Онъ всталъ, прошелъ черезъ комнату на цыпочкахъ и неожиданнымъ толчкомъ отворилъ дверь.
— Въ столовой то и дѣло звонятъ васъ, Сара, — сказалъ онъ, высунувшись въ дверь.
Вернувшись и снова усѣвшись, онъ подозвалъ къ себѣ Камму кивкомъ головы и шепнулъ:
— Я отлично замѣтилъ, что она стоитъ тамъ и слушаетъ.
Камма выказала нетерпѣніе.
— А если бы она и слушала! — сказала она. — Нѣтъ, почему же, наконецъ вы заняты тысячью другихъ вещей? Вотъ я уже сижу здѣсь съ четверть часа, и вы не попросили меня избавиться отъ вуаля. Нѣтъ, не вздумайте теперь просить меня объ этомъ! Вы не принимаете въ соображеніе, какъ тяжело имѣть въ такую жару передъ самымъ лицомъ зимній вуаль. Ну, да это мнѣ подѣломъ; чего мнѣ нужно было здѣсь? Вѣдь я уже слышала, какъ вы просили у дѣвушки позволенія войти сюда на минуту. "Только на минуту", сказали вы. Это, конечно, значитъ, что вамъ хотѣлось покончить со мной въ два-три слова. Да, да, я не упрекаю васъ, я только безконечно опечалена этимъ. Богъ мнѣ свидѣтель!.. и отчего я никакъ не могу отрѣшиться отъ тебя? Я знаю, что ты безумецъ, что глаза у тебя совсѣмъ сумасшедшіе; да, подумай-ка, вѣдь объ этомъ говорятъ, и я охотно вѣрю этому; но бросить тебя я все-таки не могу. Докторъ Ниссенъ говоритъ, что ты не въ своемъ умѣ и, Богъ тебя знаетъ, ты, должно быть, и вправду сильно помѣшался, если могъ поселиться въ такомъ мѣстѣ, какъ это, и назваться агрономомъ. Никогда не слыхала я ничего подобнаго! И ты все еще носишь желѣзное кольцо на пальцѣ и неизмѣнно таскаешь это желтое платье, котораго не потерпѣлъ бы на своемъ тѣлѣ ни одинъ человѣкъ…
— Докторъ Ниссенъ сказалъ, что я сумасшедшій?
— Докторъ Ниссенъ именно такъ и сказалъ. Хочешь знать, кому онъ сказалъ это?
Пауза. Онъ на мгновенье погрузился въ раздумье. Затѣмъ снова поднялъ глаза и спросилъ:
— Скажите мнѣ откровенно, Камма, не могу ни я намъ немного помочь деньгами? Вы знаете, что я могу это сдѣланъ.
— Никогда! — воскликнула она, — ни за что, слышите ли! Какъ смѣете вы бросатъ мнѣ въ лицо одну обиду за другой?
Пауза. — Я не знаю, — сказалъ онъ, — зачѣмъ мы сидимъ тутъ и мучаемъ другъ друга.
