стало страшно. Какие жестокие люди стояли на его пути! Но теперь суд им покажет!
Вдруг над площадью пронесся вздох сотен людей, будто порыв ветра прошумел в листве деревьев. Потом раздались крики:
— Гаврила! Гаврила!
Все смотрели на обросшего бородой мужика с полушубком под мышкой и с котомкой за спиной. Он торопливо пробирался к столу судей.
— Это он! — кричал Пантушка во все горло. — С Брагиным в каменоломне жил.
Крик Пантушки потонул в общем гуле.
Внезапно наступила тишина. Люди вытягивали шеи, чтобы увидеть, что происходит.
Гаврила, дойдя до судей, опустился на колени, поклонился до земли, поднялся на ноги.
— Пришел с повинной, — произнес он, — судите меня. Виноват в одном: убёг с войны.
Председатель суда ничего не понимал.
— Комендант, в чем дело? Кто такой?
Стародубцев, вытянув руки по швам, ответил:
— Местный житель Гаврила Павлович Мамочкин. Дезертир. Сам явился с повинной.
— Уберите его, не до него сейчас.
— Нет, постойте! — вмешался Гаврила. — Обо мне успеете решить, не убегу я больше. Хочу я сказать про этого человека, — он показал на Брагина. — Хотел я раньше с повинной явиться, да боялся его. А как узнал вчера о суде, осмелел.
— Что вы можете сказать о Брагине?
— Знаком с ним больше года. Скажу одно, товарищи судьи: человек склизкий, как уж.
Гаврила рассказал о первой встрече с Брагиным, о жизни в каменоломне, о разговорах, какие они вели, и в заключение сказал:
— Я-то, понятное дело, — дезертир, в лесу скрывался, а ему какая нужда была, если честный человек... А потом он советовал мне волостной исполком спалить, убить кого-нибудь...
Когда Гаврила кончил свой рассказ, председатель суда спросил:
— Что вы скажете на это, подсудимый Брагин?
— Ложь! Все ложь! — Щеки у Брагина задрожали, лицо то покрывалось красными пятнами, то бледнело. — Единственная правда в том, что я дворянин и бывший офицер царской армии. Это я признал.
— Почему вы скрывались под чужим именем?
— Потому что знал неприязненное отношение крестьян к помещикам, а фамилия дворян Брагиных известна по всей губернии. Надо было жить. Под чужим именем я кормился своим трудом.
— Вы дали револьвер Богоявленскому?
— Не давал. Это огульное обвинение.
— Расскажите суду, как вы организовывали восстание в Успенском.
— Я непричастен к этому.
— Вас видели в толпе на паперти в тот вечер, когда был убит комсомолец.
— Да, я был там. В тот день я лудил самовар у священника Богоявленского, что подтверждает и он, шел мимо церкви и увидел толпу. Когда толпа стала вести себя шумно, я решил, что мне тут не место, и ушел.
— К окну, в кусты? — спросил председатель.
Брагин на секунду растерялся.
— К какому окну? В какие кусты?
— В церкви есть окно напротив кустов боярышника. В окне не хватало нижнего стекла. Вы спрятались в кустах, а когда толпа ворвалась в церковь, через отверстие в окне выстрелили в комиссию и убили комсомольца Макарова.
— Неправда! — отчаянно вскрикнул Брагин, потом взял себя в руки и тихо повторил: — Это неправда.
— Подсудимый Степан Кривов! Что вы можете сказать по этому поводу? — Строгий взгляд председателя, казалось, пронзил Степку. — В деле есть ваше показание.
— Так что, товарищ судья, он стрелял.
— Кто он?
— Брагин... Тогда он прозывался Судаков.
— Вы видели, как он стрелял?
— Видел. Он попросил показать ему окошко. Говорил, поглядеть ему охота, как народ комиссаров избивать станет. Я подвел его к окошку, а он выстрелил.
— Садитесь, Кривов. — Председатель порылся на столе и поднял руку. — Вот вещественное доказательство! Гильза от патрона к револьверу браунинг номер три, найденная в церкви. У вас, Брагин, при аресте отобран браунинг номер три.
— Это ничего не доказывает, — сказал Брагин.
Председатель спокойно и твердо сказал:
— Следствием установлено, что выстрел был сделан через окно: полет пули, осадок пороховых газов на косяке, отпечаток ваших пальцев на стекле.
Брагин молчал.
— Скажите, подсудимый Брагин, через кого вы получали оружие?
— Я не понимаю вопроса.
— Речь идет об оружии, найденном в монастыре.
— Не имею понятия.
— Как же так? В деле есть показания монахов, которые помогали вам и игумену прятать в подвале ящики с оружием.
— Не знаю! Я ничего не знаю! — Брагин начал нервничать. — И вообще отвечать на вопросы больше не буду.
Допрос Брагина длился не меньше двух часов. Подсудимый отрицал свою вину в убийстве комсомольца.
Наконец суд удалился в школу на совещание.
— Дядя Игнаша, — обратился к Стародубцеву Пантушка. — Скоро суд выйдет?
— Это уж как получится. Может, через час, а то и утром. А зачем тебе знать это?
— Поесть сбегать, проголодался.
— Успеешь.
Пантушка побежал домой и скоро вернулся с ломтем хлеба и пучком зеленого лука, уселся на земле поближе к судейскому столу, принялся за еду.
Подсудимые сидели, понурив головы. Только Степка вертелся, смотрел на людей и временами принимался за церковные песнопения.
— И сейчас за ум не взялся, все дурака валяет, — сказал Трофим Бабин.
— Ничего, как приговорят к расстрелу, так сразу поумнеет, — ответил кто-то из толпы.
— Расстрелять бы не мешало всю шайку.
— И поделом. Сколько беды натворили.
Разговор в толпе все разрастался, становился шумнее, раздавались выкрики:
— Что, барин, захотелось опять ярмо на мужика надеть? Ничего не выйдет!
Ни одна жилка не дрогнула на лице Брагина, он сидел, как истукан, неподвижно, глядел в одну точку, не мигая.
Подошел Стародубцев, вежливо сказал:
— Товарищи, с подсудимыми разговаривать не полагается. Прошу отойти.
Люди нехотя подались назад.
К Стародубцеву пристал Архип. Тряся белой бородой, он просил пустить его в школу, к судьям.
— Нельзя, дед, не положено.
— Да мне ведь им одно слово сказать.
— Нельзя!
— Ох ты, беда какая! Мне им одно слово сказать. Может, ты передашь? Скажи судьям, пускай построже судят этих... — он показал на подсудимых. — Люди, мол, просят — построже.
И старик потряс в воздухе дрожащим кулаком.
Поздно вечером суд вынес приговор.
Торжественно звучал голос председателя суда:
— Именем Российской Социалистической Советской Республики... народный суд, рассмотрев в открытом заседании дело по обвинению...
Народ, заполнивший площадь, с нетерпением ждал, когда председатель
