Снег оказался не таким уж мягким на проверку. Заледеневшая корка верхнего слоя громко хрустела под телами, царапая лицо и выставленные вперед для торможения ладони. Наст больно впивался в щеки и лез в рот. Неумело группируясь в падении, интуитивно старалась закрыть ничем не защищенные глаза.
Лежа во вспаханном снегу и даже не силясь выровнять дыхание, я ощущала, как бьется в раз потяжелевшее сердце, гонгом отбиваясь в затылочной части. Разум отказал. Глаза закрылись.
К жизни вернула невыносимая тошнота. Схватившись за рот, чуть отползла, и меня вывернуло наизнанку несколько раз подряд. Но я была и этому рада, наконец, очнувшись и начиная хоть что-то соображать.
В перерывах оглядывалась на бесчувственно лежащего Каина и ненавидела себя за то, что не способна сейчас посмотреть на его самочувствие, реагирует ли он на звуки, бьется ли сердце.
— Каин, Каин, — позвала, когда смогла оказаться рядом и вытереть лицо до жжения белым ворохом рассыпающихся снежинок, хранящихся под коркой льда. Дракон не реагировал. Трясущимися руками обхватила его кисть, нащупывая пульс. Редкий, слабый. Лицо застыло восковой белой маской с разбитыми в кровь губами и содранной кожей на скулах до точечных кровоподтеков.
Сумасшествие с головой укрывало неподъемной толщей, отнимая волю, сбегая солеными ручейками по скулам за шиворот.
— Очнитесь же… — Злые слезы каплями сорвались из глаз. Я слабо трясла дракона за ворот куртки, не решаясь бить по искалеченному лицу. Впрочем, сил все равно не было на активные решения.
Неуемный голос в голове силился отдавать команды, диктовал действия, но вместо рассудка остался лишь туман после взрыва, и я с трудом могла понять, что происходит. Картинка ежесекундно смывалась, превращалась в серую однотонную массу с неясными очертаниями, и стоило огромных усилий самой не упасть лицом рядом с Каином. Руки бездумно бродили, тело раскачивалось, из горла вырывались странные звуки, похожие на стенания.
Прошла огромная вечность, прежде чем я сморгнула навернувшуюся пелену безволия. Как будто окунули в ледяную воду спросонья и вышвырнули на камни.
Словно очнувшись от бреда, остервенело оглянулась по сторонам, силясь осознать, что произошло в реальности.
Каин бездвижно лежал, неестественно раскинувшись на морозном покрывале.
Я так и держала его за руку, заливаясь от бессилия слезами.
Голова была на удивление ясной.
Что же делать? Отдать силу, которой и у меня не осталось после схватки? Массаж сердца после колдовства?
Холодной искоркой зашевелилась идея, сбрасывая со счетов собственную необходимость жить. Есть только один вариант.
Именно этого и добивался голос в голове. Убить себя, отдать жизнь, но наполнить его легкие воздухом, заставить сердце четко биться и открыть глаза. Его темные от боли глаза. Просто увидеть, как они откроются.
С третей попытки сняла набедренный кинжал с ноги дяди, содрала трясущимися пальцами сожженные варежки, оголила лезвие и на одном дыхании полоснула по венам, выпуская первородную жизнь, как она есть.
— Сам убью, — едва слышно пробормотал Каин, приходя в себя, когда я занесла кровоточащий порез над его лицом. Когда первые капли крови упали на разбитые губы. Раны дракона на глазах заживали, трещины стремительно затягивались.
Не веря глазам, я так и замерла с неопущенным кинжалом, быстро текущей вниз под рукав кровью, зареванным лицом и дрожащим ртом от истерики.
Каин медленно сел, опираясь на дрожащие руки.
— Глупая девочка, — беззлобно выдохнул он, зажимая мою руку чуть выше раны. — Никогда не смей отдавать за меня жизнь, она того не стоит.
Молчала. Я не могла ничего ответить ему. Не могла рассказать, каким острым жалом взорвался голос внутри головы, когда ему угрожала опасность, не могла объяснить, что именно этот голос хотел отдать мою жизнь лишь бы спасти его. Я просто закрыла глаза, падая в короткое долгожданное забвение, которое теперь можно было себе позволить. Ведь тот, за кого я боролась, жив.
Она тяжело дышала, два легких меча с изогнутыми лезвиями чуть дрожали в уставших пальцах. С клинков тяжелыми каплями падала кровь. Девушка медленно обходила заброшенную и разрушенную каменную постройку, одиноко стоявшую в степи. Вероятно, раньше это было обычной сторожевой башней, разрушенной в последней войне. Серые стены были частично разбиты, перекрытия потолка угрожающе нависали над головой, обнажая доски и труху.
Осень жестко заявляла права промозглым ветром и свинцовым небом над головой. Девушка поправила воротник-стоечку и поглубже запахнулась в плащ цвета вина.
Она ждала нападения, осторожные шаги оставшихся двух врагов держали в напряжении. Скорее же.
Они разделились. Один готовился напасть, присел в прыжке. Второй обходил с другой стороны.
Мелькнуло свирепое движение, сбивая ее с ног, и они кубарем полетели по мертвым телам, разбросанным по полу.
Этот напавший пытался сделать так, чтобы девушка не коснулась его рукой, но при этом старался чаще наносить удары, чтобы у нее больше ни на что не было времени. Ни убить его, ни заметить второго врага, приготовившегося ударить со спины.
Она чувствовала каждого из них. Их трюки были очевидны.
Так же, как чувствовала, что приближается тот, кого сейчас бы не хотелось видеть. Надо заканчивать с этими двумя и уходить.
Она задумалась и пропустила удар, укравший ценное время.
Четкая дробь шагов приближалась, он даже не пытался скрыться.
Времени на церемонии не оставалось. И как бы ни претил кодекс, которого все-таки она старалась придерживаться, спустила огонь с рук, вложив в него больше силы, чем следовало. Двое мужчин осели пеплом как раз в тот момент, когда тот, от которого хотелось скрыться, показался в проеме.
Его взгляд блуждал по мертвым телам, не художественно раскиданным по развороченному настилу.
— Двенадцать, — посчитал он. — И двое сожжены.
Она молча вытирала клинки об одежду одного из них.
Мужчина подошел ближе и встряхнул ее, глядя в глаза.
— Что ты делаешь? Зачем? Я сказал — уходи!
Темные глаза были в бешенстве, в ее крайней степени.
— А я ответила, что не уйду, — ее голос был спокойным. Почти равнодушным.
— Что тебе позволяет сомневаться в моей уверенности?
Она подняла на него глаза, полные решимости и твердости.
