— Сколько вамъ нужно?
— Да, сколько мнѣ нужно?.. Господи, не ушелъ бы мой пароходъ! Мнѣ, можетъ быть, много нужно, но… можетъ быть, нѣсколько сотъ кронъ, но…
— Ну, хорошо. Но послушайте, вамъ нѣтъ нужды чувствовать себя униженной, разъ вы берете эти деньги; если хотите, вы можете ихъ заслужить. Вы можете сослужить мнѣ безконечно большую службу, если позволите мнѣ просить васъ.
— Если я позволю просить! — воскликнула она внѣ себя отъ радости при такомъ исходѣ. — Боже, какъ ты иногда скажешь! Какую службу? Какую службу, Симонсенъ? Я на все готова! Ахъ, ты, милый мой!
— У васъ еще три четверти часа до отхода парохода…
— Да, но что же я должна сдѣлать?
— Вы должны разыскать одну даму и исполнить одно порученіе.
— Даму?
— Она живетъ внизу у пристани въ маленькомъ одноэтажномъ домишкѣ; занавѣсокъ не имѣется, но на окнахъ обыкновенно стоятъ нѣсколько бѣлыхъ цвѣтовъ. Имя этой дамы Марта Гуде, фрейлейнъ Гуде.
— Такъ развѣ она… такъ развѣ она не та госпожа Стенероенъ?
— Вы напали на ложный слѣдъ; фрейлейнъ Гуде, должно быть, около сорока лѣтъ. Но у нея есть стулъ, старый стулъ съ высокой спинкой, который я рѣшился пріобрѣсть, и вы должны помочь мнѣ въ этомъ… Спрячьте впрочемъ сначала ваши деньги, а я пока все объясню вамъ.
Начало смеркаться, жильцы гостиницы съ шумомъ разошлись изъ столовой, а Нагель все еще сидѣлъ и съ большой точностью разсказывалъ все, касающееся стула со спинкой.
Нужно дѣйствовать очень осторожно, поспѣшностью тутъ ничего не добьешься. Камма всегда терпѣливо достигаетъ цѣли; это порученіе привело ее въ восторгъ, она громко смѣялась и нѣсколько разъ спрашивала, не нужно ли ей переодѣться, не надо ли, по крайней мѣрѣ, надѣть очки. Ей помнится, будто у него, если она не ошибается, была красная шляпа? Вотъ ее можно было бы надѣть.
— Нѣтъ, нѣтъ, не нужно никакихъ уловокъ. Вы должны совершенно просто освѣдомиться о стулѣ, поднять его цѣну, дойти до двухсотъ двадцати кронъ. И вы можете быть увѣрены, что не попадетесь впросакъ; вы его не получите.
— Боже, какая куча денегъ! Отчего мнѣ не получить его за двѣсти двадцать кронъ?
— Потому что я уже ранѣе сторговался.
— Но если она поймаетъ меня на словахъ?
— Нѣтъ, не поймаетъ. Теперь ступайте!
Но она снова попросила у него гребень и выразила опасеніе, что платье ея не въ порядкѣ.
— Но я просто перенести не могу, что ты такъ много бываешь тамъ наверху въ обществѣ этой госпожи Стенерсенъ. — сказала она, — я не перенесу этого, я безутѣшна. — И она еще разъ посмотрѣла, хорошо ли спрятаны ея деньги. — Какъ ты милъ, что далъ мнѣ такъ много денегъ! — воскликнула она. И проворнымъ движеніемъ подняла вуаль и поцѣловала его въ губы, прямо въ губы. Но все-таки она была вся поглощена своей удивительной миссіей у Марты Гуде и спросила:
— Какъ мнѣ извѣстить тебя, что все благополучно кончилось? Я могу попросить капитана, чтобы онъ просвистѣлъ четыре или пятъ разъ; какъ ты думаешь, это годится? Вотъ видишь ли, я не такъ ужъ глупа. Нѣтъ, положись на меня. Неужели я не сдѣлаю этого для тебя, когда ты… Послушай, я сегодня пріѣхала не ради денегъ, повѣрь мнѣ. Да, дай еще разъ поблагодарить тебя! До свиданья, до свиданья!