Но тутъ она перебила его, плача и уже не взвѣшивая своихъ словъ:
— Кто кого мучаетъ? Я, можетъ быть? Какъ же ты основательно перемѣнился въ какихъ-нибудь два мѣсяца! Я пріѣхала сюда, чтобы… Я уже не надѣюсь встрѣтить отвѣта на свое чувство. Ты знаешь, я не изъ тѣхъ женщинъ, которыя молятъ объ этомъ; но я надѣялась, что ты отнесешься ко мнѣ хоть съ нѣкоторымъ вниманіемъ… Боже мой, Боже, какъ ужасно грустна моя жизнь! Я должна вырвать тебя изъ моего сердца, а я иду за тобой и ложусь у твоихъ ногъ. Можетъ быть, ты помнишь, какъ однажды на улицѣ въ Драмменефененѣ ты ударилъ собаку по носу за то, что она подбѣжала ко мнѣ? Это была моя вина, я закричала, потому что думала, что она хочетъ меня укусить; но она этого вовсе не хотѣла, она только хотѣла поиграть, а когда ты ударилъ ее, она тутъ же передъ нами упала на брюхо и вытянулась вмѣсто того, чтобы убѣжать! Тогда ты заплакалъ надъ собакой и гладилъ ее; ты плакалъ тайкомъ, я очень хорошо видѣла; а теперь ты не плачешь, хотя… Но это не сравненіе; ты не думаешь же, что я могу сравнить себя съ собакой. Одинъ Богъ знаетъ, что можетъ притти тебѣ въ голову при твоей заносчивости. Когда у тебя такое лицо, я тебя знаю. Я вижу, ты улыбаешься… о, конечно, конечно, ты, улыбнулся! Ты насмѣхаешься надо мной прямо въ глаза! Дай мнѣ высказаться… Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ; только прости меня; я опять въ такомъ отчаяніи. Ты видишь передъ собою разбитую жизнь; я совершенно разбита, дай мнѣ руку! Такъ прости-же меня теперь! Я бы не должна была оскорблять тебя; но я все время чувствую, что ты не можешь забыть тогдашнюю маленькую ошибку. Вѣдь, если только хорошенько обдумать, это была просто маленькая ошибка. Нехорошо было съ моей стороны, что я не сошла къ тебѣ тогда вечеромъ; ты дѣлалъ мнѣ одинъ знакъ за другимъ, а я не сошла внизъ; я въ этомъ каюсь, ей-Богу, такъ глубоко каюсь! Но онъ не былъ у меня, какъ ты думалъ; онъ былъ у меня, но тогда онъ уже ушелъ, его не было. Я сознаюсь въ этомъ и прошу помилованія; что же я больше могу сдѣлать? Но я должна была выпроводитъ его, да, выпроводить, съ этимъ я согласна; я со всѣмъ соглашусь, съ чѣмъ угодно, и я бы не… Нѣтъ, я не понимаю… я ничего больше не понимаю…
Пауза. Въ тишинѣ слышались только рыданія Каммы и звонъ ножей и вилокъ въ столовой. Она продолжала плакать и подъ вуалью вытирала глаза платкомъ.
— Подумай, онъ страшно безпомощенъ, — продолжала она, — онъ совершенно не въ силахъ справиться со своимъ жестокимъ положеніемъ. Иногда онъ стучитъ по столу и посылаетъ меня къ чорту, ругаетъ меня, говоритъ, что я его разорила, и бываетъ болѣе чѣмъ грубъ; но тотчасъ же вслѣдъ затѣмъ онъ дѣлается такъ несчастенъ и никакъ не можетъ рѣшиться оставить меня. Что же мнѣ дѣлать, разъ я вижу, какъ онъ слабъ. Я откладываю свой отъѣздъ со дня на день, хотя и мнѣ не очень-то отрадно… Но только ужъ вы-то не жалѣйте меня; смѣете ли вы показывать мнѣ свое безстыдное состраданіе! Онъ во всякомъ случаѣ лучше, чѣмъ многіе, и больше принесъ мнѣ радостей, чѣмъ кто бы то ни было другой, больше васъ! И при всемъ томъ я все-таки люблю его; да будетъ это вамъ извѣстно; я не затѣмъ сюда пріѣхала, чтобы порочить его. Когда я пріѣду домой и увижу его, я на колѣняхъ буду просить у него прощенія за то, что я только что говорила. Да, непремѣнно.
Нагель сказалъ:
— Милая Камма, будьте же теперь немного благоразумнѣе! Позвольте мнѣ помочь вамъ, послушайте! Я думаю, вамъ это не лишнее. Хотите? Это жестоко съ вашей стороны — отклонять мою помощь, тогда какъ я теперь такъ свободно и охотно могъ бы помочь вамъ!
При этомъ онъ вынулъ бумажникъ. Она вскрикнула въ бѣшенствѣ:
— Развѣ вы не слыхали, что я сказала вамъ — нѣтъ?
