Аврил и Ноэль посмотрели друг на друга и на этот раз не стали гладить друг друга по руке, утешая и ободряя друг друга. Впервые в жизни им показалось, что их терпение лопнуло. Ведь в их семье всерьез считали, что Рождество не для детей. Они не станут больше портить радостный праздник, который должен стать днем всеобщего веселья.
Чувство горечи не оставляло их до самых каникул. Дети поняли: дело плохо. Их мать и отец, которые обычно о чем-то просили, отдавали всяческие распоряжения, поторапливали и понукали, сейчас как будто утратили вкус к жизни. Они даже перестали обниматься и браться за руки (вообще-то детям всегда казалось странным, что родители в своем «преклонном» возрасте все еще ведут себя как молодые). Когда Энн, Мери или Джон спрашивали, что надо приготовить к приезду бабушек, ответы были странными.
— Принесем сверху ширму, чтобы бабушке Бирн не мешали сквозняки? — спросила Энн.
— Пусть дует, — неожиданно ответила мать.
— А где лупа для «Ирландского телеобозрения»? — спросил Джон в сочельник. — Бабушка Данн любит, чтобы она была под рукой. Кое-где текст мелкий.
— Тогда пусть, как все остальные, надевает очки, будь они неладны, — сказал отец.
В общем, поведение родителей внушало тревогу.
По мнению Энн, у отца могла наступить мужская менопауза. Мери задавалась вопросом, не постиг ли мать кризис среднего возраста? Она не знала, что это такое, но по телевизору показывали передачу, где много несчастных женщин того же возраста, что и ее мама, признавались, что переживают этот кризис. Джон решил, что они просто не в духе, как учителя в школе, которые, казалось, были не в настроении большую часть семестра. Он надеялся, что у родителей это скоро пройдет. Детям очень неуютно в доме, когда взрослые готовы любому из них оторвать голову.
В сочельник вся семья собралась у камина. Все хотели посмотреть по телевизору фильм с американским актером Джеймсом Стюартом. Сейчас не будет свар по поводу того, кто где должен сесть — кто на почетном месте у огня, а кто у телевизора. Никто не будет требовать лупу или ширму от сквозняка.
Родители вздохнули.
— Простите нас за бабушек, — вдруг произнесла Аврил.
— Мы хотим, чтобы у вас было нормальное Рождество, как у других детей, — сказал Ноэль.
Трое детей посмотрели на них с недоверием. Подобные извинения они слышали в первый раз. Обычно взрослые рассказывали, как им повезло, что у них есть бабушки. Они должны быть счастливы, что эти бабушки приезжают к ним в Рождество. Дети, конечно, никогда не были этому так уж рады, но увещевания принимали спокойно, как и другие заявления типа «фастфуд вреден». Просто так положено говорить. Подобные уверения уже стали непременным элементом рождественского антуража. Было бы проще выслушать их снова и проигнорировать, как всегда. Гораздо труднее выносить скверное настроение родителей и их внезапные признания, что бабушки не так уж хороши, как предполагалось раньше.
Энн, Мери и Джону все это не нравилось: был нарушен привычный порядок вещей, а детям не хотелось перемен. Особенно в Рождество.
— Это и ваш день, поймите, — сказала Аврил.
— По правде говоря, больше ваш, чем их. — По лицу Ноэля было заметно, что он просто жаждет им все объяснить.
Дети смотрели на отца, их лица озарял огонь камина. Они не желали слушать объяснения и обвинения в адрес других родственников, которые не выполняют свой долг. Нет, только не надо выяснения отношений в рождественские праздники!
Нужно было срочно поменять весь ход разговора, чтобы слова, которых не следовало произносить, не слетели с уст взрослых.
— Мы думали, что можно записать «Звездный путь — 4» и кратко пересказать им предысторию героев, Кирка, Спока и Скотти, — предложил Джон.
— Бабушка Бирн, возможно, будет в ностальгическом настроении и расскажет о Дракуле и Франкенштейне, — добавила Мери с надеждой.
Энн, которая уже была почти взрослой, вдруг тихо сказала:
— Им все равно некуда податься. Для них не найдется места в какой-нибудь гостинице, иначе они бы туда отправились. Так что их счастье, что у нас тут лучшая гостиница в городе.
Рождественский младенец
Перевод С. Марченко
Рассказывают, что, когда Падди Кросби[29] писал сценарий первой серии «Школы за углом», он попросил маленького мальчика рассказать ему какую-нибудь смешную историю. Ребенок набрал побольше воздуха и выпалил: «Это было в сочельник, моя сестра только вернулась из Англии, она вошла в дом и заявила: “Я беременна”, а папа сказал: “Прекрасно, черт побери, прекрасно”, и мы все засмеялись».