Она еще разъ ощупала деньги.
Черезъ полчаса Нагель дѣйствительно услыхалъ, какъ пароходъ свистнулъ пять разъ подъ рядъ.
XIII
Прошло дня два.
Нагель днемъ не покидалъ гостиницы, ходилъ взадъ и впередъ съ мрачной физіономіей и имѣлъ измученный и страдальческій видъ; глаза его за эти два дня совершенно потускнѣли. Онъ ни съ кѣмъ не разговаривалъ, ни разу не поговорилъ съ обитателями гостиницы. Одну руку онъ замоталъ тряпочкой; однажды ночью, послѣ того какъ онъ по обыкновенію до утра оставался за городомъ, онъ вернулся домой съ перевязанной рукой; по его словамъ, онъ ранилъ руку, упавъ на борону, лежавшую у дороги.
Въ четвергъ утромъ шелъ дождь, и непріятная погода еще усилила его мрачное настроеніе. Но когда онъ еще въ постели прочелъ газеты и его развеселила забавная сцена во французской палатѣ депутатовъ, онъ вдругъ прищелкнулъ пальцами и вскочилъ. Чортъ бы побралъ все это! Міръ широкъ, богатъ, интересенъ, міръ прекрасенъ!
Онъ позвонилъ, еще не совсѣмъ одѣтый, и сообщилъ Сарѣ, что вечеромъ желаетъ собрать у себя нѣсколько гостей, шесть — семь человѣкъ, которые внесли бы нѣкоторое оживленіе на этотъ клочокъ земли, нѣсколько веселыхъ душъ, доктора Стенерсена, прокурора Гансена, адьюнкта и т. д.
Онъ тотчасъ же разослалъ приглашенія. Минутта отвѣтилъ, что придетъ; судья Рейнертъ также былъ приглашенъ, но отказался. Въ пять часовъ вечера всѣ собрались въ комнатѣ Нагеля. Такъ какъ все еще шелъ дождь и погода была невеселая, они спустили занавѣски на окнахъ и зажгли лампы.
И вотъ началась вакханалія, начался кутежъ и великолѣпное адское зрѣлище, о которомъ долго послѣ того говорили въ городѣ…
Какъ только въ комнату вошелъ Минутта, Нагель подошелъ къ нему и извинился въ томъ, что наговорилъ такъ много вздора, когда они въ послѣдній разъ были вмѣстѣ. Онъ взялъ руку Минутты и сердечно пожалъ ее; затѣмъ представилъ ему юнаго студента Ойена, который быль единственнымъ незнакомымъ ему лицомъ. Минутта отвелъ Нагеля въ сторону и шопотомъ поблагодарилъ за новыя брюки, которыя были сейчасъ на немъ надѣты; онѣ отлично подходитъ къ сюртуку, къ новому сюртуку, и будутъ носиться вмѣстѣ съ нимъ все время, всю жизнь, ахъ, да, всю его жизнь.
— Но у васъ не хватаетъ къ сюртуку жилета?
— Нѣтъ, но этого и не нужно. Вѣдь я не графъ какой-нибудь. Увѣряю васъ, что я вовсе не стою за жилетъ.
Докторъ Стенерсенъ разбилъ свои очки и теперь носилъ пенснэ безъ шнурка, отчего оно ежеминутно спадало.
— Нѣтъ, ужъ говорите, что хотите, — сказалъ онъ, — а все-таки время, въ которое мы живемъ, есть время освобожденія. Вы посмотрите только на выборы и сравните ихъ съ прежними.
