мы с тобой ночевали вместе, — призналась она, — ну знаешь… как подруги… Мы могли бы здорово повеселиться, устроить что-то вроде девичника, как думаешь?
— Ну что ж, а идея неплоха! Все равно у меня сна ни в одном глазу! — подмигнула Габриэль, и от ее жеста Пенни преобразилась.
— Тогда — решено! — вскочила она на своих двоих, ее ночное платье в оборками волнительно трепыхнулось. — Зажжем сегодня как следует!
— Погоди, ты куда это?
Пенни, которая уже вылетела за дверь, вернулась, чтобы улыбнуться:
— Если кто и знает толк в веселье, так это — моя мама!
В одиночестве Габриэль снова хватила тоска и дурные мысли. Шесть свечей оплавились до абстрактных фигурок, отбрасываемые ими всполохи света раскинули золотые веснушки на щеках девушки, когда той вздумалось подойти к ним поближе, чтобы снова подглянуть в своё будущее — уже без свидетелей. Она вытянула из середины колоды карту и сердце ее объяло холодом.
Скелет в чёрной мантии держал крючковатой рукою косу.
— «Смерть» — прочла Габриэль вслух, и от одного этого слова губы ее пересохли. Ей даже померещилось, что в темном стекле окна, помимо пламени свеч, затесалось ещё два огонька — ледяные глаза с капюшона мертвецки бледной девочки.
Когда Пенни возвратилась, Габриэль, разумеется, и виду не подала, что трогала ее карты.
Обнимая громоздкую коробку, миссис Уоткинс доковыляла до комнаты и разложилась со своим странным барахлом в самом центре — такая счастливая, словно собирается украшать ёлку к Рождеству. Однако в коробке лежали отнюдь не ёлочные игрушки. Что это было конкретно — Габриэль Феннис угадать не могла. И всё же кривые буквы на крышке намекали, что без этого хлама не задаться ни одной «вечеринки» в семье Уоткинсов.
— Миссис Уоткинс, мы вас не разбудили?
Бодренькая, с нестертым макияжем, женщина звонко загоготала, точно забывая, что в доме есть ещё кое-кто, кто в отличие от них пытается уснуть.
Габриэль ее свежесть насторожила:
— Эй, вы же не хотите сказать, что сговорились и об этом?
Пенни виновато улыбнулась, а миссис Уоткинс снова рассмеялась:
— Ты нас раскусила, дорогая!
Адам Дэвисон, меж тем ищущий сна среди фоторамок с портретами Хелен Уоткинс, перекатился на спину, захлебываясь благовониями ароматических палочек, которые по словам женщины должны были помочь с засыпанием. Быть может, они бы и вправду помогли, будь в доме тихо, но едва ли у них есть способность купировать шумы!
Что ж, теперь понятно, почему его запихнули в тёмную комнатенку миссис Уоткинс, вместо того, чтобы выделить свободную гостиную с диваном. Они изначально знали, к чему идут! И когда телевизор на первом этаже загорланил музыку, да так, что по стенам пошла вибрация, Адам, без преувеличений, был готов выйти в окно.
Глава 19. Монстр в городе
18 июня...
На следующее утро Эдвард отправлялся на учёбу с неохотой, но не такой ярой как обычно. Излив душу Ацелю, он проспал всю ночь — беспробудно и без сновидений. И это было неплохо, уж точно лучше, чем мучиться кошмарами в предвкушении нового дня. Когда он уходил, Ацель дрых на диване без задних ног, так и не сняв ни перчаток, ни очков, что рождало множество вопросов. Блекло-желтая лента вроде тех, которыми танцовщицы подвязывают волосы, свисала с запястья его жилистой руки, наводя Эдварда на мысли о романтике.
И пока он витал в облаках, ноги сами привели его к кованым воротам станвеллского учебного заведения, по окончанию которого Эдвард надеялся поступить в университет и как следует устроить свою жизнь.
До конца первого года обучения оставалось чуть больше месяца, и Эдварду надо было как можно быстрее определиться с профильным направлением, по которому с нового триместра ему предстояло начать усиленную подготовку к итоговым экзаменам.
Миссис Молл, родная сестра матери Эдварда, время от времени старалась оказывать племяннику финансовую поддержку, чтобы тот хотя бы изредка мог брать для себя передышки между подработками и посвящать себя учебе. По бумагам она являлась для Эдварда опекуном с тех самых пор, как мальчик начал самостоятельную жизнь в Станвелле, то есть — с двенадцати лет. Однако быть с Эдвардом двадцать четыре часа в сутки она не могла. И все относились к этому адекватно, ведь у Лили Молл была своя семья, свой ребёнок, работа в ресторанном бизнесе её мужа и целая кутерьма домашних хлопот. Да и опеку над Эдвардом она оформила не по собственной прихоти. Так сложились обстоятельства. Так завязалась красная нить. И с этим ничего нельзя было поделать.
Единственное, чем мог Эдвард отплатить Моллам за их доброту — старательно учиться, чтобы все денежные вложения в него окупились и в будущем он сумел отблагодарить тётю и её мужа за их доброту.
Здание из красного кирпича величественно встречало студентов резцами башенных крыш и большим циферблатом часов. Зеленая аллея с аккуратно подстриженными живыми изгородями и тротуарными дорожками, мощеными брусчаткой, олицетворяла собою чопорность всей Великобритании. И Эдварду это отлично подходило. Он никогда не опаздывал на занятия, и хотя не отличался выдающимися знаниями, был бережно любим педагогами за дисциплинированность и послушание. Чего нельзя было сказать о некоторых его одногруппниках. Их-то Эдвард и опасался.
Ежедневно, так, будто у них больше нет забот, они выжидали момента провернуть над ним очередную издевку и выставить посмешищем перед всеми. Если за пределами учебного заведения Эдвард мог понавешать на себя браслетов и представить, что он крутой, здесь, в стенах колледжа, учащиеся обязывались носить невзрачную форму с синим пуловером на рубашку и галстуком. Стоит ли говорить, как сильно этот дресс-код понижал уровень самооценки Эдварда?
Меж тем волнения юноши не оправдывались, что случалось с ним впервой. Его не обзывали, не ставили ему подножку и не обливали из-за угла клеем.
Девушки и юноши утыкались носами в телефоны, когда Эдвард проходил мимо них. Краем глаза он замечал, как они невзначай высматривают его поверх экранов и шепчутся, думая, что тот их не слышит и не видит.
Эдвард обрабатывал себя на худший исход, на то, что по итогу всё обернётся шуткой. Паранойя или нет, но его открыто игнорировали, и не потому, что хотели посмеяться, нет! Будь оно так, в уголках их губ затесались бы ухмылки. Сегодня же