Когда кто-то вспоминал этот случай, Дот обычно смеялась больше других, потому что… потому что считала, что эта история про нее.
Она объявила ту же самую новость в канун Рождества. Но реакция была совсем иной. Ее отец вовсе не смеялся. Он не счел нужным изобразить улыбку даже во время свадьбы, состоявшейся чуть позже, в холодный январский день. Отец был еще не старый, но у него был стариковский взгляд на мир и черствое сердце. С другой стороны, ведь тогда были другие времена и город был такой маленький. Больше всего он винил самого себя: думал, что плохо воспитывал дочь и, как ни старался, не сдержал обещания, данного ее матери, которая умерла давным-давно.
Напрасно Дот пыталась объяснить ему, что даже самая лучшая мать не удержала бы ее от того, чтобы упасть в объятия Мартина. А то, что она носила его ребенка, делало ее бесконечно счастливой.
Отец тогда отвернулся, воздев руки к небу. Ситуация ужасная, а она радуется.
Дот смотрела на фотографию умершей матери и задавалась вопросом, была бы и ее реакция такой же. Вероятно, мама утешила бы ее. А может, и поздравила бы?
Однако глупо предаваться сентиментальным фантазиям. В маленьком провинциальном городке царили средневековые нравы. Без сомнения, спокойные глаза женщины с фотографии не остались бы такими же спокойными после той новости. Но, так или иначе, все сложилось хорошо: весной родилась красавица дочка Дара и их с Мартином брак был счастливым много-много лет. Двадцать лет. Больше, чем у большинства людей. Больше, чем у родителей Дот.
Теперь, когда Мартин умер, возвращение к отцу казалось естественным и логичным. Зачем им жить врозь в больших опустевших домах наедине с мучительными воспоминаниями?
Дара была против.
— Свободе придет конец, — предупреждала она, — и ты раньше времени состаришься в заботах о деде. Папа не захотел бы, чтобы ты похоронила себя заживо рядом со стариком, тем самым, который так несправедливо к тебе относился.
Да и разве можно сейчас, по прошествии стольких лет, изгнать из его сердца ту застарелую горечь, которая поселилась в нем после той скоропалительной свадьбы? Она сквозила в каждом его вздохе и жесте.
Дара умоляла мать не возвращаться в родительский дом:
— Он был так недоволен, когда ты сказала ему, что ждешь ребенка. Не стоит к нему переезжать только потому, что он одряхлел и не может сам о себе позаботиться.
Дот улыбнулась. Отец был бодрым старичком, сложно было даже представить себе более самостоятельного и самодостаточного человека. Они не будут мешать друг другу. Дот переедет вниз, на первый этаж Там она сможет даже давать уроки игры на фортепиано: ученики не потревожат отца, он их не услышит, и входить они будут через отдельный вход.
— Ты слишком много о нем думаешь, — ворчала Дара. — Помяни мое слово, из этого не выйдет ничего хорошего.
Но все шло отлично. Они прожили бок о бок много лет. Дедушка вел активный образ жизни: все время заседания каких-то комитетов, встречи с друзьями и маленькие выходы в свет.
Время шло незаметно. Дара появлялась и исчезала из их жизни. Смеялась, приводила с собой друзей, много друзей. Но мужчины, единственного друга, который пришел бы и остался рядом с ней, все не было. Замуж она не собиралась. А Дот так мечтала о внуках. Ей хотелось, чтобы ее симпатичная темноволосая дочь встретила любимого человека и создала семью. Ведь годы летят, а Дара не молодеет. Впрочем, напоминала себе беспокойная мать, дочка сама знает, сколько ей лет, и вряд ли ее порадует, если кто-то станет указывать ей на это.
Поэтому Дот старалась быть всегда веселой. Она интересовалась новыми друзьями дочери, ее новыми планами, начинаниями, хобби и успехами в работе. Дара, молодая женщина с маленькими темными глазами, радость и свет в окошке для матери, по-видимому, была акулой финансового рынка. Она выносила суждения о том, что происходит на биржах Токио и Нью-Йорка, с той же легкостью, с какой ее родители рассуждали раньше о музыкальных экзаменах своих учеников, а дед — о делах приходского комитета.
Как же они с Мартином трудились, чтобы у их единственной дочери было все самое лучшее, со вздохом вспоминала Дот. И она, и муж специально ездили за много километров в школу, где хорошо платили, — добирались долго, на двух автобусах, в дождь и снег. Они брались учить бездарных детей в угоду их амбициозным родителям, вбивали в них гаммы и пьесы — безрадостное занятие, длившееся часами. В семье никогда не было машины, даже когда они уже могли себе это позволить. Нет, пусть лучше у них будут сбережения на всякий случай. Вдруг Дара захочет получить степень магистра в Америке, тогда эти деньги могут понадобиться.
