допускали приносящих». Им казалось, что Иисуса дети не интересуют, ибо детей «в древности… не любили так, как сейчас; их не окружал ореол восхищения и нежности; часто, даже слишком часто, их уделом были постыдная жестокость и черствое небрежение»[122]. Однако «увидев то, Иисус вознегодовал и сказал им: „Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть царствие Божие…" И, обняв их, возложил руки на них и благословил их» (Мк. 10:13–16).
То же самое произошло с Вартимеем, слепым и оборванным нищим, сидевшим у дороги возле иерихонских ворот. Услышав, что мимо проходит Иисус из Назарета, он начал кричать: «Иисус, Сын Давидов, помилуй меня!». Однако многие из толпы (включая некоторых учеников Иисуса?) «заставляли его молчать». Они велели ему умолкнуть, подразумевая тем самым, что у Иисуса не было времени на таких слепых нищих, как он. Он же отказался замолчать и еще громче закричал: «Сын Давидов! Помилуй меня!» Тогда Иисус остановился, велел привести Вартимея к Нему, спросил, чего он хочет, и вернул ему зрение (Лк. 18:35–43).
Один из шести запретов, налагавшихся на раввинов, состоял в том, что им нельзя было у всех на виду разговаривать с женщиной, даже (согласно сообщению одного из раввинов) со своей женой. Иисус проигнорировал это установление. Он свободно говорил с самарянкой возле колодца Иакова; и Его ученики, вернувшись из города и увидев их вместе, «удивились, что Он разговаривал с женщиною» (Ин. 4:27).
При встрече с блудницей фарисеи обычно отшатывались в праведном ужасе, подбирая полы своей одежды. Иисус же позволил одной из них не только подойти к Себе, но и омыть Его ноги слезами, вытереть их своими волосами, целовать их и помазать их миром, Фарисей по имени Симон, в гостях у которого был в то время Иисус, был просто шокирован (Лк. 7:36–50) В те дни можно было утверждать, что «иудеи с самарянами не сообщаются». Но Иисус оказался исключением из этого правила и отказался подчиниться этом} обычаю. Та, с кем Он вступил в разговор возле Иаковлева колодца, была для иудеев трижды презренной: она была женщиной, самарянкой и блудницей. Но Иисус не захотел презирать ее (Ин. 4:4–42).
В законе Моисея содержались очень подробные инструкции относительно проказы и прокаженных — несомненно, из соображений гигиены. Раввины пошли гораздо дальше всех указанных там мер предосторожности. Полагая, что прокаженные страдают в результате Божьего наказания, они относились к этим несчастным «с отвращением и даже швыряли в них камни, чтобы отогнать от себя»[123]. Иисус вел Себя как раз наоборот: Он относился к таким людям с состраданием. Когда один прокаженный подошел к Нему, встал перед Ним на колени и начал умолять о помощи, Иисус сделал нечто неслыханное. Он ни много ни мало «простер руку, коснулся его» и исцелил (Мк. 1:40–45).
Точно так же Он прикасался к больным. Когда к Нему приносили множество людей, пораженных самыми разными болезнями, Он, «возлагая на каждого из них руки, исцелял их» (Лк. 4:40). Особенно поразительной была Его забота о женщине, которая «страдала кровотечением двенадцать лет». Представления тогдашних иудеев о ее состоянии превосходили даже гигиенические правила моисеева закона. Однако когда она протиснулась сквозь толпу и прикоснулась к краю одежды Иисуса, Он, почувствовав при этом потерю сил, спросил, кто это сделал, но не для того, чтобы упрекнуть. Вместо этого Он обратился к ней с нежностью и отослал ее в здравии и с миром (Мк. 5:25–34). Его не останавливал и физический контакт с больными. Он даже взял за руку умершую девочку — ни один фарисей даже и помыслить не мог о подобном поступке! — и возвратил ее к жизни (Мк. 5:21–24; 35–43).
