Дар проводил ее взглядом и пожал плечами. Паршивка. Но все-таки — кошка.
А вода в бадье действительно была горячей, да еще и не пахла, как обмывки с застойного пруда, так что Дар с чистой совестью забыл обо всем на свете и погрузился в нее с головой.
* * *
Утро началось со стука в дверь. Сначала Дарен попытался укрыть голову подушкой, но заснуть вновь не получалось, даже наоборот: от собственных телодвижений он окончательно проснулся и, продрав, наконец, глаза, крикнул:
— Все, встаю, хватит ломиться.
Но встать получилось не сразу: давешняя черная нахалка каким-то образом пробралась в комнату и пригрелась и у Даренова бока. Тот, естественно, ее не заметил спросонья и благополучно навалился на кошку боком. Послышался истошный мяв, пять пар когтей впились в тело, и войник, охнув от неожиданности, подскочил на месте.
— Чтоб тебя дьябол на груди пригрел! — прошипел он, потирая начинающий чесаться бок и открывая дверь. — Что?
За дверью стоял Сагин с какой-то девочкой лет четырех. Белые вьющиеся волосики, черные глаза и отчетливо проступающие на лице отцовские черты. Дарен нахмурился, но вместо приветствия кивнул на умывающееся животное:
— Что это за зверуха?
— Ой! Кисочка! — всплеснула руками девчушка, припустив в комнату. — Киса-киса-киса!
— Завира! — прикрикнул Сагин.
— Твоя? — поднял брови Дар.
— А чья же еще… Вот, породил на свет чудо. Завира! Ты как себя ведешь? Мать приедет — все ей расскажу!
— Но папоська, это же Сыся!
— Да ладно, — войник отмахнулся. — Чего ты хотел?
— Да собственно… — Сагин смешался. — Тетка с ними с седьмицу сидела, а вчера такой скандал закатила: мол, больше не могу с твоей разбойницей. А она мне тут весь дом раскурочит. Вся в меня. Ты мог бы…
— Что?!
— Дар, понимаешь… — отчаянно пытался выкрутиться друг. — Жена узнает, что Вирка одна была — запилит. А то еще и сбежит с ребенком вместе к матери на полгода (проходили уже), это в ее духе. Ты, сделай одолжение, только до завтра… я с тебя ни гроша за постой не возьму!
— Но, Сагин…
— Ты самый лучший друг!
И нет его.
Дар раздраженно рыкнул.
Что ему теперь — лишь о косяк дверной головой биться?
— Кыся-кыся-Сыся! — раздавался позади сюсюкающий голос.
"Великий Оар, — взмолился войник, — за что?!"
— Так, жди за дверью, — он выставил девочку из комнаты и принялся одеваться.
Впихнул себя в слегка помятую хоржу, завязал волосы в узел, перехватив их куском черной нитки, подумав, засунул плохонький кинжал за голенище сапога и вышел.
— Веди, принцесса, — вздохнул Дар.
Черная кошка покорным шарфом висела в цепких ручонках, даже не пытаясь уже вырваться. Лишь посмотрела на Дарена умоляющим взглядом, но тот украдкой показал ей шиш и, глядя в глаза, мысленно проговорил:
"Будешь знать, как по чужим постелям шастать".
Кошка окончательно сникла и прикрыла глаза.
Едва Дарен вошел в дом, как в нос ему ударил неприятный запах пережженного сахара. Он попытался оглядеться, но сквозь едкий дым, заполнивший все помещение, разглядеть что-либо не представлялось возможным. Дыхание сперло, а глаза заслезились так, будто сто тысяч женщин готовили луковый суп.
— Что тут произошло?!
— Мы с блатиком конфетки из сахала делали! — гордо возвестила Завира и крикнула: — Калеб!
С братиком?!
"Ну, Сагин, — мысленно рычал Дарен, — ну удружил!"
Раздался топот, а через пылинку перед войником встал запыхавшийся чумазый мальчуган в рваной рубашке. Светлые, как и у сестры, кудри были взлохмачены и нечесаны, а в карих глазах плясали дьяболята. Он вопросительно посмотрел на сестру, затем перевел взгляд на Дара и внезапно серьезно подал ему руку "по-мужски":
— Калеб.
— Дарен, — войнику не оставалось ничего другого, кроме как пожать маленькую ладошку.
После этого он, разогнав рукой дым обречено спросил:
— Что вы здесь натворили?
— Вирке леденцов захотелось, сахар жгли.
— О, Эльга, за что ты меня так не любишь?.. Окна открой, пострел.
Калеб помчался выполнять указание.
Кошка отчаянно пыталась притвориться мертвой, но у нее ничего не получалось. Она уже была готова притвориться и полуразложившейся, но увы! Это было не в ее власти.
— Сы-ыся, сы-ысенька!
— Вирка, пусти кошку! — пришел на помощь бедному животному ее брат.
— А вот и не пущу! — Завира схватила чернуху, и с силой прижала ее к груди: кошка издала жалобный мяв-стон, лапы безвольно повисли.
— А я говорю: пусти! — Калеб схватил страдалицу за передние лапы и потянул на себя.
— Не пущу! Моя киса!
— Не твоя! Брешешь!
— А вот и нет!
— А вот и да!
Дар только успевал головой вертеть. Дети визжали, кошка орала дурным голосом, а едкий запах нещадно бил по слезящимся глазам.
— ЦЫЦ!
Все стихло. Завира выпустила животное из рук и, осознав это, заревела в три ручья. Кошка, получив долгожданную свободу, припустила из дому со скоростью пущенной стрелки, а Дарен почувствовал себя почему-то полным идиотом.
— Ы-ы-ы!.. — Вирка села на пол и стала размазывать кулачками по лицу слезы и грязь. — Ы-ы-ы!..
— Рёва! — заявил Калеб, струхнув: ему всегда доставалось от отца, когда сестра плакала. — Рёва-корова!
Завира, даже не посмотрев на него, заплакала еще громче.
Дарен присел с ней рядом.
— И чего ты плачешь?
— Кы-ы-ся!
— Завирочка, но киса живая. Вы с братом делали ей больно.
— Ы-ы-ы!
— Иди лучше, поиграй в куклы. У тебя есть куклы?
— Кы-ы-ся!
— Когда ты вырастешь, у тебя будет много-много таких кис, — пообещал Дарен, начиная выходить из себя, — белых, рыжих, черных, пятнистых… Каких только пожелаешь!
Девочка перестала размазывать сопли по лицу и подняла на войника заплаканные глаза:
— Плавда?
— Правда.
Где-то позади фыркнул Калеб:
— А папа говорил, что кошки — свободолюбивые животные и насильно их жить рядом не заставишь.
— А Завира будет не насильно, — он строго посмотрел на дочку друга, — правда ведь?
Девочка быстро закивала и выставила вперед указательный палец:
— У меня будет много кисок, а ты никогда не женисься!
Дар поперхнулся смешком.
— А вот и женюсь!
— А вот и нет!
— А вот и да!..
Дарен сел на пол между детьми и опустил голову.
* * *
Когда вернулся Сагин, Дар уже ухитрился уложить детей спать.
— Ну как?!
— Все хорошо.
Войник тактично не стал говорить о жженом сахаре, кошке и птенце кукушонка в клетке, неведомо как оказавшегося на чердаке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});