— Такъ чего же вы тогда хотите? — сказалъ онъ, озадаченный.
Тогда она сѣла и перестала плакать. Казалось, она раскаивалась въ своей горячности.
— Послушайте, Симонсенъ… позвольте мнѣ еще разъ назвать васъ такъ… и, если бы вы не разсердились, я бы хотѣла сказать вамъ кое-что. Ну, на что похоже, что вы забрались въ такое мѣсто, и для чего, ради всего святого, вы это дѣлаете? Не изъ-за этой ли причуды люди начинаютъ говорить, будто вы сумасшедшій? Я ужъ и не знаю, какъ называется этотъ городъ, мнѣ сначала нужно это вспоминать, до того онъ малъ, а вы расхаживаете себѣ здѣсь, разыгрываете комедіи и приводите въ изумленіе мѣстныхъ жителей своими странными выходками! Неужели вы дѣйствительно не могли придумать ничего лучше этого?.. Ну, да вѣдь это не моя забота, я это говорю только по старой… Нѣтъ, ну что мнѣ прикажете дѣлать съ моей грудью? Теперь она словно готова разорваться! Не думаете ли вы, что мнѣ слѣдуетъ опять обратиться къ доктору? Но какъ, ради Создателя, какъ пойду я къ доктору, когда у меня нѣтъ ни хеллера за душой?
— Послушайте же, я вамъ одолжу для этого отъ всего сердца; вѣдь вы можете отдать мнѣ когда-нибудь!
— Нѣтъ, вѣдь все равно, пойду я къ доктору или нѣтъ, — продолжала она какъ упрямый ребенокъ. — Кто сталъ бы печалиться обо мнѣ, если бы я и умерла? — Но вдругъ она перемѣнилась, сдѣлала видъ, какъ будто раздумала, и сказала:
— По зрѣломъ размышленіи, почему бы мнѣ не взять отъ васъ денегъ? Отчего теперь я имѣю на это меньше права, чѣмъ прежде? Вѣдь не такъ же ужъ я богата, чтобы на этомъ основаніи… Да, но теперь вы каждый разъ пропускали благопріятную минуту, чтобы предложить мнѣ помощь, а предлагали только въ моментъ сильнаго раздраженія, когда вы могли предвидѣть, что я откажусь. Да, да, конечно, вы такъ дѣлали! Вы разсчитали очень вѣрно, чтобы сберечь свои деньги, хотя ихъ теперь у васъ такъ много; вы думали, что я этого не замѣчу? И даже, если вы теперь снова просите меня, такъ только, чтобы меня унизить и порадоваться тому, что я принуждена принять ихъ. Но это вамъ не поможетъ, я все равно возьму ихъ и поблагодарю тебя; во всемъ Господня воля! Но да будетъ вамъ извѣстно, что я пріѣхала не для этого сюда, не для денегъ, хотите вѣрьте, хотите нѣтъ. Я не могу повѣритъ, чтобы вы были такъ пошлы, чтобы это подумать… Но сколько ты можешь дать, не стѣсняясь, Симонсенъ? Господи Боже, ты не долженъ дурно думать объ этомъ, пожалуйста; ты долженъ вѣрить, что я искренна…
— Сколько вамъ нужно?
— Да, сколько мнѣ нужно?.. Господи, не ушелъ бы мой пароходъ! Мнѣ, можетъ быть, много нужно, но… можетъ быть, нѣсколько сотъ кронъ, но…
— Ну, хорошо. Но послушайте, вамъ нѣтъ нужды чувствовать себя униженной, разъ вы берете эти деньги; если хотите, вы можете ихъ заслужить. Вы можете сослужить мнѣ безконечно большую службу, если позволите мнѣ просить васъ.
— Если я позволю просить! — воскликнула она внѣ себя отъ радости при такомъ исходѣ. — Боже, какъ ты иногда скажешь! Какую службу? Какую службу, Симонсенъ? Я на все готова! Ахъ, ты, милый мой!
— У васъ еще три четверти часа до отхода парохода…