Наконец, перечислив всех, кого презирали и сторонились фарисеи, мы возвращаемся к «мытарям и грешникам». В молитве фарисея (притча о фарисее и мытаре) очень точно выражено его (и их общее) отношение к подобному сорту людей: «Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи или как этот мытарь» (Лк. 18:11). По их мнению, мытари принадлежали к той же категории, что и воры и прочие безнравственные люди; фарисеи ни за что не подумали бы принять приглашение отобедать в доме человека с такой дурной репутацией. Иисус же Сам пришел в дом Закхея, печально знаменитого в Иерихоне сборщика налогов, — что и вызвало соответствующую реакцию: «Он зашел к грешному человеку!» (в нарушение одной из фарисейских клятв). Когда еще один мытарь, Левий Матфей, ответил на призыв Христа последовать за Ним, он устроил Для Иисуса «в доме своем большое угощение», чтобы отпраздновать свое обращение; «и там было множество мытарей и других, которые возлежали с ними». И опять (что совсем неудивительно) фарисеи и книжники начали роптать, говоря: «Зачем вы едите и пьете с мытарями и грешниками?» (Лк. 5:27–30). Но Иисус пошел еще дальше. Он не только пировал в доме Левия Матфея, Он дерзнул даже включить этого самого мытаря в число Своих апостолов (Лк. 6:12–16)[124]. Он никоим образом не считал его нечистым и не чуждался близкого с ним общения.
Во всех этих историях, записанных евангелистами, мы видим, насколько широка была пропасть между Иисусом и фарисеями. Фарисеи чурались всех отверженных. Иисус же, напротив, приглашал их стать Его друзьями. Он прикасался к неприкасаемым.
Почему? В чем причина такого разногласия? На эти вопросы можно дать простой ответ: фарисеи прежде всего заботились о себе, о сохранении собственной чистоты, в то время как Иисус прежде всего заботился о других, о том, как «взыскать и спасти погибшее» (Лк. 19:10).
Чтобы объяснить и оправдать Свою политику братания с грешниками, Иисус рассказал народу несколько образных притчей.
Для начала Он сравнил Себя с врачом, который вкладывает свои силы в исцеление больных и рискует при этом подхватить заразную болезнь. Именно так Он ответил на возмущенные расспросы фарисеев о том, почему Он ест и пьет с мытарями и грешниками. «Не здоровые имеют нужду во враче, — сказал Он, — но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мк. 2:15–17).
И опять, когда фарисеи возроптали, говоря: «Он принимает грешников и ест с ними» (Лк. 15:2), Иисус сравнил Себя с пастухом, потерявшим одну из ста своих овец. Пастух не махнет рукой на потерявшуюся овцу и не станет сидеть и ждать, что она, может быть, все же доковыляет до родного загона. Скорее, он оставит остальные девяносто девять, которым нечего бояться, и пойдет на поиски одной, заблудившейся, а потому находящейся в опасности. Он будет разыскивать ее, пока не найдет, а потом будет радоваться, что наконец отыскал ее, и захочет поделиться этой радостью с соседями и друзьями (Лк. 15:3–6). Одним словом, Иисус отличался от фарисеев «благодатью», той Божьей инициативой, которая сначала отыскивает, а потом спасает заблудшего грешника. Стивен Нилл писал: «Великий и удивительно честный еврейский ученый Монтефиоре, задавшись вопросом о том, какие моменты учения Иисуса были для него совершенно новыми (если такие, конечно, были), обнаружил, что новизна заключается как раз здесь. Раввины утверждали, что если грешник вернется к Богу, то Бог примет его. Но они никогда не говорили, что Божья любовь отправляется на поиски грешника туда, где он заблудился. Однако в Евангелии все именно так и есть»[125].
Как пастуху была дорога одна из ста его овец, так и женщине из следующей притчи была дорога одна из ее десяти монет. Может быть, эта drachma, серебряная монета, которую она потеряла, была для нее не просто Деньгами, но и имела какую–то иную ценность. Может, это было одно из ее украшений или одна из десяти серебряных монет, которые палестинские женщины в те дни носили в знак своего замужества, — что–то вроде современного обручального кольца. В любом случае, не найдя монету на месте, женщина решила ее отыскать. Ей даже в голову не пришло примириться с потерей. Вместо этого она зажгла лампу и подмела весь дом, усердно заглядывая во все уголки, пока не нашла свою пропажу. И также как радовался пастух, отыскав пропавшую овцу, так и женщина, найдя свою монету, обрадовалась и созвала подруг и соседей, чтобы и они радовались вместе с ней. Точно так же, заключает Иисус, «бывает радость на небесах», «радость у ангелов Божиих» даже об одном, всего одном кающемся грешнике! (Лк. 15:8–10) Этой–то радости и не было у фарисеев. Они не радовались; они роптали.