Всѣ порядочно подвыпили; адьюнктъ уже сталъ изъясняться односложно, а это былъ вѣрный признакъ. Но прокуроръ Гансенъ, который навѣрно выпилъ парочку рюмокъ еще до своего прихода, началъ по обыкновенію возражать доктору и затѣялъ споръ:
Онъ, Гансенъ, соціалистъ, если можно такъ выразиться, немного болѣе требовательный. Онъ не совсѣмъ доволенъ выборами; какого же рода свободу провозглашаютъ они въ сущности? Не можетъ ли кто-нибудь объяснить ему этого? Офтедолъ въ качествѣ консерватора, вотъ и весь успѣхъ; такъ сказать, кроликъ вмѣсто быка. Чортъ бы ихъ побралъ! Да, нечего сказать, вотъ такъ времена освобожденія! Не ведетъ ли даже такой человѣкъ, какъ Гладстонъ, самую жалкую борьбу съ Парнеллемъ на моралистическихъ основаніяхъ, на смѣшныхъ основаніяхъ какой-то бифштексной морали? Да, можно сказать, то-то благопріятные признаки! Чортъ бы ихъ побралъ!
— Однако, дьявольщина, что за безсмыслица! — тотчасъ же воскликнулъ докторъ, — неужели ни въ какомъ видѣ не признавать больше морали? — Если только люди услышатъ, что нѣтъ больше морали, много найдется такихъ, которые захотятъ покуситься на нее! Людей нужно звать впередъ и привлекать къ развитію, и потому слѣдуетъ держать мораль въ почетѣ. Онъ, докторъ, высоко ставилъ Парнелля; но разъ Гладстонъ нашелъ его невозможнымъ, такъ надо же думать, что этотъ человѣкъ имѣетъ свои основанія. Да, разумѣется, слѣдуетъ исключить господина Нагеля, ихъ высокочтимаго хозяина, который едва ли согласится хотя бы съ тѣмъ, что Гладстонъ человѣкъ, по крайней мѣрѣ, чистоплотный. Ха-ха-ха, о, Господи!..
— Кстати, господинъ Нагель, — сказалъ онъ. — Вы не слишкомъ-то высоко ставите и Толстого, кажется? Право, я слышалъ отъ фрейлейнъ Килландъ, что у васъ и для него имѣется какая-то своя собственная оцѣнка.
Нагель стоялъ, разговаривая со студентомъ Ойеномъ; онъ быстро оглянулся и возразилъ:
— Я не помню, чтобы я разговаривалъ съ фрейлейнъ Килландъ объ этомъ человѣкѣ. Впрочемъ я признаю Толстого за энергичнѣйшаго дурака нашего вѣка. А затѣмъ наплевать на всю эту исторію!.. — Но тотчасъ же затѣмъ онъ прибавилъ:- Не правда ли, намъ не мѣшаетъ сегодня выражаться покрѣпче, если вы не прочь? Вѣдь мы тутъ исключительно въ мужской компаніи и затѣяли пирушку на холостую ногу. Надѣюсь, это рѣшено? Я какъ разъ сейчасъ въ такомъ настроеніи, что готовъ рычать и царапаться.
— Ну, ладно! Но если Толстой дуракъ, то до чего мы дойдемъ?
— Ахъ, давайте же высказывать свои мнѣнія! — неожиданно воскликнулъ и адьюнктъ; онъ какъ разъ дошелъ до подходящей степени опьяненія, чтобы никого не бояться и ни передъ чѣмъ не отступать. — Никакихъ стѣсненій, докторъ! Каждый долженъ высказать свое мнѣніе; напримѣръ, Штоверъ — повѣса, которому везегъ! Я это докажу… докажу!
Всѣ засмѣялись, и прошло нѣкоторое время прежде, чѣмъ явилась возможность возобновить разговоръ о Толстомъ. Не является ли Толстой однимъ изъ величайшихъ писателей свѣта? Великимъ умомъ?
